Время секонд хэнд - Светлана Алексиевич

Так мы жили, жили… И я себе думаю: он меня любит, так красиво себя ведет, ничего от меня не требует — что же я мучаю человека? Пошли с ним и расписались. Он хотел, чтобы мы в церкви повенчались, тогда я ему призналась, что в церкви не могу… и рассказала про свой сон, про то, что жду свою любовь… Юра тоже надо мной посмеялся: «Ты — как ребенок. Веришь в чудо. Но никто не будет тебя любить так, как я». Родила я ему двух сыновей. Пятнадцать лет мы с ним жили и пятнадцать лет ходили, держась за руки. Люди удивлялись… Многие живут без любви, видят любовь только в телевизоре. Кто человек без любви? Как цветок без воды…

У нас это заведено… Девчонки и молодые женщины пишут письма в тюрьму. Все мои подружки и я… мы со школы писали… Я сотни писем таких написала и сотни ответов получила. И в тот раз… Все было как всегда… Почтальонша кричит: «Ленка, тебе казенное». Я бегу… Беру письмо: тюремный штемпель, закрытый почтовый адрес. Вдруг мое сердце начинает сильно-сильно биться. Еще только почерк увидела, но он такой мне родной — от волнения ничего прочесть не могу. Я — мечтательница, но реальность тоже понимаю. Не первое же такое письмо… Текст простой: сестра, спасибо тебе за хорошие слова… конечно, ты мне не сестра, но как сестра… Пишу в тот же вечер: пришли фотографию, хочу видеть твое лицо.

Приходит ответ и фотография. Смотрю: это тот парень… тот, кого я видела во сне… Моя любовь. Двадцать лет я его ждала. Никому не могу ничего объяснить — получается сказка. Мужу сразу призналась: «Нашлась моя любовь». Он плакал. Просил. Уговаривал: «У нас трое детей. Надо их растить». И я плакала: «Юра, я знаю, что ты хороший человек, дети не пропадут с тобой». Соседи… подруги… моя сестра… Все меня осудили. Я теперь одна.

На вокзале покупала билет… Стояла рядом со мной женщина, разговаривали. Она меня спрашивает: «Куда едешь?» — «К мужу» (он еще не был мне мужем, но я знала, что будет). — «А где твой муж?» — «В тюрьме». — «А что он сделал?» — «Человека убил». — «А-а-а. Надолго посадили?» — «На всю жизнь». — «А-а-а… бедная ты…» — «Не жалейте меня. Я люблю».

Любого человека кто-то должен любить. Хотя бы кто-то один. Любовь — это… Я вам расскажу, что это такое… Он болеет туберкулезом, они все в тюрьме болеют туберкулезом. От плохой еды, от тоски. Мне подсказали, что надо собачий жир. Ходила по деревне, спрашивала. Нашла. Потом узнала, что барсучий жир лучше помогает. Купила в аптеке. Дорогущий! Нужны еще ему сигареты, тушенка… Я устроилась на хлебозавод, там зарплата получше, чем была у меня на ферме. Работа тяжелая. Старые печи так раскаляются, что мы снимаем с себя все, ходим в лифчиках и трусах. Таскаю мешки с мукой по пятьдесят килограмм, носилки с хлебом по сто килограмм. Пишу ему письма каждый день.

— Вот она такая… — продолжает Ира Васильева. — Мгновенный, стремительный человек… У нее внутри клокочет, ей всего быстрее хочется. Все чрезмерно, бьет через край. Мне соседи рассказывали… Шли через деревню таджикские беженцы, у них очень много детей, они голодные, раздетые, так она вынесла им из дома все, что могла: одеяла, подушки… ложки… «У нас слишком все хорошо, а у людей ничего нет». А у самой в избе: стол, стулья… Можно сказать, нищета. Питаются с огорода — картошка, кабачки. Пьют молоко. «Ничего, — успокаивала она мужа и детей, — осенью дачники уедут, оставят нам что-нибудь». Там летом живут москвичи, места же обалденные, много художников, артистов, все брошенные дома раскуплены. За дачниками подбирают все, вплоть до полиэтиленовых пакетов. Деревня нищая, стариковская, спивающаяся… Еще был случай… У подруги родился ребеночек, а холодильника нет. Лена отдала им свой: «У меня дети уже выросли, а тут младенец». Все! Забирай! У человека ничего нет, а получается, много чего можно отдать. Это тот русский тип… тот русский человек, про которого Достоевский писал, что он широк, как русская земля. Не изменил его социализм, не изменит и капитализм. Ни богатство, ни бедность. Сидят под магазином мужики, сообразили на троих. За что пьют? Тост: «Севастополь — русский город! Севастополь будет наш!». Гордятся, что русский может выпить литр водки и не окосеть. Про Сталина помнят одно, что при нем они были победители…

Все это хотелось снять… Я сама себя останавливала, боялась, что куда-нибудь утянет так, что не выберешься… Каждая судьба — голливудская история! Готовый сюжет для фильма. Например, о ее подруге Ире… Бывшая учительница математики, она ушла из школы из-за нищенской зарплаты. У нее трое детей, они просили: «Мамочка, пойдем к хлебозаводу. Понюхаем хлебушка». Ходили вечером, чтобы люди не видели. Теперь Ира работает на хлебозаводе, как и Лена, и она рада, что ее дети хотя бы хлеба вдоволь поедят. Воруют… Все там воруют, только благодаря этому выживают. Жизнь чудовищная, нечеловеческая, а душа живет. Послушали бы вы, о чем эти женщины говорят… Не поверили бы! Они говорят о любви. Без хлеба можно прожить, а без любви — никак… конец… Ира читала письма, которые приходили Лене от ее зэка, и сама загорелась. Нашла в ближайшей тюрьме какого-то карманника. Тот быстренько освободился… Дальше история развивалась по законам трагедийного жанра… Клятвы в любви до гроба. Свадьба. Скоро этот Толя… Толян… запил. У Иры уже было трое детей, она еще двоих от него родила. Он буянит, гоняет ее по деревне, а утром протрезвеет и бьет себя пяткой в грудь. Кается. Ира… она тоже красавица! Умница! Но все равно мужик наш так устроен, что он — царь зверей…

А теперь надо рассказать вам о Юре… Это муж Лены… В деревне его зовут «читающий пастух», он пасет коров и читает. Я видела у него много книг русских философов. С ним можно поговорить о Горбачеве и о Николае Федорове, о перестройке и о человеческом бессмертии… Другие мужчины пьют, а он читает. Юра — мечтатель… созерцатель по натуре… Лена гордится, что он кроссворды молниеносно разгадывает. Но Юра маленького роста… В детстве он очень сильно рос… Когда он был в шестом классе, мама повезла его в Москву. Там ему сделали какой-то неудачный укол в позвоночник. И он расти совсем перестал — один метр пятьдесят сантиметров. Правда, красивый мужчина. Но рядом с женой он — карлик. В фильме мы старались, чтобы зрители этого не заметили, я просила, умоляла оператора: «Ради бога, придумай что-нибудь!». Нельзя было дать обывателю простой разгадки — от карлика она ушла к красавцу-супермену. Обыкновенная баба! А Юра… он мудрый, он знает, что у счастья много красок. Он согласен, чтобы Лена была рядом с ним на любых условиях, пусть она уже не жена, но друг. С письмами из казенного дома к кому она бежит? К нему… Вместе эти письма читают… У Юры сердце кровью обливается, но он слушает… Любовь долго терпит… любовь не завидует… не ропщет и не мыслит зла… Все, конечно, не так красиво, как я сейчас рассказываю… Их жизнь — не розовый пузырь… Юра хотел застрелиться… уйти куда глаза глядят… Там были реальные сцены с кровью и плотью. Но Юра ее любит…

О созерцании

— Я ее всегда любил… Со школы. Она вышла замуж и уехала в город. А я ее любил.

Это было утром… Мы с мамой сидели за столом, пили чай. Вижу в окне: Лена идет с младенцем на руках. И я маме говорю: «Мама, вот моя Лена пришла. Мне кажется, что она пришла ко мне навсегда». С того дня я стал веселый и счастливый, и даже… красивый… Когда поженились, я был на седьмом небе от счастья. Целовал свое обручальное кольцо, которое на следующий же день и потерял. Удивительно, оно так хорошо сидело на пальце, но, работая, я отряхнул рукавицу, а когда стал надевать ее, то увидел, что кольца нет — искал и не нашел. А Лена свое обручальное кольцо носила, оно так легко сидело, но она ни разу его не обронила, пока не сняла…

Всюду вдвоем… Вот как мы жили! Любили к роднику ходить вместе, я несу ведра, а она рядом: «Давай я тебе пожужжу». Что-то рассказывает… С деньгами было не шибко, но деньги — это деньги, а счастье — это счастье. Как только начиналась весна, у нас в доме все время стояли цветы, сначала я один носил, потом дети подросли, мы вместе носили. Все любили маму. Мама у нас была веселая. Играла на пианино (в музыкальной школе училась). Пела. Сказки сочиняла. У нас одно время был телевизор, нам подарили. Ребята прилипли к экрану, оторвать невозможно, и какие-то они стали агрессивные, чужие. Так она взяла и залила его водой, как аквариум. Телевизор сгорел. «Дети, смотрите лучше на цветы, на деревья. С папой и мамой разговаривайте». Наши дети не обиделись, потому что мама сказала…

Развод… Судья спрашивает: «Почему разводитесь?» — «Разные взгляды на жизнь». — «Муж пьет? Бьет?» — «Не пьет и не бьет. И вообще, мой муж — замечательный человек». — «А почему разводитесь?» — «Любви нет». — «Неуважительная причина». Дали нам год на размышление, чтобы мы подумали…

Мужики надо мной смеялись. Советовали выгнать из дома, сдать в психиатрическую больницу… И чего ей не хватает? С любым человеком такое бывает. Тоска, как чума, нападает на всех. Едешь в поезде, смотришь в окно — и тоска. Красота вокруг, глаз не отвести, а слезы катятся, и не знаешь, что с собой делать. Да, русская тоска… Даже если у человека вроде как все есть, все равно чего-то не хватает. И живут. Как-то терпят все. А она: «Юра, ты очень хороший, ты мне самый лучший друг. А он половину жизни провел в тюрьме, но он мне нужен. Я его люблю. Не отпустишь — умру. Я буду делать все как положено, но буду мертвая». Судьба, она такая штука…