Три года революции и гражданской войны на Кубани - Даниил Скобцов

Верхом пренебрежения к принципу ответственности за произносимые с кафедры Законодательной рады слова была двухчасовая речь члена рады Воропинова по содержанию именно этой «справки» Карташева. Сознательно игнорируя и время создания «справки» раньше прихода линейского правительства к власти, и авторство Карташева, чиновника бычевского правительства, Воропинов произнес по поводу этого документа двухчасовую речь, всецело поставив его появление в вину именно линейскому Кубанскому правительству, пользуясь моментом внезапности, так как до этого громкого выступления по поводу документа в раде о нем нигде ничего не говорилось и о нем ничего не знали даже мы, рядовые члены правительства… Карташев постарался сохранить свою тайну даже от нас…

Так как Карташев в своей справке рассуждал и о земельном вопросе, Воропинов и этим воспользовался, чтобы упрекнуть Краевое правительство в замедлении производства реформы, в том числе, конечно, и меня, автора кубанского земельного законодательства. Так как давно с поспешностью выехавший из Екатеринодара, где-то по пути долго задерживался Л. Л. Быч со своей делегацией, то и это Воропинов относил к вероломному злочинству линейского правительства, ссылаясь на карташевский совет в «справке», чтобы она «скоро» выехала, да «долго» не доехала бы. Наконец, производство Карташева – по представлению Быча и Кулабухова – в чин полковника также было отнесено к попустительству члена по военным делам линейского правительства генерала Н. М. Успенского. – «Вот как действует наше правительство! – Карташева, агента-предателя, не только не уволило со службы, но произвело в следующий чин полковника», «по-царски наградило»…

Ни Ф. С. Сушков, ни Н. М. Успенский не сочли нужным выступить с разъяснениями как по поводу писаний Карташева, так и речи Воропинова, беззастенчивого демагога. Только они могли указать и на время фабрикации пресловутой «справки» и на полную непричастность правительства данного состава ко всему этому вздору… Расчет Воропинова и тех, кто его высылал, оказался верным. Густым мазком была наведена тень на правительство, а рассеять эту тень оказалось некому.

Ф. С. Сушков и Н. М. Успенский были возмущены действиями противника, как равно и все правительство. К тому же всему составу его было совершенно чуждо понятие и желание борьбы за власть… Что с радой, большинство которой допустило подобное обращение с краевой властью, очевидно, работать нельзя, – таково было общее решение большинства совета правительства, и потому признавалось, что правительству нужно уходить, ибо, с такою легкостью дискредитируемое, оно не может оставаться у власти в столь тяжелое и ответственное время.

Как-то гораздо позже (в 1921 году), уже в Париже в эмиграции, в частном разговоре с лидером черноморцев К. А. Бескровным спросил я его, как они могли допустить столь очевидное попрание истины, тем более, что он же, Бескровный, совместно с Бычом, Рябоволом и др. обещали судить и наше правительство лишь по делам его…

Бескровный многоречиво принялся уверять меня, что Воропинов выступил тогда вопреки воле ответственных руководителей их фракции на свой страх и риск…

Если даже допустить, что так и было, то сомнительной «победой» Воропинова воспользовалась именно вся их фракция, и кризис лицейского правительства ими был принят с явным удовлетворением. Рассчитаться немедленно с неугодным им правительством им помешало начавшееся собрание Краевой рады. Тот же Воропинов в одном из последующих выступлений перед перерывом занятий Законодательной рады бросил в одном своем выступлении правительству:

– Мы будем еще иметь время рассчитаться с этим правительством…

Глава VII

При полуразрешенном вопросе о правительстве начались заседания Краевой рады. Карты черноморской группы оказались несомненно спутанными. На Краевой раде мог быть поставлен вопрос уже об атамане, а они не успели разрешить еще вопрос о правительстве. Кроме того, как ни безудержна была агитация среди рядовых членов рады в пользу персональных перемен и общего направления краевой политики, тем не менее главное внимание депутатов было обращено на развитие событий на фронте. А здесь достигались желанные результаты. Кубань была очищена от большевиков и их толпы неудержимым потоком откатывались по направлению Царицына. Правда, вместе с тем обнаружилась неустойчивость Донского фронта. Красновская молодая армия начинала сдавать. Сам Краснов, обнаруживавший до того большую склонность к самостийности, теперь стал заговаривать с добровольческим командованием другим языком. Скоро с его стороны раздадутся призывы о помощи, так как ясно стала угрожающая активность большевиков в районе Маныча по направлению к Кагальнику вразрез между Доном и территориями, занятыми добровольческими войсками. Скоро и кубанцы Ейского отдела, вкусившие в полной мере и совсем недавно «прелести» большевистского господства, поймут, какая опасность угрожает в первую голову их станицам при серьезной неудаче на фронте. Для всех ясно было еще и то, что тыловая разруха не замедлит разразиться на всем фронте.

Совершенно естественным должно бы было явиться у линейского правительства желание к укреплению своей власти. Это должно бы стать его долгом. И, конечно, при большем опыте правительства, при большей яркости его возглавителя, правительство должно бы было развить необходимую энергию за право вести корабль краевой политики по руслу единения и народности. Это должно бы стать прямым долгом правительства. Но наш «премьер», подавленный тем недостойным приемом критики и общих действий большинства Законодательной рады, терял необходимую волю и твердость в борьбе.

В Краевой раде он вдруг неожиданно для нас, членов правительства, воспользовавшись первым подходящим случаем, поставил вопрос об отставке правительства. Сделано было это им, можно думать, без заранее обдуманного намерения. Но его этот жест мог доставить много хлопот Рябоволу и его единомышленникам, Краевая рада, вследствие своего нежелания ставить теперь вопрос о перемене правительства, когда на фронте успех, могла при формальной постановке вопроса выразить правительству доверие, и тогда правительство могло бы эмансипироваться от мелочной зависимости от господ Воропиновых Законодательной рады, действовавшей по тому же признаку того же доверия Краевой рады. Будучи чужд подобным приемам борьбы, Ф. С. Сушков, конечно, и не думал «срывать» у Краевой рады таким приемом себе доверие. Но Рябовол явно испугался и прежде всего учинил над самим нашим председателем обычную свою председательскую «экзекуцию» – прерывал оратора, бросал в тоне крайнего раздражения замечания – «говорите короче», «неясно, что вы хотите сказать» и т. п. Демонстрировал перед всей Краевой радой крайнее неуважение к председателю правительства.