Фарфоровые куколки - Лиза Си

Грейс говорила правду. Я не обязана была испытывать к ней симпатию, но не могла не восхищаться ею. По-своему она обладала таким же сильным характером, что и я.

Итак, по южным штатам путешествовали четыре женщины, трое мужчин, трое детей, клетки с воркующими голубями и масса чемоданов с костюмами, игрушками и реквизитом Джека. Ирен была беременна третьим ребенком. Элен, Грейс и мне часто приходилось селиться в одном номере, где была одна двуспальная кровать для Элен, Томми и меня, а вторая — полностью в распоряжении Грейс.

Одна из самых приятных сторон в шоу-бизнесе — веселые бессонные ночи с выпивкой и танцами, но мы вели практически монашеский образ жизни. Мы ужинали в четыре часа пополудни, за два часа до прибытия в клуб, потому что Томми вел себя намного лучше, когда был сыт. И рано ложились спать, потому что если мы с Грейс не высыпались, то ошибались и выглядели отвратительно. У нас у всех были периоды не слишком легкой жизни, и бывали дни, когда это на нас отражалось.

— Если ты стенографистка и работаешь хорошо, то тебе не нужно каждый день доказывать профессиональную пригодность, — наставляла нас Элен. — Но будучи артистками, вы должны все время следить за внешностью. Если секретарша наберет пару фунтов, от этого беды не будет. И если у нее появятся морщины — тоже. А вот для артиста такие проявления могут означать начало конца. Косметика не поможет вернуть вам молодость.

Большое спасибо за напоминание, Элен.

Элен. V — это победа

Часто, дожидаясь возвращения Руби со сцены, я вспоминала своего любимого мужа Лай Кая. Если бы он был жив, то к этому дню у нас родилось бы уже много детей, мы жили бы в собственном доме, всегда были бы вместе. Но если бы он был жив, я бы так и не узнала ни Грейс, ни Руби. Никогда бы не танцевала в клубах, никогда бы не отправилась в Голливуд с Эдди и никогда бы не увидела столько американских городов. Я не заслужила счастья, да и самой жизни, но, как говорится, шелкопряд прекращает давать шелк, лишь когда умрет, а свеча плакать, — лишь когда прогорит дотла. И я могла сейчас жить как достойная вдова, которой довелось выйти замуж повторно, только благодаря тому, что у меня появился Томми.

Мы гастролировали в Хьюстоне и Мемфисе, в Далласе и Шривпорте.

А в это время бушевала война. Мы делали все, что могли, чтобы помочь людям. Когда Военно-морские силы обратились к населению с призывом сдать кровь, я договорилась о том, чтобы вся наша команда пришла в донорский пункт Красного Креста в Бирмингеме. Когда мы были в Монтгомери, я заметила киоск, в котором продавались облигации военных займов, и организовала бесплатное выступление нашей группы прямо возле него, чтобы привлечь покупателей.

В марте мы путешествовали с коллективом чернокожих вокалистов «Чернильные пятна». Когда наш автобус останавливался на заправке, я покупала в кафе содовую и сэндвичи для Хоппи, Дика и других ребят из этой группы, потому что чернокожих там не обслуживали. Во многих штатах для них существовал комендантский час, и ребята не могли делать самых простых вещей после полуночи. Люди приезжают на гастроли и лишаются возможности после представления выйти поужинать или просто прогуляться — это же абсурд!

Однажды Руби и Грейс получили самую маленькую гримерную на третьем этаже, где было очень жарко. Это было справедливо по отношению к остальным. Пришлось сказать Грейс, что ей придется помочь Руби с гримом, чтобы я могла вывести Томми на воздух. И я допустила огромную ошибку! После всего, что я сделала для Руби, она начала разговаривать с Грейс! Ревность снова подняла свою уродливую голову. Что поделать: Руби и Грейс — артистки, а я — всего лишь администратор.

— Может, нам стоит поставить номер на троих? — предложила я как-то во время ужина в вагоне-ресторане по пути из Джексонвилла в Саванну.

— Это вряд ли, Элен, — сказала Руби. — У нас у каждой уже есть свои номера.

Вот так-то.

Тринадцатого апреля мы проснулись в Чарльстоне от звона колоколов. Мы надеялись, что это означало окончание войны, но оказалось, что умер президент Рузвельт.

Мы не могли в это поверить. Его только что избрали на четвертый срок. Он вывел нас из Депрессии и был нашим лидером в суровое военное время. Думать, что его больше не будет с нами, было пронзительно грустно.

В тот вечер выступление было отменено. Гастроли подходили к концу, и публики становилось все меньше, а настроение ее — все тяжелее. Мне казалось, что вся страна склонилась в трауре по президенту.

Тридцатого апреля мы прибыли в Норфолк, у нас были запланированы пять выступлений в клубе «О’Эйт». Вскоре нам предстояло решать, что делать дальше: продолжать работать с этой программой или разбежаться.

Я теперь напрямую общалась с Сэмом Бернштейном, и он предупредил, что Норфолк — это беспокойный портовый город, или, как он высказался, «худший городишко, в котором можно оказаться в военное время». Однако днем, пока мы ехали от вокзала к отелю по его улочкам, город не показался таким уж страшным. Мы зарегистрировались в отеле. Пришлось согласиться на номер с двумя спальнями и общей ванной.

Мы переоделись в чистую одежду: Грейс — в юбку, на которой азбукой Морзе была изображена буква «V» — «Победа», Руби — в свое потрясающее кроваво-красное платье, великолепно оттеняющее ее волосы, а я — в простые юбку и блузу — и отправились вниз, на обед.

Там уже было семейство Маков, которые жестами стали приглашать нас за свой столик. Когда официант, приняв заказ, удалился, Джек сделал объявление:

— Мы с Ирен решили после этого выступления вернуться в Сан-Франциско.

— А как же ревю? — спросила я, как самая практичная из компании, следящая за тем, чтобы программа шла без сучка и задоринки, но только никто меня за это не благодарил.

— Найдете кого-нибудь на наше место, — сказал Джек. — Вот, например, сестры Лим…

— Но они не показывают фокусов! — запротестовала я. — Пожалуйста, не покидайте нас!

— Элен, посмотри на меня. Я уже размером с дом, — сказала Ирен.

Возразить было нечего. Во время нашего последнего выступления я пыталась застегнуть на ней костюм, который от этих усилий просто порвался. Пришлось думать, чем его заменить. В попавшемся под руку кимоно и накинутой