Высоцкий. На краю - Юрий Сушко

— Я говорил, что это антисказки.

— Неважно. Главное, их дети поют.

— Ага. Вон Маринкин Петька был летом в пионерлагере в Подмосковье, потом приезжает, говорит: «Мама, там про тебя песню пели!» — «Какую?» — спрашиваю. — «Сегодня в нашей комплексной бригаде прошел слушок о бале-маскараде… Я буду нынче, как Марина Влади…»

— Ну и что? Поют ведь, это главное. Не тушуйся, в общем. И имей в виду: умных людей не зря от детской темы за уши не оттащить. Тиражи у нас сумасшедшие — от ста тысяч и выше, гонорары, соответственно, двойные-тройные. А планка требовательности — нулевая.

Нет, Михалкова, конечно, трогать не моги — это святое, это гуру, он талант-многостаночник: хочешь — гимн, хочешь — басню, хочешь — «Фитиль» кому надо вставит, но кормит и его самого, и всех его прожорливых детишек все-таки «Дядя Степа». В общем, думай и дерзай».

И он дерзнул. Полистал книжки, которые принес Борис, чтобы, как он сказал, ориентироваться во времени и пространстве. Сам извел кучу бумаги. Вышло нечто пространное, почти былинное «Вступительное слово про Витьку Кораблева и друга закадычного Ваню Дыховичного». Показал в издательстве, редакторы похихикали, похвалили, уложили листы в папку, аккуратно завязали тесемки на крепкий узел и сказали, чтобы заходил. Все понятно, сам пел:

Спокойной ночи! До будущей субботы!

Как в воду глядел…

Потом была еще одна попытка пробы пера в совсем другом жанре. Своему питерскому приятелю балетмейстеру и литератору Кириллу Ласкари Высоцкий как-то обмолвился, что с удовольствием бы написал мюзикл на чисто российском материале. Представь: кулаки, чекисты, бандиты, нэп! Америкашкам и не снилось. Ищи, Кирочка.

Ласкари наткнулся на повесть Алексея Толстого «Необычайные приключения на волжском пароходе». Позвонил ночью Владимиру, пересказал сюжет. Тот одобрил: «То, что нужно! Я в эту игру играю. Давай пиши пьесу, оставляй место для стихов, только чтоб были не вставные, а входили в сюжет…». «Через месяц, — рассказывал Кирилл, — я передал ему черновой первый акт с пропусками для песен. Вскоре он приехал и привез несколько номеров, кроме «Волги» — основной песни, лейтмотива спектакля… Объяснял: «Понимаешь, сбивает «Издалека долго течет река Волга». Наша должна быть не хуже. Послушай набросок: «Как по Волге-матушке, по реке-кормилице…». Он пропел несколько строф и замолчал, недовольный. А за завтраком неожиданно вскочил из-за стола, схватил гитару и быстрым шагом ушел в соседнюю комнату. Я плотно прикрыл дверь и стал читать песни, которые он привез. Это было поразительное попадание, удивительное ощущение жанра! А через час я услышал и всю песню о Волге… Георгий Фиртич написал музыку… Показали в театре имени Ленинского комсомола главному режиссеру Геннадию Опоркову… Потом напросились в Министерство культуры. Набился полный зал. Пели, играли и даже танцевали. Все хвалили. Но вновь:

Спокойной ночи! До будущей субботы!

Как-то случилось мимолетное свидание с «Екатериной III» — Екатериной Алексеевной Фурцевой в кабинете у шефа в театре.

Глядя на него, министр культуры сказала задумчиво:

— Слушала пленку. Много такого, от чего уши вянут, но есть и прекрасные песни… «Штрафные батальоны», еще что-то… Володя, а почему вы никогда ко мне не заходите? Как вы живете?

— Трудно, Екатерина Алексеевна.

— Что так? — удивилась Фурцева. — Помочь не могу?

— Можете, наверное. Я прошу об одном — разрешите мне официальные выступления. Я пытался говорить в разных инстанциях, доказывать, но все впустую… Как глухие. Не орать же мне.

— Зачем же о таком серьезном деле вы разговариваете с разной мелкой сошкой? — улыбнулась Фурцева. — Приходите прямо ко мне. Вот вам мой телефон. Помогу.

Воодушевленный Высоцкий позвонил. Ответил референт:

— Знаете, Владимир Семенович, у Екатерины Алексеевны сейчас совещание. Позвоните, пожалуйста, позже.

Хорошо. Позвонил еще раз.

— К сожалению, Екатерину Алексеевну пригласили на Старую площадь, в ЦК. Давайте завтра…

— Завтра суббота.

— Ничего, мы работаем.

Словом,

Сколько лет, сколько лет —Все одно и то же:Денег нет, женщин нет —Да и быть не может…

Конечно, отказываться от предложения Александра Борисовича Столпера сняться в главной роли в экранизации симоновской пьесы «Четвертый» было глупо. После серии неудач в кино Владимир был готов браться за любую более-менее приличную роль, только, конечно, не Пчелки из «Стряпухи», за которую по сей день стыдно. А Столпер — это не попрыгунчик Эдик Кеосаян, а Константин Симонов — не Софронов. Эти имена — знак качества.

«Четвертый» была не самой удачной пьесой Симонова. Режиссер по мере сил пытался оживить пресноватую драматургию. Но все равно работать было скучно. Даже имени у героя, которого играл Высоцкий, не было. ОН — и все. Картина получалась камерная, пафосная, с надуманной многозначительностью. Но не спорить же с классиками? Зато пресса изображала живой интерес. В интервью Высоцкий напускал тумана, предпочитал говорить на отвлеченные темы: «Мысль в фильме важная — даже сильный человек может обманываться в самом себе. Успокаивать себя, когда знает твердо, что поступки его мелки и недостойны его. Но что-то в нем накапливается. Приходит время выбирать, судить себя. Задуматься, когда говорить «да», а когда «нет»… Мой герой весь во власти страха, парализующего, подавляющего сознание… Но наступает у человека такая пора, когда он мучительно чувствует груз прожитых лет, берет верх то, что от природы заложено в нем хорошее, и он чувствует, что лучше умереть, чем жить мерзавцем…» Потом перечитывал, смеялся и объяснял друзьям: «Пьеса сложная, потому что там действуют покойники…»

Но «покойников» играли живые люди, прекрасные актеры, с которыми было интересно общаться и за пределами съемочной площадки. Армен Джигарханян, Лев Дуров, Александр Кайдановский, Сергей Шакуров, Марис Лиепа… Столперу не откажешь во вкусе, говорили в киногруппе, имея в виду Маргариту Терехову и Татьяну Ицыкович (Васильеву), которые тоже принимали участие в съемках. Подсуетился Высоцкий, и с трудом, но втиснул в небольшой эпизод Зину Славину. Ну, почему ее так редко снимают? Некрасива? Зато как выразительна! Возьмите, Александр Борисович, не пожалеете.

Терехова выделяла Высоцкого — «так глубоко проникнуть в природу зла мог только очень талантливый актер и (как это не кажется парадоксальным) хороший человек… Он не играл любовь, ее сыграть нельзя! Он нес ее в себе! Высоцкий — гений! Разве это не ясно?..»