Дорогая, я дома - Дмитрий Петровский

Я должен принять гражданина Германии, и если он меня знает, то кто это? Из Института Гёте? Или хуже – из какой-нибудь общественной организации? Но даже если так – что ему нужно от вице-консула, и почему рано утром?

Сабина, полная молодая девушка, одетая как учительница гимназии, торопливо вошла в кабинет. Я быстро допил кофе, перетасовал анкеты, выбрал нужные.

– Садитесь, Сабина. Вы дали мне на рассмотрение спорные анкеты. Вот эта девушка, – я передал ей анкету блондинки в шапочке, – что в ней подозрительного?

– Сезонная проституция! – выпалила Сабина и замолчала. Я всмотрелся в нее.

Девочки знают, кому носить анкеты. Отказать без всяких причин могут здесь Рольф и я, но я делаю это чаще. Московский коллега на одной из встреч в Берлине объяснял мне механику.

– Если хочешь отказать, отказываешь. Тут ты никому не подотчетен. Как правило, русские и белорусы не жалуются. Но если вдруг начнут – посылаешь соответствующую бумагу в Страсбург, и там дело закрывают. Вообще. Если нужно закрыть въезд какому-нибудь серьезному пассажиру, – пишешь, что он, по вашей информации, связан с оборонными делами или шпионажем – его проводят по линии Минобороны, и тогда Страсбург даже суду не обязан разъяснениями. Но это, как ты понимаешь, разовый случай. До такого обычно не доходит.

Теперь я смотрю на Сабину, отличницу филфака немецкого отделения, и думаю, в чем же причины, почему она так не хочет разрешить этой девушке въехать в Германию. Снова смотрю на фотографию, вспоминаю длинные ноги, белую шубу… Любопытно было бы пригласить ее сюда, в кабинет. Объяснить, на каком она свете. Радужная реальность моего сегодняшнего сна снова окутывает, вспоминаются детали… «Маленькая, но приятная услуга». Впрочем, хватит с меня Алины.

– Не вижу причин отказывать, – сухо говорю я, и лицо Сабины вытягивается. – Давайте посмотрим следующую…

Через пару часов выхожу покурить. На улице трескучий мороз, холодный ветер гонит снежную крошку через двор, пронизывает его насквозь. Я стою под прикрытием стены, но через решетку мне видно, как люди жмутся к домам, к дверям подворотен. Охранники запускают строго по одному, только с анкетой. Старушка с сумками просит пропустить без очереди, говорит, ей срочно. Родственники в Германии. Я хорошо знаю таких родственников, высылающих приглашения, – почти все они сидят на пособии, а бабушка успешно сможет торговать там белорусским текстилем, который уже и так заполнил местный C&A. «В Германии не надо работать, там лучше жить не работая», – услышал я разговор в очереди. Я запомнил лицо этого человека и просмотрел все документы за день, чтобы чиркнуть на его анкете «отказать». Но его лица не было на фотографиях – видимо, он просто сопровождал, поучал другого «отъезжанта». Здесь, у нас, и там, в ведомстве по делам иностранцев в Германии, они говорят совсем другие вещи… Но это правда – в Германии ничего не осталось, кроме социальной помощи, больше туда ехать незачем.

Докурив сигарету до фильтра, я зашел внутрь, прошагал мимо «окошек».

– Вы знакомы с человеком, пригласившим вас? – спрашивала Сабина, и молодой человек по другую сторону отвечал: «Да, конечно».

– Напишите объяснительную на имя генерального консула, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились…

Старая история. Кто-то приглашает за деньги совершенно незнакомых людей, под крышей «турфирмы». Скорее всего, не пустим. Рольф иногда прикрывает глаза на такие вещи, но я – нет.

В кабинете я открыл электронную почту, стал просматривать пришедшее за день, и тут вошла Алина.

– К вам этот молодой человек. Говорит, его зовут Карстен Вебер.

Секунду я думал – нет, не откуда я знаю это имя, его я вспомнил сразу. Но сопоставить Белоруссию, Минск и Карстена оказалось слишком сложным… Все еще не веря в реальность происходящего, я сказал:

– Зови.

– Он еще с каким-то молодым человеком, местным. Просит его впустить тоже, отказывается заходить без него.

– Пусть заходят. Скажи, я разрешил.

Она ушла, и, пока я крутил головой, вглядывался в клавиатуру компьютера, в пресс-папье, в древесные волокна на крышке стола, пытаясь понять, правда ли это или я вижу продолжение сна, Алина уже вернулась – с ней по коридору шагали двое. Один был еще совсем мальчиком, в джинсах и синем пуховике Helly Hansen, светлые волосы зачесаны на аккуратный пробор, и из этих двоих скорее он казался немцем. Второй – моего возраста, в черной бесформенной куртке, отросшие темные волосы нечесаными космами свисали на лоб, черные глаза смотрели воспаленным безумием. Этот второй показал первому на стул в коридоре, сказал по-английски: «Игорь, подожди здесь», – шагнул в мой кабинет и захлопнул дверь прямо перед носом у Алины.

Я смотрел на него – на человека, которого знал в ранней молодости, с которым учился в одном немецком интернате. Лицо его было опухшим и бесцветным, под глазами – тяжелые черные мешки, а сами глаза в мелкую красную сеточку – то ли он курил гашиш, то ли плакал, то ли все вместе.

Он снял куртку, оказавшись в сильно поношенном свитере от Ralph Loren, и тяжело сел на стул напротив меня.

– Здравствуй, Карстен, – сказал я, и он, посмотрев на меня своим безумным взглядом исподлобья, произнес: «Здравствуй, Зигфрид!»

Карстен Вебер, сын и наследник миллионера Людвига Вебера, принц Карстен, как мы его называли. Он всегда был немного не от мира сего, этот Карстен, прямая противоположность старому Веберу, акуле авиапрома, крупной фигуре немецкого и швейцарского бизнеса. Что не мешало Карстену всегда вызывающе хорошо выглядеть, прекрасно одеваться, сводить с ума всех девчонок, даже тех, которые не знали, кто его отец. Впрочем, как я услышал потом, он интересовался вовсе не девчонками. И вот он здесь, в Белоруссии, в Минске, в немецком консульстве, заросший, похожий на арабского террориста, обвязавшегося пластидом и готового совершить главное дело своей жизни.

– Как дела, Карстен? – только и смог спросить я, удивляясь глупости вопроса.

– Сам знаешь, – тихо сказал он, показывая рукой на какой-то предмет на моем столе.

– Карстен, мы не виделись лет пятнадцать… В Берлине мы еще встречались, после Лос-Анджелеса, но после того как ты уехал в Австралию…

– Зигфрид, перестань! – вдруг выдохнул он, посмотрев из-под своих лохм взглядом зарезанной собаки. – Ну я понимаю, ты дипломат, но не надо притворяться, будто ты не знаешь…

– О чем ты? Я рад тебя видеть, но я не понимаю…

– Газета! – вдруг закричал он, вскакивая из-за стола. – У тебя лежит газета, там все написано, а ты мне тут играешь комедию!

Я потянулся к стопке газет, уже смутно что-то предчувствуя. Из