Дорогая, я дома - Дмитрий Петровский

пачки я вытащил сложенную пополам газету Bild, которая по-прежнему лежала наверх той половиной, где промелькнуло знакомое лицо. Теперь я присмотрелся внимательно и понял, что это Людвиг, отец Карстена, сильно постаревший, совсем седой. Я помнил его таким же черноволосым, как Карстен, и потому сразу не узнал. Я медленно перевернул газету и увидел огромный красный заголовок «Предприниматель Людвиг Вебер 17 лет держал женщину и ее дочь в подвале».

Я посмотрел на Карстена, потом опять на фотографию, снова на него. Первым моим движением было развернуть газету, но я подумал, что Карстен здесь и каково это – читать при нем…

– Я не знал, правда, я еще не читал газет…

– Ну так читай! – снова закричал он. – Читай, там все написано! Он построил у себя в особняке подвал, держал там эту русскую, насиловал ее, у них родилась дочь. И сын, который умер и которого он бросил в отопительный котел. Она семнадцать лет не видела света, а дочка ее – вообще никогда… И вытащил он их, только когда она умирала во время очередных родов – и умерла в больнице. Я приезжал к нему в этот проклятый особняк и жил у него там, пока внизу…

Карстен оперся о стену и разрыдался. Я не понимал, что делать. Такое происходит раз в сто лет, нет, в тысячу, нет, такого вообще никогда не происходит, это бред. И участник этого бреда сейчас стоит в моем кабинете и рыдает, и я не знаю, что сказать. «Каждый человек для нас – не человек, а представитель определенного государства…» Нет, не то, совсем не то…

Она умерла родами. Интересно, выжил ли ребенок. Мне захотелось заглянуть в газету, но я понимал, что сейчас это бестактно.

– Зигфрид, – вдруг повернулся ко мне Карстен, снова сел в кресло, придвинулся ближе, – Зигфрид, помоги мне остаться здесь. Я не могу вернуться, понимаешь?

– Да, конечно, – растерялся я, – только, Карстен, я ведь этого не решаю. И никто в этом здании не решает.

– Понимаешь, я не могу туда вернуться, – зашептал он, – я вообще ни одному человеку не могу теперь там показаться на глаза. Я хочу остаться здесь… Я приехал два месяца назад, вообще не знал, куда поехать… Хотел посмотреть диктатуру… Встретил Игоря. Зигфрид, у меня виза просрочена, мне надо вернуться, но я не могу… Я хочу остаться здесь…

– Погоди, Карстен! Ну, во-первых, мы вообще тут ничего не можем сделать. Это МИД решает, но не мы – мы только по выезду…

– Да я знаю, Зигфрид, но что мне делать?.. Ты единственный, к кому я могу обратиться… Я случайно узнал, что ты здесь. Ну ты же знаешь белорусского посла, еще кого-то… Устрой меня на работу – секретарем, охранником, водителем – кем угодно…

– Карстен, – я снова вспомнил занятия, этикет, поведение дипломата, – Карстен, тебе надо успокоиться. Ты принимаешь какие-нибудь наркотики?

– Лучше бы принимал, – ответил он, вытирая слезы рукавом. – Я здесь полностью слез, только пить начал. Но сегодня – нет, сегодня я не пил.

– Ну вот и хорошо. Карстен, тебя никто не знает. Ты с ним почти не жил, а фамилия Вебер в Германии у каждого пятого. Тебе ведь надо уладить дела в Германии, вступить в наследство, – начал я и осекся, понимая, с кем ему, возможно, придется делить это наследство.

– Я не хочу его денег, ни копейки! Всю жизнь жил на его вонючие бабки, теперь не хочу. Я весь мир видел, Зигфрид. Я останусь здесь.

– Карстен, ты что, серьезно? – Я не понимал, что происходит. – Ты хочешь жить в этом ледяном царстве? В банановой республике без бананов? Я вот только сплю и вижу, как уеду отсюда. Они здесь дико живут и не понимают, что живут дико, но ты-то понимаешь?

– Куда ты уедешь? – спросил он вдруг, и я осекся. – Куда ты уедешь? – повторил он. – Ты сколько лет назад был в последний раз в Германии? Ты знаешь, что там стоят все заводы? Что давно никто не работает? Эта страна мертвая. Там все умерли, все давно умерли, – снова заволновался он, тыча пальцем в газету на столе. – Ты почитай, поймешь…

Мы оба замолчали, каждый думал о своем. Карстен был прав, прав во многом. Но был прав и я – я был дипломатическим работником, и в мои обязанности входило представлять мою страну. Германию. Старую Германию, мирового лидера экспорта, самую экономически стабильную страну Евросоюза, а не то, во что она превратилась теперь.

– В общем, Карстен, я помогу с продлением визы. А ты подумай. Я бы на твоем месте уехал куда-нибудь в Таиланд или Сингапур – мало ли какие есть места? Игоря с собой возьмешь… Вот тебе мой телефон, – я взял со стола карточку и сунул ему. – Звони в любое время. Можем поужинать, тут есть ресторан «Вестфалия» для дипработников. И – подумай…

– Что, аудиенция закончена? – спросил он, посмотрев своими пронзительными черными глазами, еле видными из-под опухших век.

– Перестань, Карстен. Ты прекрасно знаешь, я всегда готов помочь. Просто теперь тебе надо успокоиться. Пойдем, я провожу…

Мы вышли из кабинета, в коридоре я пожал Игорю руку, проводил их до ворот. За воротами они прошли под руку до стоянки, сели в такси, старая «Волга» взревела, трогаясь. «Принц Карстен отбыл», – подумал я, быстро вытаскивая сигарету. Рядом с воротами стояла девушка, передавала парню паспорт через решетку – обычная история, опять нет копии, а в консульстве нет ксерокса. К девушке подбежал охранник, что-то закричал, указывая на меня, вывел через калитку. Теперь – снова в очередь, а если еще что забудет – то еще раз.

Людвиг… Семнадцать лет держал в подвале – я не мог себе это представить. Как она выжила там? Ах, да ведь не выжила в конце концов! Но дочка не умерла. Как ей теперь – этот мир?

Сейчас пойдет волна. Все газеты будут об этом писать, и, наверное, всей нашей компании, всей элите достанется… Я представил себе, как звоню нашему чрезвычайному и полномочному и говорю: «У меня был сын того самого Людвига Вебера, маньяка. Мы вместе учились…» И как он будет смотреть на меня при встрече. Нет, невозможно. Надо завязывать с Алиной. Может, уволить… Или не увольнять, но просто завязать. Девчонка эта была русская или, может, белоруска – может, получала визу вот тут, у нас… Или в Москве. Я вспомнил ту длинноногую, в шапочке.

Сигарета догорела, я начал дрожать от холода. За решеткой стояли люди, их становилось все больше. Охранник сидел в