Девочка по имени Зверёк - Маргарита Разенкова

Готовый порошок с помощью меда скатали в шарики, похожие на пастилки от простуды, и поместили в коробочки с затейливыми узорами-арабесками на крышечках. Вероника долго разглядывала эти коробочки, переводя зачарованный взгляд с одной на другую.

– Хочешь узнать, что это? – Падре с улыбкой смотрел на распираемую любопытством Веронику.

– Я, кажется, знаю, что это… – осторожно начала она.

– Что же это, по-твоему? – Его глаза светились радостным ожиданием, как всегда в предвкушении работы или в предчувствии интересного результата.

– Это, – Вероника отчего-то понизила голос до таинственного шепота, – это дверь в другой мир.

Падре расхохотался:

– Умри – лучше не скажешь! Поразительно, ты попала прямо в точку!

– Просто мне показалось, – смущенно пролепетала она, – что я уже видела у тебя такие коробочки с горошинками, разными такими горошинками, Учитель… то есть падре… то есть когда вы были Учителем… то есть ты и сейчас мой…

Вот мука-то! Видно, этой путанице не будет конца!

– Ты хочешь сказать, – мягко проговорил он, словно боясь вспугнуть в ней некое тонкое чувствование, – что я уже потчевал тебя подобными снадобьями когда-то и ты…

Его голос предлагал ей закончить фразу, и она смелее проговорила:

– …видела этот другой мир.

– Другой мир, – удовлетворенно повторил падре, – в котором…

«Он хочет, чтобы я пересказала ему содержание прошлых уроков. Это не очень сложно, хотя спроси он меня лет пять назад – проку было бы больше», – подумала Вероника.

– Мне рассказывать все? – уточнила она.

– Вот именно, дитя мое, расскажи все, что только сможешь вспомнить!

– Ага, поняла. – Вероника закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться. – Другой мир… Да-да, другой мир… в котором я тоже – другая…

И она поведала ему о том, как «летала» над соснами, «видела» других людей на расстоянии, «слышала» их мысли. И о том, что сначала Учитель предлагал ей воспользоваться вот такими же горошинками, но потом она научилась и сама находить «дверь в другой мир». И о многом другом.

Когда Вероника, закончив рассказ, открыла глаза, увидела, что падре сидит напротив нее, закрыв ладонями лицо. И она замерла в растерянности: добавить ли что-нибудь еще к сказанному или в эту минуту следует помолчать? В то же мгновение падре отнял руки от лица и, столкнувшись с ее обескураженным взглядом, улыбнулся ободряюще:

– Все хорошо, дружок, все хорошо, не смущайся. Твой рассказ заставил меня кое о чем задуматься. Да, все правильно, я на верном пути – вывод очевиден. Итак, готова ли ты продолжить?

Она кивнула.

– Что ж, приступим. Наша цель… – Он на мгновение запнулся, подбирая слова. – Лучше так: моя цель – зная лечебные дозы этих снадобий, подобрать такую, которая изменит состояние сознания и откроет, как ты выразилась, «дверь в другой мир», чтобы показать нам истинные возможности нашей натуры и вероятные опасности на этом пути. Твоя же цель – как существа, одаренного особо тонким восприятием и открытостью к иным мирам – быть моим, если можно так выразиться, «инструментом». Ты будешь точно запоминать и описывать все, что с тобою происходит, а о малейшем страхе, недомогании или хотя бы сомнении тут же сообщать мне. Поняла?

Она снова кивнула.

– Ты стала немногословна, и это, в общем, хорошо, – заметил он.

– Тебя никогда не развлекали беседы с женщиной, – пошутила она.

– И это верно, – со смехом подтвердил падре. – Но в данном случае вооружись всем своим словарным запасом, не умолчи ни об одном своем ощущении – не бойся показаться болтливой! За работу, дитя мое.

Комбинации горошин из разных коробочек варьировались с величайшей осторожностью, количества их подбирались самым скрупулезным образом, наблюдения записывались во всех подробностях – это все было необычайно важно для падре Бальтазара. Для Вероники же главным было то, что она имеет возможность – не боясь и не прячась! – уходить от давящей обыденности в свои мечтания и видения, как обычно человек выходит в сад на прогулку, чтобы укрыться от летнего зноя. Вероника была благодарна Учителю за то, что теперь врата в мир ее видений распахивались легко и свободно и она путешествовала за этими вратами под его с неусыпным вниманием.

Заботясь о ее безопасности, падре велел ей проговаривать каждый шаг, каждый «поворот», каждый нюанс настроения. «Возвратившись», Вероника обнаруживала, что он исписал целый ворох листов – это были его наблюдения и записи всего ею произнесенного.

Первые пробы состояли из одной-двух горошин и не возымели почти никакого действия: только слегка закружилась голова и пол комнаты чуть качнулся, как палуба корабля на легкой волне. Добавив еще пару шариков, падре добился того, что Вероника наикрепчайшим образом уснула и без снов и какого-либо намека на беспокойство проспала всю сиесту и весь вечер и очнулась только тогда, когда над монастырем повисла ослепительная, как серебряное блюдо, Луна.

– Замечательно! – прокомментировал падре. – Ты считаешь, что это плохой результат?! Глупое создание! Наоборот, мы в двух шагах от полного успеха и, по крайней мере, на верном пути! Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Только хочется есть и… поспать еще. Не знаю, чего больше.

– Есть ты хочешь всегда, – заметил падре, – вот, возьми хлеб и фрукты. Ты же любишь фрукты? А сейчас отправляйся в келью – я предупрежу мать настоятельницу, что тебе требуется серьезный отдых.

Вероника обожала фрукты и от нетерпения принялась уплетать грушу – прямо здесь же, вонзаясь зубами в спелую мякоть и смахивая со щек липкие капли брызжущего сока. Падре вздохнул:

– Ты безоглядно порывиста, Вероника. Это нехорошо. Неполезно! Впрочем, – добавил он, видя, что она готова бросить все фрукты и покаянно кинуться ему в ноги, – ты открыта и непосредственна, как ребенок. Видно, такова твоя натура.

В следующий раз проба снадобий опять возросла вдвое…

Мир заколебался… задрожал каждой свое пылинкой, стал мягким и податливым… Вероника шагнула в него, наслаждаясь мягкостью и округлостью этого мира, его тишиной и покоем.

– Вернись. Помни, что я жду тебя… – Голос падре прозвучал где-то рядом, и она поняла, что на этот странный мягкий мир не стоит тратить времени, и «вернулась» в комнату…

Были и другие миры: сверкающий и остроугольный, как кристалл; сплошь состоящий из разноцветных полупрозрачных шаров, которые лопались при малейшем прикосновении со звуком падающей в воду капли; пустынный и каменистый, с гуляющим по всему пространству, как ветер, эхом… Был мир, где к ней начали приближаться странные светящиеся существа, жаждавшие поглотить, вобрать в себя ее силу и дыхание жизни… И мир, где назойливые бестелесные голоса наперебой предлагали ей свою помощь в качестве проводников… И какие-то еще…

В какой-то момент Вероника осознала, что при неизменности порции снадобья только от нее зависит, в какую «дверь» она войдет. И научилась выбирать.

Ее любимыми стали два мира: один – где она умела летать, другой – тот каменистый, со странствующим эхом. Эхо оказалось вполне самостоятельным, а к тому же – любопытным и знающим немало интересного. Вероника быстро наловчилась выуживать у него ответы на свои вопросы. Сначала она было начала проверять эхо, спрашивая его о том, что и сама хорошо знала. Но им обоим – и эху, и Веронике – это быстро наскучило. И она спросила о другом:

– Скажи мне об Анхелике!

– …Анхелике? – Эхо, как ему и полагалось, повторяло последние слова, но интонация непредсказуемо свободно менялась, на этот раз – на вопросительную.

– Да, об Анхелике. Я ничего о ней не знаю, а ты?

– …знаю… знаю… знаю… – Эхо явно сэкономило на последнем слове.

– Что ты знаешь? – не отступала Вероника.

– …ты знаешь… ты знаешь, – уверило эхо.

– Ты что-то путаешь, – удивилась Вероника. – Я ничего о ней не знаю: она не говорит со мной о себе, а я и не спрашиваю.

– …ты знаешь, – упрямо повторило эхо, – …знаешь…аешь…аиш…аишу!

– Глупое эхо! – рассердилась она.

– …глупое, – сокрушенно согласилось эхо.

Тогда она решила спросить об Учителе. И тут, заметавшись по своему пустынному каменному миру, отталкиваясь-откатываясь от каждого камня, от каждой щели, перебивая самое себя, эхо затрепетало:

– …учителя… знаешь… учителя… – И неожиданно новое слово вплелось в этот хаос: – Помни… помни… помни…

Эхо стало растворяться, его мир – мерцать, отступать. Вероника сделала усилие удержать готовое исчезнуть эхо. На это ушло так много сил, что ее не просто «вывело», а буквально «выбросило» обратно, в комнату падре.

Она рассказала ему о своей попытке расспросить эхо об Анхелике, об остальном хотела умолчать, но все же призналась.

– Ты спрашивала эхо об Учителе? Ты сомневаешься? – Голос падре был мягок и немного печален.

– Я – нет. – Вероника выделила первое слово и посмотрела на падре вопросительно.