Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945 - Альберт Шпеер

Гитлер всегда с большим уважением говорил о профессионализме Дорпмюллера, и, естественно, старик мог рассчитывать на то, что кандидатуру его нового заместителя прежде всего обсудят с ним. Однако я думаю, что Гитлер (как часто случалось, когда он имел дело со специалистами) хотел избежать неприятных споров, поставив министра транспорта перед свершившимся фактом. И Дорпмюллер молча снес унижение.

Затем Гитлер обратился к фельдмаршалу Мильху и ко мне. Мы получили чрезвычайные полномочия на транспорте и должны были разрешить все транспортные проблемы «в полной мере и в кратчайший срок». Заканчивая совещание, Гитлер безапелляционно заявил: «Мы не можем позволить себе проиграть войну из-за транспортных трудностей; значит, эта проблема должна быть решена!»

И действительно, проблема была решена. Молодой статс-секретарь сумел справиться со скоплением поездов на путях, ускорив движение, и удовлетворил все увеличивающиеся транспортные нужды военных заводов. Особый комитет по железнодорожному транспорту обеспечил ремонт локомотивов, поврежденных зимой в России, в более короткие сроки мы увеличили выпуск локомотивов во много раз, перейдя от ручной сборки к поточному производству[127]. Несмотря на неуклонный рост военных поставок, непрерывное движение поездов продолжалось довольно долго, по крайней мере до тех пор, пока систематические авиабомбардировки осени 1944 года снова не привели к заторам на железной дороге и серьезнейшим проблемам в нашей военной экономике.

Узнав о нашем намерении увеличить выпуск локомотивов во много раз, Геринг вызвал меня в Каринхалле и совершенно серьезно предложил производить локомотивы из бетона, раз уж не хватает стали. Разумеется, срок службы бетонных локомотивов не так велик, как стальных, сказал он, но зато и выпускать их можно больше. Правда, Геринг не знал, как можно осуществить его фантастическую идею, и тем не менее цеплялся за нее еще несколько месяцев, а мне пришлось потратить два часа на поездку к нему и два часа в ожидании аудиенции. Да еще я вернулся домой голодным, поскольку посетителям в Каринхалле редко предлагали поесть – единственная уступка, на которую пошла челядь Геринга в условиях тотальной экономии ресурсов.

Через неделю после церемонии назначения Ганценмюллера, на которой были произнесены столь героические слова о преодолении транспортного кризиса, я еще раз навестил Гитлера. Непоколебимо убежденный в том, что в критические времена руководство должно подавать пример нации, я предложил Гитлеру запретить на время членам правительства и партийным функционерам пользоваться личными железнодорожными вагонами. Разумеется, я не имел в виду самого Гитлера. Фюрер заявил о необходимости личных вагонов на восточных территориях, поскольку там невозможно обеспечить лидеров хорошими жилищными условиями. На что я возразил: большинство вагонов используются не на востоке, а внутри рейха, и представил длинный список высокопоставленных чиновников, пользующихся салон-вагонами. Но и после этого Гитлер не согласился со мной.

Я регулярно обедал с генералом Фридрихом Фроммом в отдельном кабинете в ресторане «Хорхер». Как-то во время обеда в конце апреля 1942 года генерал заметил, что наш единственный шанс на победу – разработка совершенно нового оружия. Он также сказал, что контактирует с группой ученых, которые изобретают новое оружие, способное уничтожить целые города, даже вывести из войны Англию. Фромм предложил вместе посетить этих ученых. По его мнению, даже встреча с ними была бы уже очень важна.

Тогда же доктор Альберт Фёглер, глава самой большой немецкой сталелитейной компании и президент Общества кайзера Вильгельма, привлек мое внимание к пренебрежительному отношению государства к ядерной физике и совершенно неадекватному финансированию фундаментальных исследований министерством образования и науки, которое в военное время не имело большого влияния. 6 мая 1942 года я обсудил сложившуюся ситуацию с Гитлером и предложил кандидатуру Геринга на пост председателя Имперского совета по научным исследованиям, подчеркнув этим важность проблемы. Месяц спустя, 9 июня 1942 года, предложенное мною назначение состоялось.

Примерно в то же время я и три представителя армии в военной промышленности – Мильх, Фромм и Витцель – встретились на совещании в «Харнакк-Хауз», берлинском центре Общества кайзера Вильгельма, с целью выяснить положение дел в сфере немецких ядерных исследований. Среди ученых, имен которых я уже не помню, присутствовали будущие лауреаты Нобелевской премии Отто Ган и Вернер Гейзенберг. После наглядной лекции по проблеме в целом Гейзенберг доложил о «расщеплении ядра и разработках «урановой машины» и циклотрона»; пожаловался на недостаток внимания министра образования и науки к ядерным исследованиям, нехватку средств и материалов и призыв в армию ученых. Он также подчеркнул, что, как следует из статей в американских технических журналах, США направляют на ядерные исследования огромные технические и финансовые ресурсы и, вероятно, уже далеко продвинулись вперед, хотя всего несколько лет назад именно Германия лидировала в этой сфере. Учитывая колоссальную энергию, высвобождающуюся при делении ядра, превосходство в ядерной физике сопряжено с серьезнейшими последствиями.

После выступления я спросил Гейзенберга, можно ли применить результаты ядерных исследований в создании атомной бомбы. Его ответ далеко не обнадеживал. Гейзенберг объявил, что научное решение проблемы уже найдено и теоретически ничто не мешает создать подобную бомбу, однако технические условия производства можно обеспечить никак не ранее чем через два года, даже при максимальной поддержке программы. Трудности, как объяснил Гейзенберг, усугубляются тем, что в Европе имеется всего лишь один циклотрон, и тот весьма слабенький. Более того, он находится в Париже и из соображений секретности не может использоваться на полную мощность. Я выдвинул идею построить на имеющиеся в моем распоряжении средства министерства вооружений циклотроны, столь же или даже еще более мощные, чем американские, однако Гейзенберг возразил, что из-за недостатка опыта нам придется начать со строительства относительно небольших ускорителей.

Как бы то ни было, генерал Фромм предложил отпустить из армии несколько сотен специалистов, а я призвал ученых информировать меня о том, сколько им необходимо денег и материалов для дальнейших ядерных исследований. Несколько дней спустя мне представили заявку на несколько сотен тысяч марок, небольшое количество стали, никеля и других стратегических металлов, строительство бункера и бараков, а также попросили придать их экспериментам статус «высшей приоритетности». К тому времени планы создания первого немецкого циклотрона уже были одобрены. Неприятно удивленный скромностью требований в таком важном деле, я предложил один или два миллиона марок и соответственно большее количество материалов. Однако в тот момент ученые, очевидно, не смогли бы освоить предложенные ресурсы[128]. Так или иначе, у меня создалось впечатление, что атомная бомба вряд ли успеет оказать влияние на ход войны.