Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

Главное богатство кочевого народа — это его стада. И как их спрятать в степи?

Да никак.

А по следам стада легко найти и стойбище. А зачистка…

Жестоко?

Гуманисты тоже еще не родились, а те, кто родился, тщательно маскировался, ибо жестокий век не признавал никаких доводов в пользу человеколюбия.

И даже попытки татар поджечь степь не давали результата. Хорошо поджигать, когда врагу спасаться некуда. А ежели рядом корабли? И есть, где переждать опасность?

Алексей, впрочем, не расслаблялся. И Кафа показала ему, что он прав.

Сначала город приготовился к сопротивлению. Сначала…

Войско, как и положено подошло к стенам города. Алексей Алексеевич пожелал говорить с командиром гарнизона — и на стену явился Юсуф — паша. Кстати — дальний родич прославленных Кепрюлю, мужчина умный и серьезный. Абы кто в таком городе наместником султана не станет, просто не сможет все это держать в узде. И вежливо поинтересовался — чего желает русский царевич?

Царевич желал город. Турки могли погрузиться на галеры и проваливать к себе, татарам предлагалось остаться. Да, и рабов тоже оставить. С собой можете взять то, что унесете на себе. Да, городская казна тоже остается. Расходы на войну надо как‑то окупать.

Юсуф — паша в самых обходительных выражениях уточнил, отдает ли русский царевич себе отчет в происходящем? У него десятитысячный гарнизон, у него почти сотня кораблей, в городе есть и провизия, и колодцы. К тому же должен подойти флот Пири — паши…

Ах, уже не должен?

Жаль, очень даль. Но ведь он не один, этот флот! Османы такого не простят! Нет, ни за что не простят!

Алексей Алексеевич так же вежливо разъяснил, что Османы ему не указ. Ибо они — далеко. И у них свои войны. С Венецией, Грецией, с Европой, опять же, на море турок теснят, на чем свет стоит — одним словом товарищи раньше надорвутся, чем сюда примчатся. Тем более так скоро, как того требует ситуация.

Юсуф — паша вежливо напомнил, что стены Кафы крепки и могущественны. Более десяти метров в высоту… и царевич рискует просидеть под стеной долгое время.

Царевич пожал плечами. У него хватит отрядов, чтобы блокировать выход из Кафы — и сделать его ловушкой. Сам он пойдет дальше, а вот вы останетесь здесь.

Без подкрепления, без помощи, без продовольствия… ах да, и без кораблей! Потому что последние просто сожгут.

Да и насчет стен — еще вопрос, так ли они неприступны. Наука — великая штука. Или шутка… одним словом — в Керчи и Азове тоже думали, что их стены прочны, но пали ведь…

Юсуф — паша опечалился. И сделал то, что и должен был сделать умный человек.

Попросил время на размышление.

Поль Мелье сидел на палубе корабля, посасывал трубочку, в которой не было табака, и размышлял о жизни. Вот ведь она как оборачивается‑то!

Вырос на кораблях, прошел путь от юнги до боцмана, бывал ранен, попадал в плен — и в последний раз думал уже, что жизнь кончена.

Ан нет.

Павел Мельин, изволите ли видеть…

Закурить, что ли? Или просто табачку пожевать?

Мода на курение пошла не так давно, но моряки к ней пристрастились быстро. В том числе и Поль. В плену у турок такой возможности, конечно, не было. А вот на Руси…

А на Руси не любили табак, считая его диавольским зельем. Ну, Поль и не стал его употреблять. А иногда хотелось, очень хотелось. Но…

Русский дворянин.

Обычный мальчишка из Марселя.

Русский адмирал.

Обычный боцман на французском корабле.

Франция, милая любимая родина… вернуться туда? Когда‑то доведется? А вернуться обязательно надо, хотя бы семью забрать…

Да, именно так! Забрать семью и попробовать поехать на Русь. Царевич уже обещал, что адмиральского места Поля не лишат, но желательно в таком случае было бы, чтобы он принял русское подданство. Хорошо бы еще и веру, но тут уж — по желанию.

Вот на этом месте Поль в свое время споткнулся. Он‑то был добрым католиком и не имел никакого намерения менять веру отцов, но тут уже широту души проявил государь.

Поль, Бог — един. А то, что придумали люди, пусть для них и остается. Мой зять — католик, а моя сестра никогда не забудет веру предков, но они счастливы. Разве этого мало? Проявляйте уважение к обычаям страны, где вы будете жить — и этого будет довольно.

Так, может, стоит съездить на родину, перевезти сюда родителей, жену, детей… им здесь будет хорошо, наверняка…

— Адмирал, слышите?

Не просто так Поль предавался размышлениям, ой, не просто. Обговорив все с царевичем и с Иваном Морозовым, они были более, чем уверены что часть турецких кораблей постарается под покровом ночи выскользнуть из гавани. И — ждали.

Так оно и вышло.

Шесть галер и несколько фелюг попытались сквозануть в темноту…

А зря.

Казачьим 'чайкам' они были на один зуб, но требовались не казаки, с их абордажем, о, нет! Требовалось напугать!

А потому…

Казаки просто обнаружили беглецов и подали сигнал, а уж Поль распоряжался дальше. И именно он скомандовал — огонь! И следил, как по правому борту расползаются два громадных костра. Стреляли‑то сначала 'греческим огнем', а потом зажигательными снарядами. Так что…

Две галеры горели свечками, кто успел — прыгали за борт, оттуда доносились истошные крики рабов…

Еще четыре окружили и брали на абордаж. Эти выжили, те умерли… почему?

Как говорят сами турки — кисмет.

Из мелких суденышек не ушло ни одно. Да и те четыре галеры не сильно сопротивлялись. Зрелище ужасной гибели идущих впереди, парализовало турок — и как надеялся Поль — и тех, кто смотрел с высоких стен Кафы.

И — да. На следующий день переговоры прошли гораздо более продуктивно для русских. Юсуф — паша представил себе, что может наделать в его гавани греческий огонь — и новые пушки русских, которые достреливали туда, куда не доставали турецкие, ужаснулся — и согласился на капитуляцию.

Через десять дней Кафа перешла в руки русских.

Софья смотрела в стену остановившимися глазами.

Вот так вот, дорогуша. Ты этого хотела? Получи и распишись! Ты в своей жизни много чего делала, а списки на казнь утверждать как‑то не доводилось. А надо…

А придется…

Хованский, наконец, разговорился, начали каяться и Долгоруковы, но истинное удовольствие Софья получила, читая признания старца 'Полоцкого'

Все верно, куда не пускают, туда и лезут. Вот протестанты как‑то на Москве были — в Немецкой слободе, а вот католиков… они тоже были! Но иезуитов не было! А хотелось.

Идея была неплоха — воспитать царское потомство в культуре Запада. Воплощение подкачало — и тогда, как это уже не раз бывало, они решили пойти через кровь.