Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Выѣзжать за предѣлы своего участка мнѣ приходилось довольно часто для участія въ работахъ Уѣзднаго Съѣзда въ Ставрополь и Мелекессъ, два-три раза въ годъ навѣщалъ я также своихъ стариковъ въ с. Головкино, гдѣ они проживали въ одиночествѣ, такъ какъ оба старшихъ моихъ брата служили въ то время въ г. Буинскѣ Симбирской губерніи.

Любилъ я навѣщать не только своихъ родителей, но и само Головкино, столь дорогое мнѣ по воспоминаніямъ дѣтства и юности. Пройтись по вѣковой „Екатерининской” липовой аллеѣ; завернуть въ излюбленные уголки милаго моему сердцу Головкинскаго сада, свидѣтеля моихъ дѣтскихъ игръ и юныхъ мечтаній — было для меня истиннымъ отдыхомъ и наслажденіемъ..

Въ отцовское хозяйство я мало вникалъ, тѣмъ болѣе, что старикъ этого не любилъ, совѣтуясь лишь со своимъ старымъ несмѣняемымъ сотрудникомъ — малограмотнымъ, но толковымъ прикащикомъ Ѳеодоромъ Афанасьевичемъ. Въ описываемое время отецъ былъ еще полонъ силъ и энергіи — всюду, во всѣхъ хозяйственныхъ мелочахъ поспѣвалъ разбираться самъ и не держалъ у себя даже конторщика.

Присутствуя аккуратно на церковныхъ службахъ въ качествѣ старосты, отецъ еле успѣвалъ послѣ обѣдни выпивать свою объемистую зеленую чашку холоднаго крѣпкаго чая. На его крыльцѣ къ тому времени скапливалась масса работавшихъ въ теченіе истекшей недѣли „поденщиковъ” съ жестяными бляшками въ рукахъ для полученія по нимъ причитающейся заработной платы. Отецъ усаживался къ окошечку, вдѣланному во входной двери, принималъ бляшки съ проштампованными на нихъ цифрами и выдавалъ соотвѣтствующее количество денегъ. Процедура эта длилась, бывало, до позднихъ часовъ, особенно въ страдное лѣтнее время, что не мѣшало отцу по вечерамъ, ввидѣ отдыха, играть въ нижнемъ кабинетѣ, свои излюбленныя вещи на віолончели.

Мама любила чтеніе, работу, особенно „на пяльцахъ” и плетеніе кружевъ „коклюшками”; вела домашнее хозяйство и съ увлеченіемъ руководила садовыми работами, разводила отличные сорта всевозможныхъ ягодъ, наготавливала на зиму запасы всякихъ вареній, цукатовъ, соленій, наливокъ и пр., разсылая ихъ своимъ взрослымъ птенцамъ, не обижая и меня въ томъ числѣ.... Какъ все это было всегда заботливо, хозяйственно заготовлено, и какъ все это было вкусно!

Къ братьямъ въ Буинскъ мнѣ было труднѣе попадать — приходилось испрашивать спеціальные отпуска для того, чтобы выѣзжать не только за предѣлы участка, но и губерніи. Все же за время моего земскаго начальничества мнѣ удалось ихъ навѣстить раза три или четыре. Изъ этихъ поѣздокъ одна остается въ особенности мнѣ памятной, благодаря исключительной ея обстановкѣ.

Братъ Димитрій завѣдывалъ въ Буинскѣ обширнымъ удѣльнымъ имѣніемъ, соприкасавшимся съ необъятными лѣсными массивами Симбирской и Нижегородской губерній, расположенными по многоводному Волжскому притоку, рѣкѣ Сурѣ. Димитрій продолжалъ оставаться страстнымъ охотникомъ, несмотря на сросшуюся въ локтѣ отъ ревматизма правую руку.

Попавъ въ Буинскъ и получивъ въ свое завѣдываніе дѣвственные лѣса, оказавшіеся обиталищемъ всевозможныхъ звѣрей, вплоть до громадныхъ бурыхъ медвѣдей, онъ не преминулъ воспользоваться своимъ положеніемъ и, пока позволяло ему здоровье, неоднократно устраивалъ медвѣжьи охоты совмѣстно съ Буинскимъ Предводителемъ Дворянства, Николаемъ Михайловичемъ Теренинымъ. Обычнымъ ихъ спутникомъ бывалъ извѣстный въ округѣ знатокъ охотничьяго ремесла и быта, нѣкій Петръ Дмитріевичъ (Митричъ) Мокринцевъ.

Димитрій зналъ мою страсть и горячее желаніе какъ-нибудь попасть на никогда не испытанную мною медвѣжью охоту. И вотъ, въ концѣ декабря 1894 года, передъ самыми Рождественскими праздниками, получаю я отъ него телеграмму такого лаконическаго содержанія: — „Медвѣдь вѣрный. Немедленно пріѣзжай”.

Испросивъ себѣ, тоже по телеграммѣ, отпускъ, я поспѣшилъ въ Буинскъ проѣздомъ черезъ Головкино. Весь путь пришлось сдѣлать на лошадяхъ — до Головкина около 150 верстъ, да отъ Головкина до Буинска еще около 70.

Въ то время братъ былъ уже четыре года какъ женатъ на рѣдко симпатичной Ольгѣ Александровнѣ, урожденной Терениной, о которой я упоминалъ выше. Занимали они уютную, довольно обширную квартиру — бѣленькій домикъ особнякъ съ мезониномъ и террасками. Мой братъ былъ любителемъ домашней культуры всевозможныхъ пальмъ — особенно т. н. „кенцій”. Онъ ихъ самъ сажалъ, выращивалъ — всѣ комнаты представляли собой зеленый садъ. Дѣтей у нихъ тогда еще не было, но родныхъ и знакомыхъ бывалъ всегда полонъ домъ.

Братъ Николай, занимавшій въ то время должность земскаго начальника 1-го участка, имѣлъ резиденцію въ самомъ Буинскѣ, маленькомъ захолустномъ уѣздномъ городкѣ. Жилъ онъ отдѣльно отъ Димитрія, занимая одноэтажный флигель-особнякъ, гдѣ у него помѣщалась канцелярія и камера.

Буинское общество состояло главнымъ образомъ изъ представителей нѣкоторыхъ помѣщичьихъ семей, владѣвшихъ усадьбами по близости отъ уѣзднаго города.

Ъхалъ я изъ Буяна въ Буинскъ спѣшно, и было изъ-за чего торопиться — оказалось, что недаромъ Димитрій вызывалъ меня депешей: — „Медвѣдь вѣрный”. Это значило, что профессіоналъ „обкладчикъ” изъ Южно-Сурской удѣльной лѣсной дачи, какъ только выслѣдилъ, что медвѣдь залегъ въ свою берлогу, тотчасъ же далъ объ этомъ знать въ Буинскъ брату, предупредивъ его о скорѣйшей высылкѣ охотниковъ, ибо онъ боялся, что звѣрь, ввиду малснѣжной зимы, сможетъ сняться и уйти.

Изъ Буинска отправились мы на охоту втроемъ: опытный медвѣжатникъ Николай Михайловичъ Теренинъ, я и неизмѣнный спутникъ охотниковъ — „господъ”, Петръ Дмитріевичъ Мокринцевъ. Прежде всего обращала вниманіе сама его хитро-добродушная „бабьяго” вида физіономія — круглая, мясистая, съ жидкими рыженькими волосиками на головѣ, совершенно безбровая, безусая и безбородая, съ заплывшими небольшими острыми глазками. Трудно было опредѣлить его годы — можно было ему дать и сорокъ и шестьдесятъ лѣтъ... Ниже средняго роста, онъ казался столь плотнымъ и широкимъ, что выглядѣлъ какимъ-то квадратомъ съ придѣланными руками и ногами.

Димитрій уступилъ мнѣ свое мѣсто — ему въ то время уже нездоровилось, и доктора, ввиду состоянія его больного сердца, запретили всякія волненія, тѣмъ болѣе сопряженныя съ охотой на медвѣдей.

Отъ Буинска до мѣста охоты предстояло сдѣлать около 30 верстъ. Тронулись мы въ путь 30 декабря рано утромъ, проѣхали Буинскій уѣздъ и послѣ полудня въѣхали въ „Южно-Сурскую „Удѣльную дачу, заключавшую въ себѣ до 80.000 десятинъ сплошного лѣса „въ одной межѣ” и славившуюся своей „корабельной” сосной, прямой, какъ мачта, вышиной въ 15 и болѣе саженей. Передъ тѣмъ, какъ въѣхать въ боръ, мы остановились для отдыха и перепряжки лошадей въ селеніи, растянувшимся ввидѣ одного „порядка” (улицы) на протяженіи чуть ли не двухъ верстъ. Расположено это село было у самой опушки лѣса и называлось „Трехболтаево”, очевидно, вслѣдствіе заселявшихъ его представителей трехъ народностей, „болтавшихъ” на трехъ разныхъ нарѣчіяхъ: русскомъ, чувашскомъ и татарскомъ. Проѣзжая дальше, въ дикой лѣсной глуши намъ встрѣтилось небольшое, домовъ въ тридцать, чувашское селеніе „Шемурша”, жилища и обитатели котораго представляли собой нѣчто столь же первобытное и дѣвственное, сколь и вся окружавшая ихъ еле проходимая лѣсная природа. Въ избахъ печей не было. Весь дымъ отъ разводимаго на глиняномъ полу огня выходилъ черезъ растворенную дверь. Сами люди имѣли совершенно звѣринообразный дикій видъ — недаромъ съ ними медвѣди бокъ о бокъ вмѣстѣ уживались...