Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Петербургъ меня съ самаго же начала успѣлъ во многомъ разочаровать и въ нѣкоторыхъ смыслахъ, пожалуй, даже озлобить.

Ранѣе я имѣлъ случай упомянуть о моемъ посѣщеніи дѣлового характера Товарища Министра В. Д. Долгово-Сабурова. Въ то время въ большой модѣ и силѣ былъ кн. Мещерскій („Гражданинъ”), пожалуй, болѣе другихъ интересовавшійся въ столицѣ тѣмъ, nfb происходило въ деревнѣ. Могу объ этомъ судить по своимъ личнымъ впечатлѣніямъ: встрѣтилъ я его у одного нашего казанскаго общаго знакомаго, помѣщика Спасскаго уѣзда Валеріана Тавріоновича Молоствова. Узнавъ, что я земскій начальникъ съ Самарскаго Поволжья, только-что пріѣхавшій изъ деревни, Мещерскій бросилъ карты и друзей, отвелъ меня въ сторону ц добрыхъ часа два подробнѣйшимъ образомъ разспрашивалъ про службу, интересовался общимъ положеніемъ вещей среди крестьянства, дворянства и пр.

Пригласилъ онъ меня любезно къ себѣ на обѣдъ, но я не пошелъ, узнавъ отъ однихъ моихъ закомыхъ, что они званы были къ Мещерскому спеціально на „обѣдъ съ земскимъ начальникомъ”: не по нутру мнѣ это было и не захотѣлось служить забавой скучающему чиновному Петербургу.

За время моей службы приходилось нерѣдко выѣзжать въ свой губернскій городъ Самару, отстоявшій отъ меня въ нѣсколькихъ часахъ ѣзды. Лѣтомъ чаще всего пользовался я пароходнымъ сообщеніемъ черезъ Ставрополь, что служило всегда для меня лучшимъ отдыхомъ и развлеченіемъ» Волжскій плесъ между Ставрополемъ и Самарой былъ наиболѣе живописный, благодаря расположеннымъ вдоль него Жигулевскимъ горамъ съ ихъ курганами, включая Царевщинскій, ниже котораго шли знаменитыя т. н. „Самарскія Ворота”, образовавшіяся въ далекія доисторическія времена, вслѣдствіе промыва Волгой горнаго отрога Уральскаго хребта. Сколько бы разъ ни проѣзжалъ я по этому плесу, я всегда продолжалъ любоваться съ палубы скользившихъ по многоводной поверхности красавицы-рѣки пароходовъ, мелькавшими передъ моими глазами чарующими видами волжской природы.

Своеобразную величавую картину представляла собой Волга и въ зимнемъ ея нарядѣ, когда по ней не на пароходѣ, а въ дорожныхъ саняхъ на сибирскомъ ходу я, бывало, „скользилъ”, лихо несомый гусевой тройкой добрыхъ разгонныхъ лошадей, пофыркивавшихъ и нѣжно позвякивавшихъ серебристымъ звономъ нарядныхъ бубенцовъ.

Необычайно живописенъ подъѣздъ къ Самарѣ съ Волжскаго верховья. Гряда Соколиныхъ горъ, начинавшаяся съ устьгі р. Сока, красиво утесистая, кое-гдѣ заросшая узкими рейками горной хвои, по мѣрѣ приближенія къ городу, переходитъ въ покатую возвышенную береговую полосу, сплошь заросшую великолѣпнымъ густымъ лиственнымъ лѣсомъ, большей частью кудрявымъ дубнякомъ и тѣнистой липой, сильно пахучей въ періодъ половодья.

Не доѣзжая верстъ 15 до города, по всему берегу, начиная съ т. н. „Барбашиной поляны”, можно было любоваться понастроенными зажиточнымъ самарскимъ торговымъ людомъ дачами самой разнообразной, мѣстами красивой, а иногда и вовсе причудливой архитектуры, уютно разбросанными среди живописной лѣсной чащи. Въ лѣтнее время вдоль всего берега всегда наблюдалось большое оживленіе — сновали лодки, моторныя, гоночныя и просто весельныя, семейно-пикниковаго типа.

Около нѣкоторыхъ дачъ имѣлись свои пристани, гдѣ красовались элегантныя яхты, приставали дачные пароходики и пр. Нигдѣ въ другихъ приволжскихъ тородахъ подобнаго берегового оживленія примѣчать мнѣ не приходилось. Правый „Жигулевскій” берегъ, столь близко отстоявшій отъ „Соколиныхъ” горъ въ началѣ „Самарскихъ” воротъ, мало-помалу отходилъ въ даль, замѣняясь характернымъ луговымъ видомъ Волжской поймы, съ ея безконечными береговыми, отлогими, песчаными отмелями, раздольными травными полянами, съ зеленѣющими бордюрами лѣсныхъ, больше вязовыхъ и осокоревыхъ, гривъ.

Но вотъ показалась и Самара, счастливо расположенная близь самого стержня великой рѣки, такъ что отъ пароходныхъ пристаней сразу попадаешь въ центръ городской жизни и уличнаго движенія — зъ этомъ было ея большое преимущество передъ остальными приволжскими городами.

Съ проведеніемъ Самаро-Златоустовской желѣзной дороги и соединеніемъ ея съ Ташкентомъ, ростъ Самары, природно-удобной Волжской пристани, оказался исключительнымъ. Населеніе, торговля, кредитные обороты — все шло чисто-американскимъ темпомъ. Недаромъ съ исторіей возникновенія и развитія города связана народная легенда о томъ, какъ св. Алексѣй, вызванный въ княженіе Іоанна II ханомъ Чанибекомъ для исцѣленія заболѣвшей глазами ханши Тайдулы, при проѣздѣ въ Орду, предсказалъ мѣстности, впослѣдствіи заселенной Самарой, великую будущность. Въ память этого событія, святитель чтится покровителемъ г. Самары, и на одной изъ ея пристанскихъ улицъ, недалеко отъ сліянія рѣки Самарки съ ея матерью Волгой, на томъ именно мѣстѣ, гдѣ по преданію было предсказано величіе будущему на немъ граду, сооружена часовня, съ чтимой иконой, изображавшей Велишго Россійскаго Святителя Митрополита Алексія. Въ Самарѣ окраины быстро сливались съ городомъ, образовавъ, спустя какихъ-нибудь 10-15 лѣтъ, оживленные центры, застроенные большими городскими домами. Благоустройство самаго города не могло поспѣвать за столь быстрымъ его ростомъ. Изо всѣхъ „платьевъ” Самара скоро выростала — отсюда раздавались упреки по ея адресу, самарская пыль пріобрѣла всероссійское почему-то признаніе, хотя подобная же пыль не въ меньшемъ количествѣ существовала и въ другихъ городахъ...

Когда, въ качествѣ Главноуполномоченнаго Краснаго Креста по оборудованію во время Великой Европейской войны санитарныхъ отрядовъ, я имѣлъ счастье представляться Государынѣ Маріи Ѳеодоровнѣ, и когда Императрица услыхала изъ моего доклада, что центромъ этого оборудованія является Самара, Ея Величество изволила вспомнить о своемъ проѣздѣ черезъ этотъ городъ, и съ выраженіемъ нескрываемаго ужаса на лицѣ замѣнила: „Какая тамъ пыль!”

Впрочемъ, о семъ недугѣ моего родного города я частенько вспоминаю и теперь, проживая на Cote d’Azur, во всемірно извѣстномъ курортномъ его центрѣ — Ниццѣ, гдѣ пыль и грязь, мѣстами не отстающія отъ самарскихъ, властвуютъ одинаково безнаказанно.

Несмотря на свои внѣшніе надостатки муниципальнаго порядка, Самара представляла собой городъ бойкій, торговый и живой, безъ специфической черты провинціальной затхлости, столь присущей многимъ губернскимъ городамъ прошлой нашей матушки Руси. Самара напоминала нѣчто вродѣ корридора большой коммерческой гостиницы, гдѣ сталкивались и расходились дѣловые люди по разнымъ направленіямъ — кто въ Сибирь и на Дальній Востокъ; кто въ Туркестанскіе края, а кто и на Западъ, въ сторону Имперскихъ столицъ и дальше — въ Европу... Какъ-то мнѣ на югѣ сказали: „У васъ, на Волгѣ, есть своя Одесса — Самара!” Пожалуй, что это было вѣрное сравненіе.