Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 - Виталий Федоров

Когда он начал стрелять, девушка тихонько открыла окно, тенью перебежала в казарму, где лежали убитые бандитами бойцы. Она взяла из пирамиды ручной пулемёт и коробку с тремя дисками по 45 патронов в каждом. Расположившись за дверью казармы, она открыла огонь по неприятелю, зная, где сосредоточилось больше всего боевиков.

На заставе оказались убиты около десяти пограничников. У командира погибла жена, которая успела сделать лишь один выстрел, и двое детей. После похорон начальник вернулся на заставу. Ему дали заместителя и удвоили штат бойцов. Прачку наградили орденом Красного Знамени, после чего она продолжила трудиться на заставе.

Руководством страны этот случай был признан пограничным конфликтом. Начальник заставы после этого случая поседел, хотя ему было чуть за тридцать лет. А через год он женился на орденоносной прачке.

– Эта застава, – старшина показал на развалины, – была построена неразумно, слишком близко к границе, всего-то лишь в двухстах метрах. Буквально каждый шаг пограничников просматривался. А через несколько месяцев после этих событий в ущелье была построена по специальному проекту новая, просторная застава, в которой вы уже провели ночь. Подходы к новой заставе были заминированы. О проходах в минных полях знали только пограничники. Но всё равно, к сожалению, без жертв не обошлось. Подорвался и погиб один боец. Ещё пара медведей подорвались на минах.

– Подходы к заставе разминировали уже после войны, буквально лет пять назад. После разминирования раздался ещё один взрыв – снова подорвался косолапый, возможно, спасший этим жизнь человека. Поэтому мы до сих пор запрещаем без необходимости ходить по местам, бывшим тогда заминированными. Ту мину сапёры, видимо, пропустили. А если не одну?

Мы слушали рассказ старшины, затаив дыхание. Иногда комок к горлу подкатывал. Не менее получаса длился его рассказ. А когда мы шли к границе, я чувствовал себя, как загипнотизированный.

Параллельно границе проходила тропа, по которой постоянно, днём и ночью, ходили дозоры. Мы прошли её полностью и повернули назад. Недалеко от развалин, чуть левее и ближе к границе находилась вышка НП десятой заставы, на которой всё светлое время нёс службу пограничный наряд, зимой в одну смену, летом – в две.

На всё наше знакомство с участком заставы ушло около трёх часов, и мы оказались свободными до 18:00.

Глава 70. КАПИТАН ГУРЕВИЧ

Я осматривался и осваивался на новом месте. Само одноэтажное здание заставы было кирпичным и выстроено на каменно-бетонном фундаменте, поднимавшемся над землёй примерно на метр. Все внутренние перегородки прочны и практически звуконепроницаемы. Здание прямоугольной формы, двадцать на сорок метров, располагается вдоль некрутого склона ущелья (возможно, строителям когда-то пришлось его подравнивать). Точно посредине длинной стороны здания находится «парадный подъезд» – крыльцо с пятью ступеньками, ведущими к широкой – хоть танцуй – площадке, по краям которой стоят беседки, внутри которых установлены скамейки со спинками. Входная дверь – широкая, двухстворчатая. Сразу от входа налево располагается кабинет начальника, а перпендикулярно входному проходу идёт длинный широкий коридор, заканчивающийся с обеих сторон широкими окнами, которые могут служить дополнительными выходами во время боевой тревоги.

Застава похожа на семейное общежитие, где вперемешку расположены комнаты трёх стрелковых, одного пулемётного и одного «собаководческого» отделений.

Начальник заставы и его заместители вместе с семьями тоже жили в этом здании. Каждая семья имела свою жилплощадь в отдельном помещении, каждое отделение имело свою комнату, где также хранилась одежда и оружие каждого бойца. С нами жил и сержант Даржания (кстати, по сегодняшним меркам, вполне либерально-демократичный человек).

Рядом с кабинетом начальника находилась комната связи. В конце главного коридора, с одной стороны располагался спортзал со спортивными снарядами. Там даже имелась двухпудовая гиря. Кухня и столовая размещались в середине коридора, прямо напротив входа. Ещё имелась просторная комната отдыха, где обычно проводили свободное время любители музыки. Там была гитара, на которой виртуозно играл рядовой Сизов, а на баяне растягивал меха Тарунин. Ещё там было радио, которое можно было слушать, не напрягая слух. Не было разве только телевизора, но про телевидение мы тогда вообще ничего не знали. В комнате отдыха были скамейки и столы, здесь проводились комсомольские и общие (со всем персоналом) собрания, иногда политзанятия и изредка демонстрировались фильмы.

Во дворе находилась конюшня, помещение для собак, подвал и склад. Водопровода и канализации не было, эти блага цивилизации досюда не добрались. Внизу, метрах в тридцати протекала горная речушка, вот из неё и брали воду на все нужды. А деревянный туалет до прошлого года находился рядом со стрельбищем. Тогда и произошёл несчастный случай.

Во время учебных стрельб одному солдату захотелось в туалет, и он без опаски туда зашёл – мишени-то в стороне. Но пуля-дура рикошетом от камня залетела в туалет и смертельно ранила находившегося там солдата. Это случилось всего год назад. Помнится, ещё на двенадцатой заставе во время боевого расчёта нам рассказали про эту трагедию, после чего устроили показательные стрельбы трассирующими пулями в позднее вечернее время. Зрелище было очень впечатляющим; при стрельбе, особенно из пулемёта, видно, как пули летят друг за другом, а ударившись в камни, разлетаются в разные стороны, иногда поворачивая даже под прямым углом.

Туалет на десятой заставе после этого случая перенесли на другое, более безопасное место.

В первый день моего пребывания на новой заставе, вернувшись с «экскурсии» под командованием старшины, я услышал довольно оживлённый многоголосый разговор в столовой. Оказалось, что там кого-то провожали. Внимание всех присутствующих было обращено к сержанту, которого, конечно, я не знал. Поинтересовался у Ерлина, пока единственного знакомого из солдат:

– А кого это провожают? И куда?

– Сержанта Бовкуна. Его переводят на другую заставу. Потом расскажу, почему.

Я вышел на крыльцо, как и многие другие, и увидел лишь спину удаляющегося сержанта. Его походка и заметно согнутая спина с вещмешком за плечами говорили о том, что уходит он с заставы с большим сожалением. Ерлин потом объяснил, что причиной перевода, как часто бывает, оказалась женщина, а именно жена начальника Гуревича Маша. Она не достигла ещё тридцати лет, была хороша собой, свободолюбива и общительна. В мужской компании про таких говорят: «Всё при ней». Детей у них не было, и наверное, мы для неё были детьми.

Она не чуралась общения с солдатами и сержантами. Больше всех ей приглянулся сержант Бовкун. Он был начитанным, хорошим рассказчиком с мягким чувством юмора. Её к нему тянуло. Местом общения у них была обычно комната отдыха. Не было дня, чтобы в этот зал не заходила Мария. Об этих встречах узнал начальник, вероятно, убедился воочию, после чего обратился в отдел кадров с просьбой перевести сержанта на другое место службы. Интересно, чем он мотивировал свою просьбу?

В общем, так или иначе, сержант был «изгнан» с заставы. Возможно, мы – ефрейтор и рядовой – и прибыли ему на замену. Ребята говорили, что Бовкун пострадал незаслуженно.

Надо сказать, капитан Гуревич был человеком неуравновешенным. Если у него плохое настроение (а оно бывало таким очень часто), он сам искал везде, во всём и во всех негатив. Поругается ли с женой, проиграет ли матч в волейбол его команда команде извечного соперника – старшины, он начинает вымещать свою злость на других. Забегает в солдатскую комнату, открывает тумбочку и с криком: «Что у вас тут за беспорядок?!» – поднимает её, переворачивает вверх дном и бросает на пол. Вспоминается Чапаев, ломавший стулья. Гуревич пошёл дальше, переключившись на тумбочки. Всё, что было в тумбочке, вываливалось на пол, что-то ломалось или рассыпалось. Опрокинув таким образом пару тумбочек, он немного успокаивался и уходил. Солдатам в такие моменты хотелось покрутить у виска указательным пальцем, но было нельзя, как-никак, он начальник. Конечно, когда он уходил, солдаты давали волю своим чувствам. Вот такой, грубо говоря, самодур был начальником десятой заставы.

У нас на заставе был лишь один усатый – сержант Даржания, и я решил восполнить этот пробел – отрастить усы. Кстати (или некстати) волосы у меня уже были приличной длины. На одном из боевых расчётов, проходя вдоль строя, Гуревич не удержался, сказав, ни к кому вроде бы конкретно не обращаясь: «Отрастили, распустили тут, понимаешь, волосы и усы!». Я сразу понял, что это «камушек в мой огород». Хотя и по уставу, и по сроку службы я считал себя имеющим право и на то, и на другое, решил: «Ладно, потешу я тебя!». На другой же день сбрил усы и подстригся «под ноль», став выглядеть как новобранец. Как ни странно, после этого мне стало легче на душе и даже чем-то удобней физически. «А к демобилизации всё отрастёт», – успокаивал я сам себя. Сделал я это, конечно, назло командиру, пусть, думаю, упивается своей властью.