НОЧНАЯ СМЕНА. КРЕПОСТЬ ЖИВЫХ. - Николай Берг

Булькатели были более смелыми - работали они токо летом - ну и пока можно было залезть в воду - и, забравшись в воронку, щупали там в иле руками и ногами. Разумеется, никаких находок вроде книг, газет, тюбиков, зеркал, самодельных рюмок с резьбой, сделанных от скуки в период затишья из гильз и прочего бытового добра таким методом найти было невозможно - но вот крупные вещи и в первую очередь оружие, которое саперы не чинясь скидывали по воронкам - булькатели находили куда чаще, чем мы. Ну и разумеется периодически они резались о куски стекол, напарывались на колючку или повреждались другими способами - но это их не остужало.

Наша артель твердо встала на путь копателей (дурацкое это словечко прилипло из курса истории - там какието протестанты чтото рыли в знак протеста). Вожаком сразу стал крепкий и ловкий одноклассник со странным прозвищем Боров. Вот уж на кого на кого, а на борова он никак не был похож. Оказалось, что он по доброте душевной поменялся прозвищем с другим нашим одноклассником, который был ему однофамильцем. Однофамилец был сырой, пухлый и не очень сообразительный парень (класс это списывал на то, что он был «искусственник». Я тогда не знал, что это означало, что он всегонавсего вскармливался не грудным молоком, а смесями).

Одно то, что он упер со стройки кафельную плитку и потом облицевал ею ванну и туалет, причем плитки хватило и на потолок - достаточно характеризовало его. Особенно же характеризовало, что плитка вскоре с потолка и стен стала отваливаться, но не вся - часть оказалась прилепленной насмерть. Угадать, какая плитка свалится сидящим на унитазе или моющимся под душем было невозможно и незадачливый дизайнер и сам получил пару раз плиткой по башке и от матери еще огреб.

Вот наш вожак и отдал тому - свою кличку Лаф, а сам стал Боров. Обмен ничего не дал - новоиспеченный Лаф повесился через несколько лет. Кстати - он практически и не копал…

Боров был уже тертый калач - и довольно ловко разбирал минометки, гранаты и противотанковые мины. К снарядам у всех нас было отношение куда более осторожное - мы отлично запомнили, когда подорвался Невзор - местная знаменитость, к которому милиционеры приезжали по расписанию чуть ли не раз в неделю и выгребали из квартиры кучу всякого разного взрывчатоогнестрельного… Заскучав от привычного и возжелав новых ощущений, паренек стал разбирать 37 мм. снарядик - чертовски красивая штучка вообщето. Кто понимает - пояски, деления, да и вообще - как игрушечка…

Его приятели, не одобрившие этого занятия, отошли в сторонку - тут у Невзора в руках и бахнуло.

Соратнички чесанули по домам, зачемто выкинув портфель Невзора в Говнотечку… И затаились. Прижали уши.

Утром какойто работяга шел из Ульянки в Горелово на работу - тогда многие так ходили - и часть тропинки шла как раз у воды этой самой речушки.

Вот дядька и обратил внимание на какието темные потеки на склоне - поднял взгляд с тропинки на откос берега и увидел там Невзора. Тот еще теплый был, когда его мужик нашел.

Оказалось, что взрыв снарядика в руках не убил Невзора, а страшно порвал - кисти рук, колени, лицо роем мелких осколков. Как удалось искромсанному Невзору проползти пару сотен метров, и как он сообразил, что на тропинке у него еще есть шанс когонибудь встретить - мне и сейчас непонятно. До речки он за ночь дополз и там окончательно кровью истек… След за ним остался - через неделю еще видно было.

Мы из этого сделали два вывода и твердо их придерживались - не разбирать снаряды и, если кто из наших взорвется, - не убегать, как приссавшие дети.

Несколько лет, пока я жил в Ульянке, были посвящены копу. Если времени было побольше - отправлялись на Пулковские, если мало - болтались по Разбитому, а зимой в морозы рылись в болотистом леске, благо морозцем прихватывало воду и находки попадались там зачетные.

К нашей компании както относилась и ватага Коната. Что это было за прозвище - или фамилия - понятия не имею. Парень был примечательный мелкий, шустрый блондинчик, скорее всего родившийся в детской комнате милиции. Если бы не тот факт, что мама у него была очень порядочным человеком, а бабушка, жившая с ними и тем более была старорежимным реликтом, мы бы твердо в это поверили, потому как все наши контакты с милицией заключались в том, что периодически нас отлавливали на железной дороге по возвращении с копа и отбирали трофеи. Делалось это рутинно, спокойно и даже както патриархально.

Ровно так же уничтожалось все, что я притаскивал домой - мои родные словно чуяли, где у меня новый тайничок, и все накрывалось медным тазом моментально.

Конат же все время влетал покрупному - с оформлением документов. Это считалось ужасным ужасом.

То Конат начинал подрывать мусорные баки толовыми стограммовыми шашками - мы как раз по физике проходили электроцепи и наш Куперштейн спросту объяснил, как действует подрывная машинка у партизан.

На пятом или шестом мусорном бачке бравый диверсант был схвачен охреневшими от такой наглости милиционерами. До этого было негласное соглашение - за полями и в полях все время чтото щелкало бахало или бумкало, но в жилых кварталах никаких взрывов до Коната не устраивали.

После этого Конат похвастался коллекцией синяков на заднице, в некоторых из которых угадывались при наличии небольшой фантазии пятиконечные звезды от пряжки офицерского ремня.

То Конат обнаруживал на железнодорожных путях товарняк, в одном из вагонов которого был груз кубинского рома. После этого Ульянка пару дней благоухала поблагородному, а милиционеры опять ломали себе головы - почему от синяков, которым и «Три топора» были недостижимой мальвазией, пахнет так непривычно романтично. Потом запахло попиратски и от милиционеров, а Конат опять хвастался новыми звездами.

Явно в этом мальчишке сидело несколько чертей, потому как только он мог поспорить на то, что профутболит череп от Разбитого до Ульянки. То, что череп с равным успехом может быть и от нашего, его не парило совершенно. Вообще отношение к останкам было глубоко философским - убрать такую прорву павших явно было невозможно - разве что всем забросить свою деятельность и начать собирать кости. Правда, в нашей компашке както было западло рыться в костях наших солдат. Не то, что мы были такие уж сознательные. Просто както не катило. Поэтому и рыли у немцев. Вроде как вот какие мы аристократы.

Конат одно время рыл с нами, бросив бульканье, но получилось как со щукой, что пошла мышей ловить. Раз Конат нашел явную одиночку - и на бруствере попались довольно редкие гильзы от патронов к парабеллуму. На первых же сантиметрах ячейки попалась немецкая каска, которую Конат почемуто тут же назвал «эсэсовской». Потом пошли кости.

Мы столпились вокруг, потому как Конат вопил про здоровенного автоматчикаэсэсовца и рыл словно одержимый… Честно говоря - мы страшно завидовали. Кости были и впрямь здоровые. А потом, к нашей громадной радости, Конат выволок копыто с подковой. И потом еще одно. И еще. И лошадиный череп.

В следующий раз, взявшись за не менее перспективный объект, Конат нарвался на сортир - во всяком случае нашел там стандартный стульчак тех времен - две доски с аккуратно понемецки вырезанной дырой.

После этого копательство он бросил и опять взялся булькать. И тут же утер нам морды, найдя в одной воронке четыре «Гочкиса» - причем два были с треногами…

А еще Конат чуть не застрелил Борова - когда нам взбрендило в голову собрать идеального сохрана К98. Для этого тщательно отбирались наиболее сохранившиеся детали от разных карабинов. Тут таилась засада - вроде бы одинаковые Маузеры оказались разными - в долях миллиметров, но разными. Подгонка шла с трудностями.

Вот в ходе этой подгонки ствольной коробки к стволу и корячились мои приятели. Патрон - единственный на тот момент трассер упорно не лез.

Наконец удалось подогнать одно к другому и стали возиться с магазином. Разумеется этот патрон то вставлялся, то вынимался. Комнатка у Коната была маленькая и потому Боров сидел на кровати, а Конат - напротив на табуретке. Как раз на тот момент железный остов карабина был в руках у Коната.

Увидев, что ствол смотрит ему прямо в пузо, Боров решительно отвел его рукой в сторону.

- Ты что, меня кретином считаешь? - вспылил Конат. - В стволе нет патрона!

- А все равно не надо! - Боров, когда хотел, мог тоже упереться.

- Ах, так! Смотри!

Дальше все произошло стремительно - Конат нажал на спуск, оглушительно ударило по ушам, простыню перечеркнула черная, по словам Борова, молния, а из стены ударил фонтан зеленого огня.

Боров на автомате тут же заткнул этот фонтан подушкой. Завоняло палеными перьями.

В запертую дверь стала ломиться мама Коната с вопросом:

- Мальчики, вы живы?

- Да, мам, это детонатор хлопнул! - ответил Конат.

- Чтото больно сильно! - заметила опытная мама.

- Показалось! - возразил Конат, несколько сбледнувший с лица, но не потерявший хладнокровия.