Заговор призраков - Екатерина Коути

«Там-то ты что забыла?» – Джеймс едва сдерживался, чтобы не выбранить легкомысленную девчонку.

«Я… я поехала туда с кузеном Чарльзом, чтобы… ох, что же я натворила!.. А вы почему не откликнулись раньше? Вы могли бы мне помочь!»

«Я был с Лавинией, и она погибла у меня на руках. Ее убило какое-то несчастное создание, одержимое призраком».

Даже на расстоянии он почувствовал, как Агнесс похолодела. Когда она заговорила вновь, ее мысли прыгали, зарождались и гасли в его сознании, как обезумевшие болотные огоньки. Она горько рыдала и едва могла сосредоточиться.

«Лавиния… у нее… что-нибудь взяли? Какой-нибудь предмет одежды или… или…»

Мазок крови на виске. Отрезанный локон.

«Рассказывай все, что ты знаешь», – скомандовал Джеймс, и она рассказала.

Рука истинного слуги. Язык истинного безумия. Слезы истинной добродетели. Прядь волос истинной… смелости? Стойкости? Любви? Он не знал, как назвать Лавинию, потому что она была всем сразу.

Четыре предмета. Нужен пятый, чтобы разложить на каждом острие пентаграммы, а потом сбрызнуть кровью. Есть ли у них пятый предмет?

«Джеймс, но это еще не самое страшное! – Его сознание вновь пронзил ее крик. – Я даже не знаю, как сказать вам, но Чарльз… он похитил принца Уэльского!»

«Что?»

«Гвардейцы ходят по парку с факелами, я подслушала их разговор. Берти исчез из детской, и Чарльз вместе с ним!»

Пятый предмет у них есть, иначе не стали бы действовать впопыхах.

«Вы должны спасти принца! Вдруг они собираются его убить?»

«Успокойся, Агнесс, никто не причинит его высочеству вреда. Напротив, с принцем будут обращаться очень бережно».

Уж кто-кто, а Дэшвуд знает толк в ритуалах. «Я тебе его явлю» – не это ли он пообещал глупому мальчишке, который и рад был польститься на его речи? Этой ночью они задумали сотворить ложь, какую давно не видывал мир. А ложь не может существовать сама по себе, ей требуется истина, которую можно исказить. Ложь – как черная плесень, что прорастает сквозь ломоть хлеба. Не будет хлеба – не будет и плесени, ведь нужно же ей чем-то питаться.

«Вы же спасете его?»

«Конечно, спасу».

Но сначала ее. Когда-то он уже спас человеческое дитя, и, терновник и ясень ему свидетели, ничего хорошего из этого не вышло.

«Если ты повернешься спиной к Виндзорскому замку, по левую руку от тебя будет темный массив деревьев, парк при Фрогмор-хаусе, – Джеймс старался думать как можно спокойнее. – Беги туда. Там ты найдешь огромный дуб».

«Как же я отыщу его впотьмах?!»

«Отыщешь. Ты медиум, а дуб этот непростой. Дожидайся меня у дуба, я поскачу к тебе».

«Нет, сначала поезжайте к лорду Мельбурну! Если вы дома, от вас к нему рукой подать! Вы должны его предупредить! Из Виндзора за ним уже отправили гвардейцев! Королева рвет и мечет».

«Агнесс, сейчас не до того».

«Нет, сэр, как раз до того! Послушайте же меня хоть раз, – молила девушка. – Вы знаете, как лорд Мельбурн слаб здоровьем. Если его уволокут в тюрьму по ее приказу, это станет ударом, от которого он уже не оправится!»

Еще одна смерть, виновником которой он может стать. Все, к чему он ни прикоснется, покрывается изморозью и вянет.

«Хорошо, я сделаю, как ты велишь. Беги же!»

6

На поездку к Мельбурну ему не пришлось тратить много времени, тем более что милорд по старой привычке полуночничал. Чтобы ввести его в курс дел, понадобилось три минуты. На сборы в дорогу Мельбурн попросил еще две и потратил их на то, чтобы, кряхтя, спуститься по лестнице.

– Поедемте в моей карете. Запрягай, любезный! – распорядился Мельбурн и махнул заспанному кучеру, которого вытащил из постели не менее осовелый лакей. – Я поеду с вами, и не вздумайте отказываться, мистер Линден. Никогда не знаешь, кто пригодится на охоте.

«Или во время обряда экзорцизма», – мысленно добавил Джеймс.

Вероятнее всего, заниматься ему придется именно этим. А ведь детское сознание такое легкое и хрупкое, не повредить бы, когда придется отскабливать от него всю мерзость.

Но как? Его тело как было, так и оставалось тусклой оболочкой, из которой ушла сила. Что ему противопоставить Дэшвуду?

Только одно. Но сначала нужно добраться до того дуба.

– Смею надеяться, вы управитесь с лошадьми? – спросил Мельбурн, с помощью лакея забираясь в открытую коляску. – Они ведь вас не испугаются?

– Напротив, животные нас любят.

– Превосходно.

Джеймс уселся на облучке и вцепился в поводья. Пара гнедых отозвалась ржанием, не испуганным, а приветственным. Когда фейри одалживают лошадей с конюшни, то возвращают их уже поутру и в мыле, но животные все равно довольны. Их боков не касаются ни плеть, ни шпоры. Фейри умеют договариваться.

Вот и сейчас кони пустились вскачь, не дожидаясь щелчка кнута, которого, впрочем, и не последовало. Они понимали, куда им нужно скакать, и старались угодить новому кучеру. Слегка придерживая поводья, Джеймс обернулся к седоку и сказал то, что давно собирался сказать:

– Приношу вам свои извинения, милорд.

– О чем вы? – спросил Мельбурн, укутываясь в дорожный плед.

– Я был уверен, что вы стоите во главе заговора и затеяли его, чтобы убрать с дороги Альберта.

Он ожидал, что бывший премьер возмутится, выслушав подозрения столь оскорбительные, но услышал, как Мельбурн хмыкнул ему в спину.

– Кх-м… да я так сразу и понял, что вы меня заподозрили. Еще тогда, в моем кабинете, вы смотрели на меня, будто я некая помесь Гая Фокса и графа Ботвелла.

– Почему же вы тогда не опровергли меня? – снова оглянулся Джеймс.

– А зачем? Мне, может, льстило, что на старости лет я кажусь таким удальцом. Кстати, что навело вас на подобное умозаключение?

– Ваше тесное знакомство с миром духов. Ваша любовь к королеве. Ваша ненависть к принцу-консорту.

– Ненависть? Полноте, сэр, о какой ненависти идет речь? – рассмеялся Мельбурн, словно услышав презабавный анекдот. – К его королевскому высочеству я питаю в лучшем случае неприязнь. Может, еще брезгливость. Ненависть – слишком сильное чувство, а время сильных чувств давно миновало. Вот когда я был молод, повсюду кипели страсти, даже в парламенте, а теперь у политиков такие унылые лица, что во всем Вестминстере молоко киснет. Ненависть!

Впервые за время их знакомства Джеймс пожалел, что «миссис Мельбурн» так и не стала миссис Мельбурн. Он не имел ничего против такого короля. Да, политическая арена при нем превратилась бы в болото, а в женские тюрьмы вернулась бы плеть, зато лорд Мельбурн был наделен чувством юмора, которое импонировало каждому англичанину. Корнями его юмор уходил в те времена, когда жизнь казалась совершенно беспросветной, а чуму лечили злой шуткой да пригоршней ароматных трав.