Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Валерий Белоусов

Шапошников согласно кивнул.

— Второй вариант: Организованный и быстрый отвод войск 3-й, 10-й армий и конно-механизированной группы Болдина в Минский укрепрайон, далее — упорная оборона Минска до последней капли крови…

— Понял Вас, Борис Михайлович, — кивнул своей высоколобой головой Тимошенко. — Принимаю решение: В ночь с 25 на 26 июня не позднее 21 часа, пользуясь темнотой, начинаю отход от рубежа Западный Буг на рубеж рек Щара, Стырь. Танковые части отходят в авангарде, конница и сильные средства ПТО — в арьергарде. Предстоящий марш буду совершать стремительно, ночью и днем, под прикрытием стойких арьергардов. Отрыв от противника совершим на самом широком фронте. Первый скачок — в шестьдесят километров. В дальнейшем вполне возможен отход на линию Лида — Слоним — Пинск. В районе Пинска сосредоточить кавалерию, для действий по тылам и коммуникациям противника. По Минскому УРу — принять все меры к обеспечению правого фланга, с Севера, а также по вооружению как Минского, так и Слуцкого укрепрайонов и промежутка между ними. А что касается немецких клещей… На каждую хитрую немецкую жопу найдется русский болт с особой резьбой…

И Тимошенко опасно ухмыльнулся…

В это же время.

Каменец. Штаб 2-й танковой группы

— …Таким образом, установлено, что в бой вступили соединения второго эшелона русских: 121-я, 143-я и элитная, имени русского маршала Ворошилова — 155-я дивизия. Наши танковые дивизии 47-го корпуса при поддержке авиации атаковали неприятеля, однако существенного успеха не добились. Нами были задействованы части резерва — 29-я моторизованная дивизия. После первоначального успеха в районе аэродрома Именин она была неожиданно контратакована во фланг танками противника и перешла к обороне. Успех сопутствовал 18-й танковой дивизии — она достигла Пружан, город после того, как шесть раз переходил из рук в руки, — остался за нами. Однако возникли некоторые осложнения, а именно появление на коммуникационной линии вражеских танков…

— Достаточно, майне херр. Операция в целом развивается по МОЕМУ плану. Русские продолжают стягивать к Бресту и Кобрину свои резервы, а мы их поочередно перемалываем. Что касается попытки противника перехватить наши коммуникации — это же просто смешно. Русские тупо следуют шаблону…

И фон Клюге показывает тщательно и, главное, правильно заточенным фаберовским карандашом по карте:

— Смотрите, они вначале дают нам углубиться на их территорию, а потом пытаются устроить нам Канны… Вот здесь, под Ошмянами, и здесь, под Пружанами… Причем силы для перехвата коммуникаций они выделяют совершенно неадекватные поставленной задаче. Какие-то бродячие Die Kosaken, какой-то единичный сверхтяжелый танк… Причем я полагаю, что этот танк был оставлен русскими в засаде заблаговременно, еще при их отходе… Почему? Да это же элементарно! — и командующий удивленно пожимает туго обтянутыми щегольской формой плечами: — Там же, если верить карте, — кругом сплошные болота. Не на парашюте же его русские сбросили, майне херрен? Ха-Ха… И мне совершенно понятно, почему танк один. Потому что два танка спрятать в кустах значительно труднее! Нет, это все полная ерунда. Жалкая русская импровизация! — фон Клюге на секунду замолкает. — Но все-таки, по-моему, следует установить сплошной фронт перед русскими передовыми линиями…

— Господин фельдмаршал, а что, если русские начнут эвакуацию от Гродно?

— Не эвакуацию, друг мой, а повальное бегство… Пусть они побегут, бросая оружие, технику, даже сапоги! В добрый путь! Пусть сверкают пятками до самого Урала… Кому они опасны — это стадо, безоружная толпа… Друг мой, такое количество оружия, которое они бросают, русским надо будет копить потом десятилетиями, а не годами… Так что их бегству я только рад буду… Другое дело — их планомерный отход. Этого мы русским ни в коем случае не имеем права позволить…

В это же время.

Брест. Крепость. Северный остров. Развалины ДНС № 5

Немецкая армия по ночам не воюет… впрочем, мы об этом уже говорили.

Война — войной, а ужин по распорядку дня. Ну и предписанный немецкими врачами-гигиенистами восьмичасовой сон. Пока что в ЭТУ войну предписания герров докторов Плетца и Шильмайера неукоснительно выполняются…

А как же! «Утренний час дарит золотом нас», «Рано в кровать — рано вставать, бедности, Гансик, не будешь ты знать», «Два раза в неделю не помешает ни мне, ни тебе» (ой, а вот это сейчас для зольдатен не очень актуально… военно-походный «Буфф» с хотя и трудолюбивыми, но слишком жадными до рейхсмарок галичанками[167] так и застрял пока в районе Тересполя).

Однако дивизион 21-см мортир в эту минуту проводит короткий, но яростный налет. Дело в том, что начальник Der fuhrende Posten der Artilleriebeobachter решил сделать себе на память цветной панорамный снимок зарева над пылающим Брестом. Запечатлеть, так сказать, для благодарных потомков результаты своих неустанных трудов…

Установил он на берегу ярко-алого, как артериальная кровь, Буга треногу, прикрутил к фотокамере широкоугольный объектив… Не поленился ведь захватить из дома на фронт студийную камеру, со всеми аксессуарами!

И за этим вполне мирным занятием талантливый фотохудожник незамедлительно получил в лоб пулю от злобного русского пограничника. Мосинская винтовка — она на 2000 метров свободно достает…[168] Вот камрады покойного и вымещают сейчас свой… ужас и свой страх!

…Тяжкий удар срывает с петель чудом уцелевшую дверь…

В подвал хлынула волна раскаленных газов, оглушающей болью хлестнувшая по прижавшимся к бетонному полу телам, зазвенели рикошетом по стенам и потолку осколки. Лежащая бок о бок с Володей «прокурорша» негромко вскрикнула…

— Надя, что с тобой? — встревоженно спросил Менжинский. — Ты ранена? Куда, скажи? Надя, тебе плохо?

Перевернул ее на спину, а она, стесняясь, все пыталась из последних сил прикрыть белеющую сквозь разорванную осколком синюю гимнастерку левую грудь, под которой быстро набухало черное, горячее пятно…

— Суки! Пидарасы! — закрыв Надежде глаза, очень тихо, глотая злые слезы, сказал Менжинский. — Вы издали, безнаказанно убиваете нас, наших детей, наших женщин… Думаете, это вам так просто сойдет? Я побожился, что порву сотню гадов! Но вот за нее я положу две сотни, три сотни… Вот назло вам, пидоры, не сдохну!

Это же время.

Западный Буг. Переправа южнее Бреста

— Hey, Hans, was es dort schwimmt?

— Ich weis nicht, irgendwelche Russische Scheise…

Ганс глубоко ошибался…

Можно сказать, фатально ошибался! Это действительно, плыло нечто исключительно русское… Вот только не дерьмо, а главстаршина товарищ Таращук.

Поскучневший Ганс отвернулся от красноватых в свете зарева тихо плещущих о борт понтона вод… А когда вновь посмотрел на реку, перед ним стояла скромненькая такая мокренькая фигурка…

Ганс, как-то раз будучи на экскурсии в Берлинском Zoo, с интересом и тщательно скрываемым ужасом рассматривал доставленную Гагенбеком из таинственных глубин Центральной Африки гигантскую гориллу…

Позой и телосложением голый и мокрый товарищ Таращук весьма и весьма походил на нее. Только вот этот огромный, черный зверь — Gorilla Gorilla (не дважды горилла, а так по-латыни) уютно бы разместился при необходимости под мышкой у товарища главстаршины…

Достаточно сказать, что Гансу почудилось — монстр держит в руках две лопаты… Только это были не лопаты, а так, старшинские ладошки…

Одна из ладошек сжалась в крошечный кулачок с синим якорьком на запястье (который был, почитай, размером в натуральную величину)… И кулачок этот врезался Гансу в личико, сминая и кроша ему носик и вбивая ему в глотку передние зубки…

Продолжая разворот, товарищ Таращук аккуратно задел по кумполу второго немчика… вода Буга только тихо всплеснула…

— Боцман, ты как?! — донеслось из черной воды.

— Усе у поряде, тАварыщ кАмиссар… — ответил Таращук (и вправду боцман Днепро-Бугского речного пароходства, по мирной довоенной жизни). — Я в Пинске на пристани на спор кнехт чухунный сварачывал… а тут — шо за дерьмо! Немчики, тьфу!

И начал принимать из воды обтекаемое тело «Рыбки», славной игрушки образца 1917 года…[169] Геройская Пинская флотилия жива! И геройски борется с врагом.

Это же время.

Брестская область. Каменецкий район. Какое-то топкое место

Точнее определить местоположение было очень сложно. Белесый туман неслышно стелился над кочками с тонкими прутиками ольхи и осины. Справа медленно умирал ряд мелких чахлых сосенок, слева сухими пальцами мертвецов тянулись ввысь черные стволы уже умерших сосен, которые как-то умудрились здесь подрасти. А посреди лежала бездонная, вечная — черная, черная грязь…