Создатель - Гарри Беар

– Мы лекцию слушать хотим, – вякнул с места редактор студенческого журнала "Рыжий пар", прозаик Виктор Плиев, которому часто приходилось мирить интересы морданистов, пачкавших своими творениями страницы университетского журнала, с мнением университетского Начальства, которое не всегда одобряла всякие там "манифесты свободного духа" и стишата в духе Ронсара и раннего Маяковского. – Лекцию, Оподельдок Иваныч!

– Лекцию! – Заревичу, впрочем, стало приятно. – Лекцию вам, сукиным…

Конец первой полпары получился скомканным. Вместо разговора о прибаутках, которые Заревич за лето успел выведать у народа, Оподельдок ударился в рассуждения о былых годах Большого Пути роскомресповского плебса. Студенты слушали с видом некоторой оппозиции, но в принципе им было все "сугубо фиолетово" (Плиев). Прогремевший звонок не дал Заревичу досказать свою мысль о главном… Студенты потянулись курить, а девчата, ясен бубен, остались перемалывать произошедшее.

Весть о выходке Наркизова разлетелась по Юнику моментально, сказалось и поэтическое вдохновение поэта Фавна Подзипы. Декан Титоренко лично бегал по коридору в поисках создателя, но успеха не имел… Вместе с Наркизовым куда-то пропали Шут с Мочей. Закончилось еще полпары. Оголодавшие успели пообедать в юниковской столовой, славящейся своей скверной пищей и относительной дешевизной: студентка Дудышкина даже уверяла, что поела как-то здесь "по полному" на 17 копеек. Известие, впрочем, недостаточно проверенное. Подходило время третьей пары, в группе ФЛ-325 это была практика по русской литературе 19 века, преподавателя Тууса В.В.

Когда представителя группы подошли аудитории 309, где и должна была состояться означенная практика, они узрели нечто невообразимое. Ничуть не напуганный произошедшим Гарри стоял, облокотившись о дверь, и бойко разговаривал с Виктором Владимировичем Туусом. При этом и следа почтения студента к преподавателю не наблюдалось!

– Ты, Витек, не говори так, не надо… – бодро увещевал молодого ассистента с черной шевелюрой длинных волос и с черненькими же усиками Наркизов. – Если уж на то пошло, Чехов не был уже таким… – Заметив одногруппников, Гарри остановился. – А вот, кстати, и моя группка!

Факфиловцы не знали, что и сказать. Мало того, что они были знакомы с Туусом не первый год (несколько месяцев Виктор Владимыч даже был их куратором), но они и охотно слушали его любопытные лекции и весьма уважали за внешний облик европейца… Неженатый и перспективный Туус особенное впечатление производил на девушек ФЛ-325, а его отношения с одной из студенток группы даже стали в свое время причиной освобождения Виктора от обязанностей куратора и тихого скандала на кафедре литературы, который впрочем завершился благополучно. Всего этого Гарри знать не мог, так как с Туусом познакомился десять минут назад и принял его за студента-второкурсника, вернувшегося с какой-то скучной научной конференции с участием «старых филопердунов». Как не пытался Туус снять эту ситуацию с нарушением иерархии, у него ничего не выходило. И такой конфуз…

– Здрасте, Виктор Владимыч! – ляпнула Доберманова, ошарашенно смотря на Наркизова.

– Здравствуйте, Люся, – кивнул ей Туус.

– Ты че, Люсиль, это ж Витя– студент! – удивился обращению создатель. Девушки группы шумно загудели.

– Я, это, товарищ Гарри… – Туус покраснел и поставил себя в еще более глупое положение. – Я, эээ, демократия и все такое, но…

– Виктор… – Шерстова сделала паузу, – Владимирович! Вы имели несчастье узнать главного хама курса – Наркизова…

– А ты, девочка, не хами! – поморщился Гарри. – Почему хама?

– Вы наглец, Наркизов! – подбавила и Люсиль. – Группу позорите своими выходками, вот! Мне за вас от Заревича так попало…

– По какому месту, Люсиль? – улыбнулся создатель.

– Обурел в корягу! – староста часто употребляла в своей речи это выражение. – Вы, Виктор Владимыч…

– Я пойду… – Туус пытался пролезть из аудитории в коридор, но вход ему загораживал Наркизов. – Пустите!

– Так это ты Туус! – рассмеялся понявший все Гарри. – Так чего молчал-то? Ай да Витька, ай да…

– Я вам не Витька! – вдруг проорал Туус и вырвался-таки из кабинета.

Вместе со звонком морально побитый преподаватель пропал в недрах университетского коридора. Студенты, с опаской посматривая на Гарри, проникли в аудиторию и стали рассаживаться. Лассаль подошел с создателю и что-то зашептал ему. Невнимательно выслушав Славика, Гарри прошел в конец кабинета и плюхнулся на стул рядом с сидевшей Шерстовой, синеокой и белокурой девушкой, всегда модно и чинно одетой. Лена хотела вскочить и пересесть, но, подумав, почему-то осталась на месте. Гарри подмигнул ей и попытался прижаться. Шерстова отодвинулась и сделала вид, что смотрит на часы, показав в то же время Наркизову свои длинные хрупкие кисти рук. Вошел запыхавшийся Туус, все одногруппники, за исключением Гарри и Лассаля, встали. Преподаватель посадил их и начал занятие.

Сделав несколько реверансов в сторону демократизации отношений студентов с преподавателями, Туус с места в карьер объявил тему занятия и зашпарил заученными фразами о проблеме цитаты в художественном тексте. Причем слово "текст", само по себе довольно безобидное, выговаривалось Туу-сом с каким-то сладострастным придыханием, приобретая некий "заграничный" оттенок. Обвинив всех соцреалистов в плагиате поголовно, преподаватель перешел к русской классике. Сославшись на "лучшего знатока русской литературы еврея, именно еврея, господа студенты, Юрия Толмана, Виктор сделал несколько сомнительное заявление, что вся русская классика – слабое подобие классики мировой, а вся литература конца 19 века – слабое подобие ее же, но начала столетия.

Затем Виктор предоставил слово Шерстовой, которой заранее было поручено подготовить доклад по проблеме заимствований Чеховым мест из русской литературы первой трети 19 века. Лена встала, гордо взглянула на создателя, который и не думал вскакивать, и с трудом выбралась в проход, причем Гарри успел-таки при этом поприжать девушку. Подойдя к преподавательскому столу с небольшой кафедрой переносного типа, Леночка одарила ясным, как небо, взглядом враз закрасневшегося Тууса и деловито принялась за сочиненный ею накануне доклад. Шерстова начала выступление с определений термина "цитата" и термина "реминисценция”, которые, по ее мнению, являлись суть синонимами. Одобрительно отозвавшись о модернисте Набокове, который сделал реминисценции основой своих текстов, Леночка сделала смелый вывод, что и Пушкин "ремининсцировал" в своем «Онегине» и «Капитанской дочке», да еще как!

Туус несколько опешил при этом, но возражать не рискнул. Чумкин с места спросил, что такое "цитата"; Шерстова сделала вид, его звук чумкинского голоса не дошел до нее. Затем она, сделав милую бабью ужимку, перешла к основной части доклада, посвященной Антону Чехову. Забросав аудиторию именами знаменитых чехововедов (тут были названы Кафтанов Архиплут и его статеечка "К вопросу о принципе построения новелл новеллиста Чехова", Перепёртов Зигмунд "Русское понимание повести Чехова "Степь", Бутылочно-Белый Горемык "Чехов и русский балбесизм", некто Вова Гуляшов "Жизнь и не жизнь Чехова: роскомресповский взгляд!"), Шерстова стала приводить сравнения собственного производства. Туус внимательно слушал умную студентку, согласно кивая чернявой головенкой, потому что сам о Чехове мало что читал. Некоторые студенты слушали, некоторые – нет, а поэт Подзипа тихо спал, положив свою чернобородую голову на школьную тетрадку, где уже сиял поэтический шедевр дня.

Одна цитата в Леночкином докладе заинтриговала всех присутствовавших: Шерстова старалась осмыслить неосознанное заимствование Антоном выражения "попользоваться насчет клубнички", взятое из романа Гоголя – Яновского "Мертвые души". Миленькая Леночка никак не могла взять в толк, зачем столь разборчивому в цитатах Чехову понадобилась "грязноватая реплика из уст поручика Кувшинникова"? Фавн Подзипа проснулся и даже что-то оригинальное мурлыкнул по этому поводу. Туус высказал свое мнение, не слишком оригинальное, Чумкин – свое, фельдфебельское. Остальные разговорились, кто о чем: в частности, Доберманова обменялась при этом с Лассалем короткими, но конкретными записками… Неожиданно создатель, который также чуть не уснул в продолжение речи Шерстовой, обратился к всезнающему В.В. Туусу:

– Вы сказали, Виктор, что цитата отличается от компиляции тем, что в цитату автор вкладывает какой-то свой, особый смысл, так?

– Дело в том, что… – замялся Туус, опасаясь сказать глупость.

– Так вот, – продолжил создатель. – Какую изюминку вкладывает в эту цитату Чехов? Я спрашиваю и у Вас, и у Шерстовой!

– Какую изюминку? – Лена совершенно потерялась.

– Клубничка это просто секс, – изрек студент Тудусов, знавший о клубничке не понаслышке.