Последний незанятый мужчина - Синди Блейк

А тут еще Джорджи угрожает учить ее «охоте за головами» — искусству, которым, Джессика знала наверняка, она никогда не овладеет, как ни бейся, даже если будет стараться дни и ночи напролет. У Сити — свой собственный язык, финансовый язык со странными словами и оборотами и причудливой грамматикой. Джессике не давались иностранные языки, в интернате латынь она списывала из тетради Джорджи.

Вновь перед ее мысленным взором замаячил Эверест. На этот раз она стояла на вершине, обвивая руками прекрасного во всех отношениях мужчину, а вокруг бушевал снежный ураган.

Ей захотелось вдруг, чтобы ее захватила волна страсти, увлекла за собой. Ей захотелось смеяться, как в тот раз, когда взорвалась бутылка с шампанским.

Это было самое прекрасное мгновение ее жизни. Самое замечательное из всего, что ей удалось сделать. Глядя из-за перил, как отец Джорджи откупоривает бутылку, она чувствовала себя так, словно делает шаг с прыжковой вышки, не задумываясь, есть в бассейне вода или нет. Это было головокружительно, это было здорово, это было вопреки всем правилам, по которым она жила. Это были не просто брызги шампанского — впустую тратилось самое дорогое из игристых вин, шампанское «Кристалл». Деньги разлетались по гостиной просто так, без всякой цели. Он почувствовала, что тайная злость, которая исподволь, незаметно точила ее все это время, вдруг вырвалась наружу — и испарилась.

С тех пор ей никогда не доводилось ощутить столь полное освобождение, даже в сексе. В постели ей не удавалось дойти до подобного состояния. Она зажималась и понимала это; под одеялом она чувствовала себя неловко, а что касается более экзотических мест — например, на кухонном столе, на полу, на газоне парка, — она могла только ждать, когда все кончится, и надеяться, что партнер не заметит ее скованности. Никакому мужчине не удалось пока вывести ее из этого состояния угрюмой заторможенности. Она не понимала, почему с ней такое происходит, но казалось, так будет продолжаться вечно.

Когда Джессике было семь лет, ей поручили играть Белоснежку в школьном спектакле. Спектакль начинался с того, что она сидит на сцене одна и поет песню. Голос у нее был так себе, она понимала, что ей дали эту роль из-за внешности. Петь она стеснялась, а петь перед зрителями боялась больше всего на свете.

— Во время спектакля будет легче, — говорили родители. — Как только запоешь, вот увидишь, весь страх пройдет.

Они сидели в зрительном зале, во втором ряду. Она увидела их, пропела первую фразу — и у нее пересохло во рту. И больше она не смогла выдавить из себя ни слова. Ни звука. Она сидела и моргала, глядя, как у ее родителей от огорчения вытягиваются лица. Слова застряли у нее внутри, зато слезы хлынули ручьем. Вся в слезах, она кинулась прочь со сцены. Учительница, ответственная за представление, перехватила ее и вернула на место. Снова заиграла музыка. Все в зале, она это чувствовала, переживают за нее, хотят, чтобы она наконец спела свою песню.

— Где-то ждет меня он, — запела она, — где-то…

И все. Больше ни слова. Слезы не просто закапали — они хлынули как из пожарного шланга. Но музыка продолжала играть, зрители уже не обращали на нее внимания, и ей опять пришлось позорно бежать со сцены. На этот раз учительница не стала ее удерживать и возвращать. Вместо нее на сцену выпихнули другую девочку играть Белоснежку, а учитель тем временем отыскал ее родителей и намекнул им, что лучше будет отвезти ее домой.

— Ты меня разочаровала, Джессика, — сказал отец, когда сели в машину.

— Тебя все разочаровали, Сэм, — сказала мама колючим голосом. — А я сейчас хочу только одного — рюмку мартини.

Джессика не помнит, что было потом, когда они приехали домой. Хорошо, что они оформили развод только через четыре с половиной года после того злополучного спектакля. Иначе бы она думала, что они разошлись из-за нее.

Включив компьютер и проверяя электронную почту (смысл одних посланий был ей не вполне ясен, другие же казались совершенно бессмысленными), она стала напевать про себя: «Где-то ждет меня он…»

И тут слезы, копившиеся с того самого момента, как Джорджи произнесла слово «уроки», подступили к глазам и хлынули бурным потоком.

Глава пятая

У кассы образовалась очередь. Так я и знала, подумала Сэди. Она потихоньку выскользнула из офиса, чтобы купить себе в утешение шоколадку, и теперь ей придется ждать, а время-то идет. Если ее долго не будет, Джорджи заметит и разозлится.

Работать секретарем у Джорджины Харви было непросто. Джорджи была упрямой перфекционисткой, считавшей, что все сотрудники фирмы «Харви и Таннер» должны быть столь же преданы делу, как она сама. Но при этом она была справедлива. В целом, если исполнять то, чего она требует, и проделывать это быстро и успешно, она с вами обращается хорошо.

Сэди понимала, что поставила себя в невыгодное положение в смысле продолжения карьеры, но не знала, как это исправить. Полтора года назад она была счастлива получить эту работу: зарплата была приличная, и ее грела мысль о том, что она работает в только что открывшейся перспективной фирме. Во время собеседования Джорджи обещала, что работа Сэди будет переоцениваться каждые полгода и что будет возможность продвижения по службе, можно даже надеяться на рекомендацию в другую фирму… И теперь Сэди очень хотелось стать менеджером, но она понимала, что слишком хорошо справляется с теперешней работой и Джорджи не захочет ее терять. А если она не будет так хорошо работать, то ее, скорее всего, уволят. Прямо какая-то «Уловка-22». Она знала, что надо бы сесть и поговорить с Джорджи с глазу на глаз, но все никак не могла выбрать подходящее время. Сегодня уж точно не стоит, это она понимала. И не потому, что Джорджи, как всегда по понедельникам, была в угаре, — еще и потому, что с Джессикой что-то не ладно.

Формально Сэди была одновременно и секретарем Джессики, но та, насколько Сэди могла судить, ничего не делала. Время от времени Джессика приглашала Сэди в свой кабинет и просила подготовиться к деловой встрече, сдобренной ланчем или обедом. Это был предел того, что Джессика могла потребовать от своего секретаря. Поначалу Сэди было любопытно, чем занимается Джессика, но Джорджи так загрузила ее работой, что она перестала задавать себе этот вопрос и тихо радовалась, что с той стороны все тихо. Двух Джорджи ей не вынести.

В это утро, когда Джорджи занялась электронными письмами, Сэди постучала в дверь Джессики, чтобы узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. На стук никто не ответил, и она приоткрыла дверь и осторожно заглянула в кабинет Джессики. Та сидела за столом и плакала.

— Джессика, — Сэди шагнула к ней, — что с вами? Могу я чем-нибудь помочь?

Джессика лишь рукой махнула и сильнее зарылась лицом в рукав.

Тогда-то Сэди и решила, что пора подкрепиться шоколадкой.

Когда наконец очередь подошла, заверещал ее мобильный телефон.

— Извините, одну секунду. Я тоже этого не люблю, — сказала она, глядя в глаза продавцу, который посмотрел на нее так, словно она перегородила взлетную полосу в аэропорту Хитроу.

— Сэди, ты где? Это Лиза. Я не видела, как ты вошла. И теперь нигде не вижу. Мне просто не терпится посмотреть на твои волосы.

— Я в магазине. Сейчас вернусь. Хочешь шоколадку?

— Нет-нет. Я не голодна. Забыла спросить. Тебя не постригли? Надо было сказать тебе, чтобы еще и постригли.

— Нет, не постригли, — ответила Сэди и про себя добавила: слава богу.

Кассир упер руки в боки. Он был из тех представителей рода человеческого, у которых каждый квадратный сантиметр кожи покрыт густой растительностью. Она пробивалась из-под рубашки, окутывала запястья, — словом, была всюду, только не на голове.

Сэди выхватила из стойки плитку шоколада и положила на прилавок.

— Ты видела, какое странное письмо отправила Джессика — наверное, вечером в пятницу?

О том, как мы должны одеваться. Совсем свихнулась. Делать ей нечего. Будто я сама не знаю, как мне одеваться. Тоже мне, полицейский нашелся! Сама-то она носит дизайнерские вещи, но плати мне столько же — я тоже не откажусь! Да я бы из «Харродз»[2] полдня не вылезала, если бы…

Прижав мобильник плечом к уху и скособочившись на манер Квазимодо, Сэди открыла сумочку, выудила оттуда кошелек и обнаружила в нем только пятидесятифунтовую купюру. Откуда она там взялась? Сэди не помнит, чтобы у нее когда-нибудь были такие купюры, но вот же она, есть. Она протянула ее волосатому господину.

— Вы шутите? — Он смотрел на нее пристально и сурово. В глазах его не было ни капли сочувствия. — Если хотите получить сдачу с пятидесяти, вам нужно купить что-нибудь, чтобы получилось больше тридцати.

— Да, и знаешь, что бы я купила в «Харродзе»? — щебетала Лиза. — Я бы взяла что-нибудь не безумно дорогое от Moschino. И раз уж я туда попала, наверно, надо бы еще купить там туфли этого… этого…