Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть первая - Ева Наду

Клементина смотрела, как отец д`Эмервиль подошёл к ожидавшему его у алтаря епископу, что-то сказал ему. Монсеньор де Лаваль бросил взгляд в её сторону. Коснулся рукава собеседника, ответил. Иезуит улыбнулся, соглашаясь.

Епископ подозвал убирающегося в храме мальчишку. Выслушав приказание, тот кивнул и сломя голову кинулся из церкви.

Увидев, возвращающегося иезуита, Клементина приготовилась подняться. Вспомнила о кружке, которую продолжала держать в руках. Протянула её мальчику.

– На, возьми. Спасибо тебе. И прости, что заставила тебя ждать.

– И вы тоже добрая, – шепнул мальчонка, взглядывая на отца д`Эмервиля.

Тот повёл рукой – ступай. Покачал головой, отмечая движение Клементины.

– Посидите немного. Сейчас подадут экипаж.

Слова его произвели ровно обратный эффект. Она подскочила:

– Что вы, святой отец! Не надо. Я вполне в состоянии дойти до дома сама.

Он улыбнулся:

– Не сомневаюсь. Но его преосвященство считает, что лошадям не мешает размяться.

Ей ничего не оставалось, как вновь послушно опуститься на скамью. Клементина ждала, что повиснет неловкая пауза – состояние стеснённости стало для неё привычным, – однако отец д`Эмервиль, похоже, был гораздо более умел в части ведения светских бесед, чем можно было предположить. Он заговорил – тихо, тоном почти интимным. Говорил о подготовке города к предстоящим праздникам, о желании его преосвященства, монсеньора де Лаваля, открыть в Квебеке церковную семинарию, о детях – о том, как будет хорошо, когда у них появится возможность получать на этой земле образование.

Он говорил, и Клементина была благодарна ему за то, что ничто из сказанного им не требовало её ответа. Он не ждал, что она примет участие в разговоре. Просто заполнял паузу.

Когда экипаж подали, он поднялся. Протянул к ней руку.

– Я провожу вас домой, дитя моё, – сказал.

Она воскликнула:

– О, нет! Не нужно, благодарю. Мне и так неловко, что я отвлекла вас от вашего долга.

– Я не отступил от него ни на йоту, – спокойно ответил иезуит.

*

Когда они вышли из храма, темнота уже опустилась на город. И только несколько едва различимых, мерцающих вдалеке жёлтых точек – фонарей, что несли в своих руках редкие прохожие, – доказывали, что ещё не так поздно, как могло бы показаться.

Клементина, вдохнув ледяного воздуха, закашлялась. Ухватилась рукой за край капюшона. Порывы ветра сбрасывали его с головы, трепали причёску.

Она придерживала капюшон рукой. Пока они спускались по лестнице, молчала. Сквозь завывания ветра всё равно ничего невозможно было бы расслышать.

Отец д`Эмервиль подал ей руку, подсаживая в остановившийся у ступеней церкви экипаж. Сам сел напротив. Закрыл дверцу.

Пока карета огибала площадь, они молчали. Слушали цокот копыт по булыжной мостовой, шум ветра, едва слышимый стук дождя по крыше.

Потом он снова заговорил. Спокойно. О погоде, о городе, о последних распоряжениях городских властей. Она слушала – с каким-то удивлявшим её удовольствием. И снова, как прежде в храме, испытала почти забытое ощущение бесконечного покоя – детского, дарящего уверенность и защищённость.

Она вздрогнула, когда он коснулся её руки.

– Вам опять дурно?

– Нет, монсеньор. Всё в порядке, благодарю.

Он больше ничего не сказал. Только едва заметно двинул бровью, отчего лицо его приняло выражение слегка насмешливое.

Он, должно быть, задал ей вопрос, поняла Клементина, и теперь ждал ответа на него. А она не знала, что ей следует говорить, потому что не услышала ни слова – только голос: мягкий, обволакивающий, утешающий.

Клементина думала в этот момент: если бы она нуждалась в утешении, если бы никто больше не мог бы её успокоить, она бежала бы к нему в надежде услышать этот тихий, спокойный, глубокий голос.

Она улыбнулась смущённо.

– Простите меня, святой отец, я задумалась.

Помедлив мгновение, продолжила:

– Я думала о том, что ваши проповеди обречены на успех. Даже если вы будете говорить с индейцами по-французски, они пойдут за вами затем только, чтобы иметь возможность просто слушать звучание вашей речи.

Он засмеялся тихо:

– Никто до сих пор не находил во мне сходства с гамельнским крысоловом.

Она оценила его шутку, легкомысленно качнула головой.

– И я, отец мой, не имела в виду ничего похожего. Мне и в голову не могло бы прийти, что вы способны воспользоваться вашим даром для того, чтобы погубить несчастный, не умевший сопротивляться ему, народ.

Ответ этот заставил иезуита наклониться вперёд. Заглянуть ей в глаза.

– А что насчёт горожан? Следует ли мне остерегаться их вероломства?

Заметив затаившуюся в глубине его глаз улыбку, она улыбнулась в ответ:

– Никто не посмеет вас обмануть, отец мой.

*

– Я слышал, вы вчера прекрасно погуляли с господином Рамболем?

Ужин завершился. И Клементина поднялась, чтобы по обыкновению отправиться на кухню. Там она грелась и отдыхала – смотрела, как возится с горшками и чанами Николь, обсуждала с девушками меню на следующий день. Старалась не позволить мужу испортить ей настроение. По вечерам он бывал особенно раздражителен.

Но сегодня ей не удалось вовремя ускользнуть.

И теперь Клементина смотрела на Оливье де Лоранса с недоумением. В тоне его, когда он задавал свой вопрос, очевидно слышался сарказм. Меж тем Клементина не хотела понимать его причины.

– Да, – ответила. – Мы замечательно прогулялись. Вы забыли, что сами советовали мне взять его в провожатые?

Лоранс вскочил, стукнул кулаком по столу.

– Не прикидывайтесь дурочкой! Я не имел в виду, что вы должны гулять с ним наедине! Почему вы не захватили с собой Николь? Или Клодин? Вы были вдвоём с мужчиной в течение нескольких часов. Половина Квебека видела вас, когда вы возвращались в город!

Она устало вздохнула.

– Вы забываете, что в моём теперешнем положении я навряд ли могу хоть сколько-нибудь интересовать посторонних мужчин?

– Мне наплевать на ваше положение! Есть, в конце концов, у вас голова на плечах? Или её нет? Почему, чёрт вас возьми, я должен выслушивать двусмысленные намёки от неприятных мне людей?

Клементина молчала. Она чувствовала себя ужасно. Ребёнок внутри неё зашевелился, затрепыхался и больно стукнул её в самый низ живота. Она побледнела. Сделала шаг к двери.

– Спокойной ночи, Оливье.

Он загородил ей дорогу.

– Нет, вы не уйдёте! Вы никуда не уйдёте, пока я не договорю.

Северак, до этого момента усиленно изображавший безразличие глухого, произнёс, не поднимаясь со своего места:

– Не преувеличивайте, друг мой. Господин Беранжер не имел в виду ничего, что могло бы вас оскорбить.

– В самом деле? Вы слышали, каким отвратительным голосом он произнёс это: «Вы вполне можете остаться и сыграть с нами в ла прим. Ваша жена уже вернулась. Я видел, как она входила в дом. Господин Рамболь проводил её до самого порога».

Он в точности повторил интонации Беранжера.

Северак не выдержал, рассмеялся.

– Никогда прежде не замечал в вас такого таланта к актёрству.

– Не валяйте дурака! – оборвал его Лоранс. – Разве непонятно, что он хотел этим сказать?

– Ровным счётом то, что сказал. Квебек – не Париж. А вы напрасно отказались от пары-тройки партий. Возможно, вы выиграли бы, и ваше настроение улучшилось.

Лоранс отмахнулся – замолчите. Снова повернулся к жене.

– А где вы были сегодня вечером?

– В церкви.

– Не поздно ли вы оттуда вернулись?

– Признаюсь, я с радостью осталась бы там на ночь, только бы не слышать ваших истерик, – заметила она холодно.

Договорив, Клементина решительно обогнула его и вышла из комнаты.

*

Нервы Оливье де Лоранса, в самом деле, были напряжены до предела. И он, желая расслабиться, весь вечер пил. Наливал кружку за кружкой. Севераку не предлагал – не в гостях. Захочет – вот стол, вот бутылка!

Накануне у самых стен Квебека его солдаты обнаружили мёртвым мальчишку – славного парнишку двенадцати лет. Тот каждый день на рассвете прибегал в казармы. Сидел на высоком парапете, смотрел восхищённо на марширующих по площади солдат. Мечтал о подвигах.

Лоранс, которому уже доводилось в своей жизни встречаться со смертью, на этот раз не мог похвастать выдержкой. Перевернув тело мальчика на спину, увидев залитое кровью лицо, распахнутые в удивлении глаза, раскрытый рот, он бросился прочь, упал на колени, склонился к траве. Его вырвало на глазах у его подчинённых.

Он не сразу смог подняться. Сидел, прижимая ладонь к губам.

Потом встал, наконец. Подошёл к трупу.

Стрела в спине и отсутствие скальпа не позволяли сомневаться в том, что в этом убийстве виновны индейцы.