Шишков - Николай Еселев

— Долго ль рассказать… Рассказать мы, милый человек, завсегда можем…

Вздохнул.

— Знаешь, поди, какая теснота у нас в Рассее-то? Земли вовсе мало: вроде как у журавля на кочке. Одно званье, что земля. Рендуют которые у помещиков, да что толку-то; в барышах одна солома остается. А и той рад-радешенек, вот до чего… Прямо — край… Вот с этого самого и надумали мы в Сибирь на вольные земли: я с бабой, да малых ребят трое… Распродали все, миру крещеному земно поклонились, с могилками попрощались, повыли-повыли, пошли… Захожу к земскому, проходное свидетельство спрашиваю. Не дам, говорит, это только ходакам, а вот тебе, говорит, посемейный список. А как не приделят? Приделят, не бойся… Это земский-то… Теперича новый проехт, говорят… Пошли… Почитай два месяца бухали. В Челябе задержки: доплату давай, опять, говорят, новый проехт. Пришли до Томска, как-никак дотащились… Из Томска в Барнаул, дуй не стой к переселенному начальнику: так и так, все чередом обсказываю. Взглянул на бумагу: „А проходное свидетельство есть? — Нету… — Ну и земли нету… — Тоись как? — Тоись так нету…“»

Из-за бюрократизма, из-за бесчеловечного отношения чиновников бедный рязанский мужик, прибывший в Сибирь на вольные земли в поисках лучшей доли, потерял семью и теперь одинокий, со слезами рассказывал всему честному народу о своей горькой доле. Такие очерки пробуждали сознание людей, вызывали ненависть к очерствелому царскому чиновнику, поправшему достоинство простого человека.

В очерках и зарисовках Вячеслава Шишкова много говорилось о социальном неравенстве людей, показывалась тяжелая, беспросветная жизнь бедняков, попавших в беду мастеровых, нищих, мерзнувших на улицах сибирского города. И рядом же набрасывается «картинка», рисующая сытость и бездушие богатеев: по этим же улицам на хорошем «хозяйском» рысаке, кутаясь в соболиное боа и откинувшись на спинку саней, после разгульной ночи прокатила «шансонетка». Еще прошли два господина: бобровая шинель и енот. Один другому рассказывал что-то веселое, и от розовых на морозе лиц веяло довольством и пресыщенностью. Енот говорил о том, как смешно пела Клара, как она удивилась и вся расцвела, когда Пьер приколол ей бриллиантовую брошь, как пили шампанское и дурили всю ночь до утра. Еще вспомнили они, как везет в карты подрядчику Хамову, взявшему вчера не меньше пятнадцати тысяч.

А еще прошли по улице закутанный в рясу священник и за ним дьячок. Пройдя лежащего на тротуаре человека, священник остановился и напомнил дьячку притчу о милосердном самаритянине и посоветовал ему поднять человека и отвезти в квартиру. «Но дьячок отказался: „опоздаешь к обедне“, и оба пошли дальше».

Показался собачий фургон. В сеть поймали щенка и взрослого дога, скрутили им лапы и бросили в ящик.

«Потом явился городовой, крепко натер мастеровому уши, посвистел в свисточек с горошиной, увез мастерового на извозчике в часть.

А благовест все еще продолжался. И в другой, и в третьей церкви колокол звал к любви, звал к молитве о том, чтоб всем жилось хорошо, чтоб было изобилие плодов земных и чтоб ушла с земли скорбь».

Обо всем этом ярко и впечатляюще Вячеслав Шишков написал в очерке «Собачья жизнь», напечатанном в «Сибирской жизни» в марте 1912 года.

Исследователь, занимающийся техническим описанием водных и сухопутных путей, становится литератором-публицистом. Его журналистская деятельность была замечена демократически настроенными людьми Сибири.

Зимой 1911 года Вячеслав Шишков познакомился с известным ученым — путешественником по Азии, в свое время посаженном в Свеаборгскую крепость, Григорием Николаевичем Потаниным. У Потанина каждую неделю собирались его друзья, представители передовой интеллигенции Томска. Хозяину было тогда 75 лет. Но он отличался крепким здоровьем и ясным умом. Потанин увлекательно рассказывал о своих путешествиях, встречах с выдающимися людьми. Здесь же в кружке читались рефераты на литературные, философские и иные темы. На одном из таких вечеров Вячеслав Шишков познакомился с популярным в Сибири беллетристом Г. Д. Гребенщиковым, который принял горячее участие в литературных начинаниях Шишкова.

«Однажды я прочел Потанину свой рассказ, — сообщает в автобиографии Вячеслав Шишков. — Он одобрил, просил прочесть в собрании, я стеснялся. „Вам надобно писать и писать. У вас есть еще рассказы? Вы посылали в столицу?“ Я ответил, что выступать в столичной печати считаю пока преждевременным. Под влиянием Потанина 1912–1913 годы урывками от службы я занимался писательством и пополнением образования».

Первые успехи в Сибири, когда посылаемые им в газеты и журналы очерки и рассказы печатались, когда близкие друзья рекомендовали Шишкову «писать и писать», не вскружили ему голову. Он считал, что надо многому научиться для того, чтобы стать писателем. Надеясь на своих друзей, прислушиваясь к советам, мучимый сомнениями, Вячеслав Яковлевич решается 30 декабря 1911 года послать свои рассказы М. Горькому.

«Хотя и стыдно мне отнимать у Вас время, я все-таки после долгого раздумья решился обеспокоить Вас, глубокоуважаемый Алексей Максимович!

Бога ради, прошу Вас: улучите времечко и посмотрите обе мои вещи, Вам препровождаемые („Ванька Хлюст“ — рассказ, заслуживший похвальный отзыв на конкурсе „Биржевых ведомостей“ — девиз „Первопуток“ — № „Б. В.“ при сем прилагаю также и другой рассказ: „Авдокея Ивановна“). Ежели признаете за ними некоторые положительные качества, — помогите мне всплыть на божий свет. Лет семь я пишу, но держу написанное у себя — все думаю, что еще не выросли крылья, чтоб выступить в свет достойным образом.

Много написано, но ничего не печатано, за исключением некоторых мелких рассказов в „Сибирской жизни“ и „Молодой Сибири“ (ныне закрывшейся), — их тоже для образца прилагаю при этом письме.

Свой первый труд, большую повесть (втрое больше „Ваньки Хлюста“), но мало обработанный, что я теперь ясно вижу, я посылал В. Г. Короленко. Вернул, похвалив разговорный язык, но упрекнул в невыдержанности стиля.

Несмотря на то, что он ободрил меня своим письмом, сказав: „Если у Вас есть что-либо цельное по форме и содержанию — редакция отнесется к присланному со вниманием“, несмотря на это, я своей неудачей был обескуражен настолько, что и все остальное свое писанье уже сам считал неудачным.

По профессии — средний техник я. Родиной тверяк. В Сибири живу 15 лет, от роду 38. Много шатался по тайге, сталкивался с народом. Нынче в экспедиции на р. Нижнюю Тунгуску едва не погиб. Написал бы подробно, но не смею утруждать и прилагаю № „Сибирской жизни“ с кратким описанием скитаний экспедиции.

За сим еще раз прошу Вас, Алексей Максимович, не оставить меня своей высокой поддержкой.

Благословение Ваше я принял бы с великим ликованием, порицание Ваше с покорностью, видя и в нем лишь добрые Ваши побуждения.

Желаю Вам в новом году побольше светлых дней, сил и здоровья!

Будьте Вы здоровы!

С истинным и постоянным уважением к Вам.

Вяч. Шишков».

Мы полностью приводим текст этого первого письма к М. Горькому. В нем раскрывается как на исповеди душа Шишкова. Он излагает всю свою творческую биографию, свои удачи, а также неудачи. Что побудило Вячеслава Шишкова, чьи литературные опыты уже в Сибири привлекли внимание, так откровенно и прямо написать о своем творчестве Алексея) Максимовичу?

Речь шла о коренном изменении жизни: приближавшийся к своему сорокалетию человек, ученый — исследователь Сибири, успевший уже завоевать определенное положение, предполагал принять крутое решение — перечеркнуть все достигнутое и вступить на стезю литературную, на которой, увы, куда больше терний, чем роз!

И к кому же обратиться за советом, как не к самому Горькому?!

Отзыв Алексея Максимовича, а затем их дальнейшая переписка и встречи благотворно повлияли на жизнь и творчество Шишкова.

В зимнюю пору Вячеслав Яковлевич работал в Томске. Оставалось время и для общественной деятельности, и для самообразования.

Вячеслав Яковлевич был человеком общительным, любознательным и добрым. Это в одинаковой степени касалось и простых тружеников, и таежных бродяг, и кочующих тунгусов, и студентов, и профессоров, и политических ссыльных — всех, с кем сводила его судьба, с кем ему приходилось встречаться.

Первыми близкими знакомыми Вячеслава Яковлевича были П. М. Вяткин и его жена Татьяна Леонтьевна. Как учитель словесности Томской гимназии Вяткин, безусловно, оказывал определенное влияние и на литературную судьбу Вячеслава Яковлевича. Здесь, в квартире Вяткина, где собиралось много его друзей, Шишков был свидетелем и участником споров и бесед о литературе, о политике, о происходивших в Томске событиях, обо всем, чем жил город.

Студенческий кружок, который начал посещать техник Шишков в первые годы своей работы в Томске, разумеется, не занимался отвлеченным просветительством. Это была одна из тех марксистских групп, которые стали возникать в Сибири в конце 90-х годов прошлого столетия и которые к началу XX столетия существовали в большинстве крупных городов и на многих узловых станциях Сибирской железной дороги.