След пираньи - Александр Бушков

«Версия как версия, не хуже других, — мысленно отметил Мазур. — Вполне проходит…»

Ему пришло в голову: было бы даже лучше, примись Ирина его ругать или проклинать. Но она держалась довольно спокойно, только временами поглядывала с откровенной тоской.

— Мне медаль не полагается? — усмехнулась она, плеснув в стаканы еще на два пальца. — За стойкое поведение под пытками? Серьезно, я с самого начала принялась отчаянно визжать, что ничего не знаю, они, похоже, шума не хотели, вот и принялись за супруга. Прижгли, гады, до сих пор болит… — Она коснулась пальцами левой груди. — Хоть и смазали чем-то импортным.

Мазур выпил свое виски, как лекарство, досадливо поморщился и налил себе еще. Идти никуда не хотелось — куда и зачем?

— Я пойду быстренько душ приму, — сказала Ирина, вставая. — Мне тут халат раздобыли, как раз собралась мыться, тут ты пришел… Что поглядываешь? Не рыдаю? Сама понимаю, что следовало бы, но что-то замкнуло намертво и такая блокировка встала, что наружу ни единой слезинки не лезет…

— Это бывает, — сказал Мазур глухо. — Я пошел?

— Посиди, если не спешишь. Есть к тебе пара вопросов…

Она ушла, а Мазур уселся на подоконник, тупо таращился на покрытую множеством палых листьев улицу. Стояла тишина, как обычно. Не хотелось верить, что он сам загнал себя в некий жизненный тупик — в дополнение ко всему пережитому. Понемногу стемнело совсем, на столе горела лампа, а Мазур так и сидел в темноте, сгорбившись.

Вернулась Ирина, села в кресло, небрежно запахнув халат. Полы тут же соскользнули с колен. Мазур смотрел на ее высоко открытые ноги, на лицо, из-за глубокой тени казавшееся совсем молодым. Ощущение было жутковатое: временами столь остро и пронзительно мерещилось, будто перед ним сидит Ольга, новая, чуть повзрослевшая, набравшаяся печального и, в общем-то, не особенно и нужного жизненного опыта, что нехороший холодок подступал к затылку.

Ирина медленно вытянула руку, взяла налитый на четверть стакан, поднесла к губам. Во впадинке под макушкой, куда так надежно бывает всаживать пулю, у Мазура торчал кусочек льда.

Она выпила до дна, отставила стакан и тихо спросила:

— Во что ты втравил Ольгу? Она что, тоже имела отношение к чему-то… такому?

Он тяжко вздохнул:

— Ни к чему она не имела отношения. И ни во что я ее не впутывал. Жизнь впутала. Судьба…

— Бог ты мой, — сказала Ирина еще тише. — Дочку убили, муж — тряпка, зять — непонятно кто. Какие, к черту, флотские инженеры и засекреченные агрегаты, у всех тут — глаза убийц, даже у Лымаря. То-то у тебя орденских планок до пупа. А когда этот ваш Кацуба дружески улыбается, по спине морозом продирает… Кирилл, ты кто такой? Рэмбо какой-нибудь?

— Да я сам не знаю, кто я, — сказал Мазур, вздохнув.

— Ну, а как мне дальше жить, не посоветуешь? — Она вскочила, взметнулись полы распахнувшегося халата, встала вплотную к Мазуру. — Жить-то как, господи? Мало мне десяти лет перестройки, еще и влипла непонятно во что…

Мазур поднял руки и обнял ее столь спокойно и непринужденно, словно телом управлял кто-то посторонний. Прижал к себе, ладонью вмиг разделавшись с пояском халата, кое-как обмотанным вокруг талии. Ирина почти не сопротивлялась, опрокидываясь на постель. Мазур взял ее почти сразу же, охваченный паническим желанием избавиться от ледяного комка под самой макушкой, и женщина покорно раскинулась под ним в косой полосе лунного света, падавшей поперек комнаты, но тут же переплела руки на его шее, прижимая к себе и отвечая так, что он охнул от удовольствия, позабыв о ледышке. Вот только жутковатый холодок во всем теле упорно не проходил — под ним ритмично колыхалось незнакомое тело и манера любить была совершенно другой, но стоило отстраниться, бросить беглый взгляд, и он наяву видел лицо Ольги со знакомым изгибом полуоткрытого рта, знакомой гримасой отрешенного наслаждения, снова и снова входил в нее в приступе чего-то, не имеющего названия, испытывал на все лады — в попытках то обрести прежнюю Ольгу, то окончательно убедиться, что это не она, что прежняя ушла безвозвратно. Лунный свет давно сполз с них, словно ожившее покрывало, а они не могли остановиться, потому что это означало возвращение в реальность.

И все же настал момент, когда пришлось вынырнуть из забытья в лунную прохладу. Они долго валялись на смятых простынях, прижавшись друг к другу без всякого раскаяния — был, правда, момент, когда Ирина попыталась плакать, но вряд ли от раскаяния, да и не получилось ничего, кроме глубокого отпечатка зубов на плече у Мазура. Он лежал, держа руку на бедре расслабленно привалившейся к нему женщины, и философски думал, что тоска, как ни крути, лечится самыми примитивными лекарствами — право слово, становится легче…

— Бог ты мой, ну и натворили… — прошептала Ирина ему в ухо. — Это как же называется — снохачество?

— Да нет, снохачество — это совсем другое, — сказал Мазур, подумав. — По-моему, это сексом просто-напросто и называется…

— Дрянь я, а?

— С чего бы? — удивился он искренне. — Извращенцы мы, что ли? Или кровная родня?

— Зато скоты все же изрядные…

— Брось, — сказал Мазур. — Жизнь иногда такие вензеля заплетает… Полегче стало, а? Вот видишь…

— И все же мы скоты, — шепнула она. И с типично женской логикой добавила: — Ну почему я тебя тогда не встретила? Ведь могла?

— Самое смешное, что вполне могла, — сказал Мазур. — Ты когда замуж выскакивала? Ага, я как раз первым курсантским шевроном блистал и чванился в том же самом городишке… Может, мы даже на улице встречались. Ты на моряков тогда внимание обращала?

— Нет, — сказала Ирина. — Я тогда была преогромная интеллектуалка с серьезными исканиями и невероятными духовными запросами. А нынешний благоверный сущим Эйнштейном казался, тогда еще мода на физиков не прошла, хотя и подтаивала уже… Можно идиотскую вещь сказать?

— Валяй.

— Возьми замуж, а?

— Ты же вроде бы некоторым образом…

По движению прижавшихся к его щеке губ Мазур понял, что она усмехнулась:

— Мы же в двадцатом веке живем, да вдобавок при его почти что издыхании… Правда, Кирилл, возьми замуж? Мне, как любой бабе, за каменную стену охота. Оба мы… перегоревшие, может, и получится более-менее удачно. Я, конечно, понимаю, что — жуткая стерва, такое сейчас предлагать, только во мне глупого бабьего еще больше, чем казалось…

Признаться, Мазура такое предложение чуточку ошарашило, и он понял, что угодил в недурственный капканчик: отвергать ее сейчас — изряднейшее скотство. Когда на могилке еще не осела земля, да и могилка та появилась в какой-то степени по его вине. Вот и получится своеобразное искупление грехов… впрочем, не в нем одном дело. Почему бы и нет? Может, как раз и удастся устроить то, что осталось от личной жизни, с третьей, самой нежданной попытки?

Ирина подняла голову, не отнимая щеки от его груди, глянула в глаза. Лунного света было достаточно, чтобы Мазур видел ее лицо, полное печали и надежды:

— Правда, Кирилл? Не сопляки…

— Ох, Иришка… — сказал он, совершенно запутавшись в мыслях и чувствах. — Мне еще так не…

Совсем неподалеку грянул столь отчаянный и злобный собачий лай, что Мазур поневоле замолчал. Тут же откликнулись другие псы. За все дни, что прожил здесь, Мазур такого еще не слышал. Посмотрел в окно поверх плеча Ирины, но ничего увидеть не смог — собаки заливались гораздо правее, такое впечатление, будто сбегались в одно место со всей базы. Пожав плечами, потянулся к столу за сигаретами.

Раскатисто-упругий грохот близкого взрыва заставил его замереть в нелепой позе. Чисто инстинктивно он рванул Ирину за голое плечо, перекатом бросил через себя, скидывая с постели так, чтобы постель заслонила их от окна, сам «щучкой» метнулся следом, успел подставить ладонь, чтобы не ушибла затылок об пол. И вовремя — в следующее мгновение взрывная волна вышибла стекло, осколки, воя и жужжа, пролетели низко над полом, звучно шлепаясь о противоположную стену. Автоматически Мазур прикинул по звуку их полета, по разлету возможную мощность взрыва — ну, ни хера себе…

Ирина трепыхнулась под его рукой. В той стороне визжала собака, словно от невыносимой боли, дважды могуче квакнула сирена. Отсвет близкого пожарища залил улочку, застрекотали длинные автоматные очереди. «Что за черт?» — изумился Мазур, распознав по звукам, что автоматчик лупит прямехонько в небо. Диверсанты? Война? Ерунда какая…

Настольная лампа погасла, тоже сброшенная со стола взрывной волной. Но желтые фонари за окном горели по-прежнему. Мазур встал на колени, поглядел в окно, щерившееся по всему периметру зубчатыми осколками.

По улице, в направлении разраставшегося близкого зарева, протопали люди, звучно передергивая затворы автоматов, снова взвыла и умолкла сирена.