Брида - Пауло Коэльо

«Я должна пройти через риск. Я не должна бояться поражения», – думала она, когда открывала книгу. Вдруг, посмотрев на страницы, она почувствовала себя плохо. Она снова была утомлена.

«Я упаду в обморок», – проскользнуло у нее в голове, прежде чем стало абсолютно темно.

Девушка очнулась. На ее лице были капли воды. У нее был очень странный сон, и она не могла понять, что это значило; это были соборы, построенные в воздухе, и библиотеки, полные книг. Она никогда не была в библиотеках.

– Лони, с тобой все в порядке?

Нет, с ней было не все в порядке. Она не могла не почувствовать свою правую ногу и знала, что это было плохим знаком. И к тому же ей не хотелось разговаривать, потому что она не хотела забыть сон.

– Лони, проснись.

Наверное, это температура заставляла ее бредить. Но бред был очень живым. Она хотела, чтобы ее прекратили звать, потому что сон исчезал, а она не могла понять его.

Небо было затянуто, и низкие облака почти касались самой высокой башни замка. Она смотрела на облака. Удача, что ей не были видны звезды: священнослужители говорили, что даже звезды не были добром.

Дождь закончился незадолго до того, как она как она открыла глаза. Лони была рада дождю: это означало, что цистерна в замке должна быть наполнена водой. Она медленно опустила глаза с облаков и снова увидела башню, костры на заднем дворе и толпу, которая ходила из стороны в сторону без направления.

– Талбо, – сказала она тихо.

Он обнял ее. Она почувствовала холод его оружия, запах копоти на его волосах.

– Сколько времени прошло? Какой сегодня день?

– Ты спала три дня, – ответил Талбо.

Она посмотрела на него и почувствовала жалость: он похудел, лицо было грязным, кожа безжизненная. Но ничто из этого не было важно: она любила его.

– Я хочу пить, Талбо.

– Воды нет. Французы обнаружили секретный путь.

Она снова услышала Голоса в голове. Долго она ненавидела эти Голоса. Ее муж был воином, наемным солдатом, который боролся большую часть года, и она боялась, что Голоса скажут ей когда-нибудь, что он погиб в бою. Она нашла способ избежать разговора с Голосами: нужно было только сосредоточить сове мышление на старом дереве, которое было рядом с их деревней. Голоса всегда прекращали говорить, когда она это делала. Но сейчас она была слишком слабой и Голоса вернулись. «Ты умрешь, – сказали Голоса, – но он будет спасен».

– Был дождь, Талбо, – настаивала она. – Мне нужна вода.

– Только несколько капель. Он не помог.

Лони снова посмотрела на облака. Они были на небе всю неделю, но только и делали, что отдаляли солнце, позволяли зиме быть более холодной, а замок становился все более темным. Возможно, французские католики были правы. Возможно, Господь был на их стороне.

Несколько наемников приблизилось к ним. Везде были костры, и у Лони было чувство, что она находится в аду.

– Священники всех собирают, командир, – сказал один из них Талбо.

– Мы подписали контракты, чтобы бороться, а не умирать, – сказал другой.

– Французы предлагают капитуляцию, – ответил Талбо. – Они сказали, что те, кто снова обратится в католическую веру, смогут уйти без проблем.

«Перфекты не примут это», – прошептали Голоса Лони. Она это знала. Она хорошо знала Перфектов. Именно из-за них Лони была там, а не дома, где обычно ждала возвращения Талбо с боев. Перфекты были в этом замке уже 4 месяца, и женщины из деревни знали секретный путь. В течение всего этого времени они приносили одежду, еду и снаряжение; в течение всего этого времени они могли быть рядом со своими мужьями, и благодаря им было возможным продолжать борьбу. Но теперь секретный путь был открыт и она не могла вернуться, как, впрочем, и другие женщины.

Она попыталась сесть. Нога уже не болела. Голоса говорили ей, это плохой знак.

– У нас нет ничего общего с их Богом. Поэтому мы не умрем, – сказал еще один солдат. В замке зазвучал гонг. Талбо поднялся.

– Возьми меня с собой, пожалуйста, – взмолилась она.

Талбо посмотрел на своих товарищей и на женщину, которая дрожала перед ним. На какой-то момент он не знал, какое принять решение; его люди привыкли к войне и знали, что влюбленные воины обычно прятались во время боя.

– Я умру, Талбо. Возьми меня с собой, пожалуйста.

Один из наемников посмотрел на командира.

– Нехорошо оставлять ее здесь одну, – сказал один из солдат. – Французы могут снова совершить обстрел.

Талбо сделал вид, что принял аргумент. Он знал, что французы не будут совершать новых обстрелов; они находились в перемирии, подписав капитуляцию при Монсегуре. Но солдат понимал, что происходит в сердце Талбо. Он тоже, должно быть, был влюбленным мужчиной.

«Он знает, что ты умрешь», – сказали Голоса Лони, пока он аккуратно брал ее на руки. Лони не хотела слушать то, что говорили Голоса. Она вспоминала тот день, когда они шли вот так через пшеничное поле одним летним вечером. В тот вечер она тоже хотела пить и напилась воды из ручейка, который спускался с горы.

Толпа собиралась около скалы, которая сливалась с западной стеной крепости Монсегур.

Там были солдаты, мужчины, женщины и дети. В воздухе витало давящее молчание, и Лони знала, что это не из-за уважения к священникам, а из-за страха перед тем, что могло произойти.

Вошли священнослужители. Их было много, в огромных черных мантиях с многочисленными крестами желтого цвета, вышитыми впереди. Они сели на скале, на внешних ступенях, напротив башни. У последнего волосы были полностью белыми, он поднялся до самой высокой части башни. Его фигура была освещена пламенем костров, а мантию развевал ветер.

Когда он остановился там, на вершине, почти все люди встали на колени и с поднятыми вверх руками три раза ударились головой о землю. Талбо и его солдаты продолжали стоять; они заключили договор только на борьбу.

– Нам предложили капитуляцию, – сказал священник с вершины стены. – Все могут свободно уйти.

Траурный вздох пробежал по толпе.

– Души Бога-Чужестранца останутся царствовать миром. Души настоящего Бога вернутся в его бесконечную милость. Война продолжится, но это не вечная война. Потому что Бог-Чужестранец будет в конце концов побит, несмотря на то, что уничтожена часть англичан. Бога-Чужестранца победят, но не погубят: он останется в аду вместе с душами, которые породил.

Люди смотрели на человека, который стоял на вершине стены. Они уже не были уверены, что хотят уйти и страдать потом целую вечность.

– Катарская Церковь – настоящая Церковь, – продолжил священнослужитель. – Благодаря Иисусу Христу и Святому Духу, мы смогли достигнуть единения с Господом. Нам не нужно снова перевоплощаться. Нам не нужно снова возвращаться в царствие Бога-Чужестранца.

Лони заметила, что три священника вышла из группы и открыли Библии перед толпой.

– Утешение будет дано тем, кто захочет умереть вместе с нами. Там, внизу, нас ждет костер. Это будет ужасная смерть, с ужасными мучениями. Это будет медленная смерть, и боль от пламени огня, сжигающего наше тело, не сравнима ни с какой болью, что вы переживали прежде. Другие приговорены к жизни.

Две женщины робко приблизились к священнослужителям, у которых были открыты Библии. Юноша сумел вырваться из объятий матери и тоже предстал перед ними. Четыре солдата подошли к Талбо.

– Мы хотим принять таинство. Мы хотим покреститься.

«Так поддерживается Традиция, – сказали Голоса. – Именно когда люди способны умереть за идею.»

Лони ожидала решения Талбо. Солдаты боролись ради денег, пока не поняли, что некоторые люди были способны бороться только за то, что считали правильным.

Талбо в конце концов отступил. Но он терял некоторых из своих лучших людей.

– Пойдем отсюда, – сказал Лони. – Пойдем к крепостным стенам. Они же сказали: кто хочет – может уйти.

– Лучше отдохнем, Лони.

«Ты умрешь», – снова шептали Голоса.

– Я хочу посмотреть на Пиренеи. Я хочу увидеть долину еще раз, Талбо. Ты знаешь, что я умру.

Да, он это знал. Он был человеком, который привык к полю битвы, он знал, какие раны губили его солдат. И Лони была близка к смерти. Температура у нее прошла. Талбо также знал, что это плохой знак. Пока нога болела, а температура сжигала, организм еще боролся. Больше не было борьбы – только ожидание.

«Ты не боишься», – сказали Голоса.

Нет, Лони не боялась. С детства она знала, что смерть – это только еще одно начало. В то время Голоса были ее большими подругами. И у них были лица, тела, жесты, которые только она могла увидеть. Это были люди, пришедшие из разных миров, они разговаривали и никогда не оставляли ее одну. У нее было очень веселое детство: она играла с другими детьми, используя своих невидимых подруг, перемещала вещи с места на место, имитировала звуки, вызывая небольшой испуг у других. В то время ее мать благодарила Господа за то, что они живут в катарской стране: «Если бы католики пришли сюда, ты была бы сожжена заживо», – обычно говорила она. Катары не придавали этому значения: они считали, что добрые – это добрые, а плохие – плохие, и никакая сила Вселенной не могла изменить этого.