Десять басен смерти - Арно Делаланд

Герцог положил на стол книгу.

Пьетро вопросительно посмотрел на него.

– Сейчас вам станет ясно.

Венецианец взял в руки том.

Это был толстый, покрытый пылью сборник. На обложке было напечатано красивым старинным шрифтом: «Басни Лафонтена». Переплет был из коричневой кожи. Обложку по всему периметру украшали арабески. Пьетро раскрыл книгу. Некоторые страницы были испачканы, истрепаны и подклеены. Это было полное собрание басен. Листая книгу, Пьетро заметил, что многие из них были обведены красным. Напротив каждой из них, на левой странице, располагались гравюры и гротескные карикатуры, часто смешные и детские, но прекрасно выполненные. Волк собирался сожрать ягненка, склонившегося над чистым ручьем; под жарким солнцем надрывался крестьянин, на которого смотрели его дети; Перетта спускалась по тропинке с кувшином молока на голове. На титульном листе значился год издания: 1695.

Внезапно Пьетро замер.

Перед его глазами была черная надпись, сухая и неровная… Посвящение.

«Пьетро Виравольте де Лансалю».

Он вновь поднял глаза.

– Но… я ничего не понимаю.

– Позвольте мне пролить свет на это дело… – сказал герцог.

Он встал.

– Этот старый том басен был оставлен у тела убитой. Вместе с запиской, которую я вам послал, и несколькими косточками, которые мы определили как косточки ягненка. Поставьте себя на мое место, Виравольта. Мне досталась окровавленная книга, король при смерти, тайный агент замешан в убийстве, совершенном в самом центре дворца… А сверх того еще и восставший из праха преступник. Сами понимаете, я не могу не задаться вопросом…

– Но, в конце концов, – сказал Пьетро, – этот Баснописец… Он мертв, я ведь его убил прямо здесь!

Д'Эгийон крутанул глобус.

– Ну что ж, или его воскресили… или кто-то присвоил себе его роль.

Лицо Пьетро омрачилось. Если в свое время личность Баснописца не представляла тайны, его портрет отличался противоречивостью. Это был некий аббат, Жак де Марсий. Поговаривали, что он был янсенистом,[10] до такой степени истовым, что даже принимал участие в инсценировках распятия, которые некогда устраивали наиболее ярые мистики в подземелье Сен-Медара. Некоторые обвиняли его в том, что, лишенный священнического сана, он под прикрытием аскетизма и благотворительности вымогал деньги у проституток. В соответствии же с самыми мрачными домыслами он участвовал в шабашах и других оккультных церемониях. Но имелись и свидетельства того, что он был набожным и честным, хорошо образованным, духовным человеком и подлинным аскетом, великим знатоком Паскаля. Ведь он помогал бедным, вплоть до того что мог приютить у себя самых обездоленных Аббат был членом одного или двух ученых обществ, но в их деятельности не было ничего тайного, и это членство скорее характеризовало его как просвещенного человека. О политических взглядах аббата де Марсия было известно следующее: он нелестно высказывался в адрес королевы Австрии Марии Терезии. Пьетро помнил, что за минуту до смерти он клеймил «гангрену Франции». Никто не сомневался в том, что аббат был неуравновешенным человеком, даже сумасшедшим; и конечно, он был уверен, что может спасти мир, балансирующий на грани катастрофы. Но каковы его подлинные мотивы? Было известно, что бывший аббат прихода Сен-Медар стал действовать самостоятельно, после того как неоднократно просил у короля аудиенции, но так ее и не удостоился. Однако было установлено, что он не представляет какую-либо партию или фракцию… А в его смерти никаких сомнений быть не могло! Но как же тогда?…

– Уверяю вас, я не имею об этом ни малейшего понятия, – проговорил Пьетро.

Герцог ответил, приняв обманчиво рассеянный вид:

– Тогда потрудитесь взглянуть на документ синего цвета, лежащий на моем столе.

Пьетро схватил папку с металлическими застежками.

– Перед вами полицейский рапорт, – сказал д'Эгийон. – На первой странице вы можете прочитать, какого рода эпиграммы циркулируют при дворе, невзирая на то что король находится при смерти. Об этом в данных обстоятельствах совсем не говорят. И тут мне удалось остановить кровопролитие и проявить усердие, перехватив все компрометирующие записки. Многие были обнаружены или в Салонах Дианы и Геркулеса, или в садах, или в оранжерее. Это напомнит вам о тех записках, которые вы находили в свое время, после прибытия будущей королевы во Францию. А вот эту мы обнаружили возле фонтана в Лабиринте.

И в самом деле, открыв папку, Пьетро прочел:

Свершив постыдные дела,Людовик оставляет нас,От горечи сошли с умаВсе шлюхи и рыдают в глас.

И вскоре на престол взойдетИз дальней Австрии принцесса;Пока же на досуге ждетОна красавца ловеласа.

Супруг ее не годен ни на что,Но с милой де Ламбаль своей.Она утешится верней,И унывать ей было бы грешно.

Герцог перестал вертеть глобус и поднял глаза.

– Мы подвергли анализу чернила и почерк. Это не дало никаких результатов, так же, как и осмотр книги басен, костей или других эпиграмм, получивших широкую огласку. Вы, конечно, отдаете себе отчет, в какой момент к нам попадают подобные записочки. И это уже далеко не первый раз, когда супруга наследника подвергается насмешкам…

В Версале эпиграммы являлись расхожей монетой. Ведь надо же было развлекать народ. Самыми коронными шутками были намеки на порочные отношения между Марией Антуанеттой и ее подругой, принцессой де Ламбаль. Иногда они зарождались в высокопоставленных кругах. В большинстве случаев эти клеветнические измышления оставались без последствий. Но на этот раз тон записки был гораздо более злобным. А обвинения Людовика Августа и будущей королевы в неспособности произвести на свет наследника престола били прямо в цель.

– Некоторые, – вновь заговорил герцог, – еще вообразят, что это я распространяю подобные вирши… или мадам Дюбарри! Несмотря на то что этот листок, как и другие, подписан Баснописцем.

Пьетро отодвинул эпиграмму и прочитал приложенный к папке рапорт.

– У нас есть основания полагать, что смерть молодой женщины, найденной в Зеркальной галерее, была особенно мучительной. У нее была перерублена щиколотка, Виравольта. Волчьим капканом. Следы веревки позволили нам установить, что затем ее подвесили на дереве. Бог знает, где… и что именно произошло. Баснописец, должно быть, прервал страдания бедняжки, перед тем как накинуть ей на шею веревку. Точнее, я надеюсь на это, так как труп, в том виде, в каком мы его нашли, был наполовину обглодан волками. Потом наш убийца спокойно перевез труп во дворец на тележке и оставил его в Зеркальной галерее. На паркете еще сохранились следы.

Виравольта ограничился кивком.

Герцог пригласил его обратиться к следующему документу.

– На том, что осталось от лица бедняжки Розетты, была мушка, вроде тех что изготовляют из черной тафты при помощи железного дырокола. Уж не мне вам объяснять, что означают эти мушки!

– Если мушка расположена возле глаза, она означает дурное настроение, – бормотал Пьетро. – Возле уголка рта она означает призыв к поцелую… На губе – лукавство, на щеке – галантность, на носу – дерзость, на лбу – величественность, на нижней губе – деликатность…

– Мушка Розетты была украшена инициалом «Б», то есть Баснописец, и она была наклеена на прыщик.

– В общем, укрывательница… – мрачно проговорил Пьетро.

Выдержав паузу, он достал из кармана письмо на бычьей шкуре, которое ему передали от герцога во время ареста.

– А это? Мне на мгновение показалось, что это кожа…

– Нет, это бычья шкура. А буквы, напротив… Это человеческая кровь. Кровь малышки Розетты. Мы обнаружили этот пергамент на ее теле, вместе со сборником басен. Лафонтена, само собой разумеется. «Волк и Ягненок». Отсюда и косточки, и все остальное. Кто-то хочет проучить нас! «У сильного всегда бессильный виноват…» И как вы могли констатировать, Баснописец приглашает вас лично вступить с ним в какую-то игру в кошки-мышки.

– Почему меня?

– Но ведь вы же агент Тайной службы, не так ли? Молодой осведомитель Батист Ланскене тоже получил свою басню. Этот парень был… любовником Розетты.

Д'Эгийон взял в руки миниатюрный портрет молодого человека.

– Но… Мне кажется, я его знаю, – проговорил Пьетро.

– Это меня совсем не удивляет! Он служил осведомителем у графа де Брогли. И тоже работал у Фаржона. Он был отравлен… духами.

Виравольта изумленно взглянул на герцога.

– Духами? Но как это?…

– Детали вы найдете чуть ниже. Я говорил вам, что и у Ланскене была своя басня. Как у всех убитых агентов. Не исключено, что у него в запасе есть басня и для вас…

– У него их, видимо, десять. Десять, о которых он меня лично оповещает… и которые он мне предлагает предотвратить. Десять убийств? Десять капканов, которые нужно вовремя обнаружить? У меня такое впечатление, что я приглашен на какой-то странный, патологический спектакль… Но нет никаких указаний ни на то, что он будет разыгрывать свои басни по порядку, ни на то, что он сообщил о них только мне одному. Возможно, он раскрывает эти карты, чтобы ввести нас в еще большее заблуждение. Вы сказали: у всех убитых агентов?