Пять имен. Часть 2 - Макс Фрай

Сунь Тун учил Хо Юаньцзя Внимать Сокровенному.

Хо Юаньцзя учил Янь Цина Помнить Имена и Видеть Начала.

Янь Цин учил Мэн Су Следовать Естественному и Пестовать Жизненность.

А Мэн Су никого ничему не учил.

Спал и ел в своё удовольствие,

Пил вино и напивался допьяну,

Ложился на спину и грелся на солнышке,

Пел песни и плясал до упаду.

Дун Хайчуань сказал о нём: "Воистину, Мэн Су — Наставник Учителей! Он учит нас Избегать Лишнего!"

Бывший при этом Цзи Цикэ ответил так: "Ничего-то вы не поняли, уважаемый! Мэн Су — не Наставник. В отказе от наставничества и учительства — его наука!"

Когда этот разговор передали Мэн Су, тот засмеялся и сказал: "Оба не правы. Я вижу улитку и учу её Быть Улиткой, вижу дерево и учу его Быть Деревом. Нет никого, кто остался бы без наставления и нет никого, кто не мог бы считать себя моим учеником."

Дун Хайчуань позабыл своё имя, но угадывал имена незнакомцев. Ма Сюэли правой рукой писал на дощечке, левой метал дротики. И слова складывались в стихи, дротики попадали в цель. Госпожа Средняя Ми слизывала тушь иероглифов и превращалась в написанное.

Однажды Ма Сюэли написал на дощечке Истиное Имя Неба, произнесённое Дун Хайчуанем. Госпожа Средняя Ми лизнула дощечку, отныне тех троих никто больше не видел.

Услышав издали как Чжоу-гун играет на флейте, Полководец Сы сказал: "Этот флейтист мог бы возглавить армию и управился бы с командованием ничуть не хуже меня". Сунь Лин возразил: "Музыка не похожа на командование войсками. Когда со всех сторон раздаются воинственные крики, храбрейшие воины падают замертво. Когда стрелы так и норовят впиться в тело, не знаешь — проживёшь ли ещё мгновение или вот-вот присоединишься к тем, кто неподвижно лежит на поле брани. Нет, я не думаю, что в бою этот флейтист сумел бы сравниться с таким человеком как вы." "Нужно его испытать" — ответил на это Полководец Сы, и послал двух воинов, приказав им привести с собой Чжоу-гуна.

Прошло время. Когда стало ясно, что посланцев что-то задержало, Полководец Сы отправил ещё четверых. Но и те не вернулись.

Тогда, заинтригованный, он пошёл к музыканту сам.

Вежливо поклонившись флейтисту, Полководец Сы спросил не появлялись ли поблизости императорские солдаты? Тот ответил, что солдат не видел, но какие-то несчастные всё же побывали здесь, и он их всех отправил — каждого по своей надобности. "Сперва пришли двое: сын кузнеца из провинции Цинь, у которого умерла мать, а он, бедолага, даже не знал об этом и ещё один влюблённый юноша, которого я отпустил к его возлюбленной. Затем пришли четверо, эти были в худшем состоянии, чем первые два. Я их всех отпустил."

Полководец Сы сказал: "Всё это время я слышал звук флейты, он не прекращался ни на минуту. Как же вам удалось говорить с ними и одновременно играть на флейте?" Чжоу-гун ответил: "Я не говорил с ними. Я только играл."

Ли Юй был похож на сороку, Тётушка Бу напоминала медведя, Вэй Ван казался лисом в человечьем облике, а о Фу Билу говорили, что он пёс, а не человек. Студент У, услышав об этом, спросил Сы Манченя: «Если есть люди, которые так похожи на животных, возможно, имеются и животные, которые внешним видом или повадкой напоминают людей?» «Конечно, такие животные есть, — ответил Сы Манчень, — прошлой осенью я видел енота, который так похож на человека, что в одной деревне ему дали надел, поселили в доме, и даже собирались женить на дочери старшего чиновника при местном ване — известной в округе красавице» «Что же помешало им это сделать?» — спросил Студент У. «Увидев невесту, енот сделался так печален, что люди пожалели его и отпустили восвояси».

Однажды Чжан Бо Дуаню приснилось, что он едет в поезде и сочиняет эпическое произведение в стихах о своём путешествии. Поэма была настолько прекрасна, что проснувшись, Чжан Бо Дуань бросился к столу, чтобы поскорее записать её, но как только взял в руки кисть, выяснилось, что в памяти не осталось ничего, кроме четверостишия, где жизнь сравнивалась с василиском, чей взгляд можно испытать на себе лишь однажды. Поразмыслив здраво, Чжан Бо Дуань решил, что ни ему самому, ни потомкам эта печальная истина совершенно ни к чему, и записывать не стал, но отправился спать снова — в надежде, что на этот раз снов не будет.

Конфуций и его ученики отдыхали в тени дерева Ку, того самого, о котором Одноглазый Юй сказал, обращаясь к Жёлтому Владыке: "Воистину, это дерево — Ю Пэн среди деревьев, подобно тому, как вашего гнедого скакуна, господин, называют Цзы Люем среди скакунов Поднебесной." Глядя на ветви и листья, Конфуций призадумался и долго сидел молча, покуда Бао Ле не спросил: "Правду ли говорят, Учитель, что под этим деревом сиживали Бессмертные — У Син и Ван Гун?" Конфуций ответил: «Да», поднялся с места и, сорвав с дерева лист, быстро пошел прочь. Коротышка Бин сказал Бао Ле: "Возможно, в этот самый миг Учитель беседовал с теми, кого ты назвал по именам. Не следовало ему мешать. Догони Учителя и почтительно проси вернуться к нам." Пока он говорил это, Конфуций успел скрыться в густых зарослях. Бао Ле последовал за ним, но вернулся один. "Что сказал тебе Учитель?" — спросили ученики. Бао Ле, не ответив, сорвал еще один лист дерева Ку и скорым шагом направился к зарослям.

В царстве У жил шаман по имени Пэн Сунъян. Однажды к нему обратилась жена торговца с просьбой изгнать из тела её мужа зловредного беса, который причинил семье немало страданий. Пэн Сунъян немедленно отправился в её дом и на пороге увидал беса, который вышел ему навстречу, будто шаман был дорогим гостем, а сам он — хозяином. "Добро пожаловать, — сказал бес, — я много о тебе слышал. Если ты и самом деле так хорош, как о тебе говорят, мне лучше, наверное, покинуть это тело по собственному разумению" "За чем же дело стало?" — спросил шаман. "Причина по которой я до сих пор здесь, такова: хотелось увидеть лично такого уважаемого человека и попросить о наставлении." "Похвальное желание. Какого рода наставление ты хотел бы получить, бес?" "Хотелось бы понять сумею ли я прожить без того чтобы причинять людям вред?" "Насколько нам известно, — ответил шаман, — вы, бесы, обязаны находиться там, где страдают люди. Если ты перестанешь причинять людям страдания, то умрёшь — как гибнут рыбы, вытащенные из воды. Такова твоя природа." "В таком случае, ты не должен изгонять меня из этого тела: ведь, мучая этого человека, я всего лишь следую своей природе. Тебе не хватает сострадания, шаман." "Ты прав, — вздохнул Пэн Сунъян и одним взмахом меча разрубил путы, связывавшие беса с порабощённым телом, — но у меня впереди — целая вечность, чтобы наверстать упущенное".