Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка - Надежда Ароновна Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только первые строчки написаны в привычном ключе – обращение с торжественным «О», отвлеченная лексика. Но уже здесь зашла речь о чувствах заговорщиков – «уповали», то есть надеялись, – и прозвучало слово «жертвы», эмоциональная сила которого будет поддержана словом «кровь». Они готовы были пролить свою кровь, чтобы достичь цели. А дальше неравный поединок жертв и власти передан грандиозной метафорой противостояния: с одной стороны нечто огромное, холодное («вечный полюс», возможно, напоминает о вечной мерзлоте), существующее веками и неколебимое, а в предпоследней строчке еще и чудовищное, фантастическое («зима железная»), страшное, способное «дохнуть» и уничтожить, с другой – малое («скудная» кровь), теплое, дымящееся, светлое («сверкнула»), наверное, яркое, красное. Прямой оценки во второй части нет, если не считать эпитета «безрассудная».
Рассудок, действительно, должен был бы остановить безнадежное предприятие. Беспристрастие и объективность, спокойствие и размеренность (по две строчки о власти, законе, народе и памяти, два равных по размеру сложносочиненных предложения) царят в первой половине стихотворения. Но естественно ли для человека всегда быть на стороне трезвого рассудка и осуждать тех, кто вступает в неравный и безнадежный бой?
Во второй части та же история рассказана как будто изнутри – мы узнаем о надеждах и жертвенности заговорщиков, а последнее четверостишие содержит не логическое заключение, а очень яркий зрительный образ, который вступает в противоречие со сказанным в первой части: он вызывает сильные эмоции и заставляет читателя пережить описанное как трагедию. В завершение стихотворения звучат потрясение и горесть, а не торжество справедливости. Именно так воспринимается стихотворение, несмотря на то, что известные нам политические воззрения Ф.И. Тютчева были бы точнее выражены, если бы оно состояло только из первых восьми строк.
Однако наличие сравнений, метафор, метонимий вовсе не обязательно для настоящего стихотворения. Вот стихи нашего современника Игоря Холина, которые начинаются словами:
Сегодня суббота,Сегодня зарплата,Сегодня напьютсяВ бараке ребята, —А заканчиваются так:
Сегодня опятьЗадержали зарплату[24].Это стихотворение написано без единого тропа, причем только непоэтичными, демонстративно «прозаическими» словами, более того – слов этих мало, одни и те же повторяются по нескольку раз. В стихотворении 12 строк, по 2 знаменательных слова в каждой, всего 23 («однако» считать не будем), и при этом 6 раз указано время действия – «сегодня», 2 раза – «суббота», герои трижды названы «ребятами», дважды упомянут барак; нет ни одного оценочного или эмоционального слова, ни одного прилагательного – налицо явная бедность словаря. И вот эта непривычная бедность сама становится очень сильным поэтическим приемом – позволяет прочувствовать беспросветность убогой жизни «ребят», протекающей между бараком и комбинатом, – жизни, главным событием которой становится еженедельная зарплата с последующей гульбой или недовольство, «галдеж», когда эта зарплата задерживается. Ощущение монотонности подкрепляется звучанием – во всех рифмующихся словах ударный [а] и еще один или два безударных: «зарплата, ребята, однако, в бараках, комбината, зарплату»; отметим также слова «галдят» и «опять».
Но не все так бедно в стихотворении. Богаты и разнообразны интонации – в первой строфе с выразительной анафорой (троекратным «сегодня») – то ли праздничное ожидание, то ли удрученная констатация неизбежного; во второй строфе – интригующий перелом: ровно посередине стихотворения стоит «однако», и только в последней строчке третьей строфы появляется разъяснение. Противопоставлены две половины стихотворения и ритмически. В первой половине царит полное равновесие – в каждой строчке по два трехсложных слова с ударением на втором; каждое слово – стопа амфибрахия. Во второй, как бы подчеркивая нарушение порядка жизни ребят, нарушается и ритмический порядок, появляется регулярный сдвиг: нечетные строчки заканчиваются ударным слогом (пьют, галдят, опять), а к началам четных прибавляется безударный слог.
Продолжим наблюдения над ритмом. Поскольку рифмуются только нечетные строчки, четверостишия на слух могут восприниматься как двустишия, написанные четырехстопным амфибрахием. Такой размер вызывает воспоминание о балладе, стихотворении сюжетном и таинственном, – вспомним хотя бы «Лесного царя» Гете в переводе Жуковского: «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? // Ездок запоздалый, с ним сын молодой» или думу Рылеева «Иван Сусанин»: «Куда ты завел нас? Не видно ни зги!» («Метр стихотворения, – писал М.Л. Гаспаров, – несет… смысловую нагрузку, завещанную другими стихотворениями других поэтов и эпох».)
Получается, что ритм и интонация задают ожидание чего‑то значительного и загадочного, а в эту форму вложено содержание ничтожное. «Вот она какая для людей из барака интрига, загадка, поэзия…» – как будто говорят нам эти то ли смешные, то ли безнадежно горькие стихи.
Как мы увидели, не последнюю роль в осмыслении стихотворения играет внимание к стихотворному размеру.
Чтобы потренироваться различать стихотворные размеры и переходить от одного к другому, используем двустишия, сочиненные специально для такого случая. Пусть ученики проверят, действительно ли каждое из них написано тем размером, который в нем назван, и, добавляя, заменяя или убавляя слова, исправят «ошибки». Здесь предложены четыре варианта задания.
Найди двустишия-«ошибки» и исправь их
1.
Когда бы все писали ямбы,
В саду поменьше было ям бы.
Пишу амфибрахием. Страшно.
Бросаюсь, как в бой рукопашный.
Очень разным бывает анапест:
То печален, то как‑то нахрапист.
Кто изучает географию,
Кто сочиняет амфибрахии.
Дактили в вальсе кружатся,
Песней на душу ложатся.
Напишу письмо хореем,
Чтоб оно дошло скорее.
2.
Вот когда бы все писали ямбы,
То в саду поменьше было ям бы.
Я пишу амфибрахием. Страшно.
Но бросаюсь, как в бой рукопашный.
Очень разным бывает анапест:
То печален, то как‑то нахрапист.
Одним изучать географию,
Другим сочинять амфибрахии.
Дактили в вальсе кружатся,
Песней на душу ложатся.
Напишу письмо хореем,
Чтоб оно дошло скорее.
3.
Вот когда бы все писали ямбы,
То в саду поменьше было ям бы.
Пишу амфибрахием. Страшно.
Бросаюсь, как в бой рукопашный.
Да, очень разным бывает анапест:
То он печален, то как‑то нахрапист.
Кто изучает географию,
Кто сочиняет амфибрахии.
Дактили в вальсе кружатся,
Песней на душу ложатся.
Я напишу письмо хореем,
Тогда оно дойдет скорее.
4.
Когда бы все писали ямбы,
В саду поменьше было ям бы.
Пишу амфибрахием. Страшно.
Бросаюсь, как в бой рукопашный.
Да, очень разным бывает анапест:
То он печален, то как‑то нахрапист.
Кто изучает географию,
Кто сочиняет амфибрахии.
А дактили в вальсе кружатся
И песней на душу ложатся.
Напишу письмо хореем,
Чтоб оно дошло скорее.
Как можно понимать непонятные стихи
Лирическое вступление
Моя жизнь сложилась таким образом, что три последние ее четверти я более или менее постоянно не только думаю, но и разговариваю о стихах: с учениками, с друзьями, коллегами и родными. Несколько раз мне посчастливилось слушать, как говорят о стихах хорошие поэты и настоящие ученые. И столько раз, сколько хотелось, – читать хорошие статьи и книги о стихах. (Вижу, как часто повторяю слово «стихи», но рука еще не поднимается на замену «поэзией», «лирикой», «поэтическими произведениями».) И в результате я ощущаю себя куда более уверенно, чем в юности, когда мне казалось, что настоящие, правильные читатели все понимают и чувствуют без долгих
