Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка - Надежда Ароновна Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Легко представить себе бешеную пляску каких‑то существ. Но кто они? Может, надо искать, что подставить вместо слова «нерв», то есть расшифровать метафору? В действительности тут работает совсем другой механизм: в приведенном отрывке содержится не загадка, а словно бы неправильная разгадка всем известной языковой метафоры «нервы расходились». Такой прием называется «реализация метафоры». Мы видим отчаянный танец и его последствия – «рухнула штукатурка в нижнем этаже», – и это всего лишь способ через материальное сказать о чувстве: вот как сильны и необычны, исключительны переживания героя. Вероятно, нетрудно догадаться, откуда взялся образ в «Прозаседавшихся» – «сидят людей половины» – и с какой целью здесь использован этот прием, нередко встречающийся у В. Маяковского.
Что в имени…
Стихотворения, процитированные в предыдущем разделе, снабжены названиями-подсказками («Гроза мгновенная навек», «Дождик», «Дальние руки»), но я не стала называть их сразу, чтобы мы убедились: эти метафоры можно понять и без подсказок. Правда, так бывает не всегда.
Вот стихотворение Ф. Тютчева с пропущенным названием:
Среди громов, среди огней,Среди клокочущих страстей,В стихийном, пламенном раздоре,Она с Небес слетает к нам —Небесная к Земным Сынам,С лазурной ясностью во взоре —И на бунтующее МореЛьет примирительный елей[35].Те, кому это стихотворение неизвестно, предположили разное: что Она – молния, радуга, доброта, красота… Первые два ответа отметем сразу. Молния, хоть и появляется «среди громов», но сама «огонь», а не «среди огней», и к тому же море от вспышки молнии не успокаивается. А радуга как будто знак покоя, но возникает не во время грозы, а после, и мы помним, что в ней все семь цветов спектра, и назвать только лазурь, говоря о радуге, – значит нарочно сбить с толку. Речь здесь идет не о мире природы, а о мире людей, «земных сынов», и их страстях, да и заглавные буквы – сигнал разговора о каких‑то духовных явлениях. Можно представить себе и Красоту, которая спасает мир, и небесную Доброту – ничто этим предположениям не противоречит. Но стихотворение названо «Поэзия». Не придав значения названию, мы ничего в этом стихотворении не поймем.
А в следующем (к размышлениям о нем меня подтолкнула лекция бывшей ученицы, кандидата филологических наук Елены Островской) и название, кажется, не помогает.
Идеал
Тупые звуки вспышек газаНад мертвой яркостью голов,И скуки черная заразаОт покидаемых столов,И там, среди зеленолицых,Тоску привычки затая,Решать на выцветших страницахПостылый ребус бытия[36].Кажется, и нам предстоит «решать… ребус». Это о вещах или об идеях? Сразу о чувствах (не зря же здесь существительные «скука, зараза, тоска» и прилагательные «тупой, мертвый, черный, зеленолицый, постылый») или опосредованно, через материальные предметы, которых тоже названо немало: вспышки газа, головы, столы, страницы? Наверное, сначала эти предметы должны сложиться в какую‑то картинку. Где много столов, людей со склоненными головами, страниц (книг)? В читальном зале. С ярким мертвенным светом газовых ламп. Если бы поэту хотелось подсказать нам, как понимать первый, «вещный» план этого стихотворения, он так и озаглавил бы его – «В читальном зале» или «В публичной библиотеке». Но он поверил, что это мы сможем понять сами, и выбрал другое название, которое после прочтения стихотворения воспринимается как горько-ироническое: идеал здесь предстает не прекрасной мечтой, не воодушевляющим совершенством, а чем‑то отвлеченным, обрекающим человека на мучительный, тоскливый поиск на «выцветших страницах» книг.
Попросту говоря
А теперь вернемся к началу и вспомним первое стихотворение о томительной муке.
Я помню длительные муки:Ночь догорала за окном;Ее заломленные рукиЧуть брезжили в луче дневном.Вся жизнь, ненужно изжитая,Пытала, унижала, жгла;А там, как призрак возрастая,День обозначил купола;И под окошком участилисьПрохожих быстрые шаги;И в серых лужах расходилисьПод каплями дождя круги;И утро длилось, длилось, длилось…И праздный тяготил вопрос;И ничего не разрешилосьВесенним ливнем бурных слез.В стихотворении перемежаются картины жизни города за окном и строки о тяжелом душевном состоянии героя. В начале второй строфы прямо сказано о страданиях, а дальше – слова бесстрастные, обиходные, бытовые: окошко, лужи, капли дождя, шаги прохожих. Первая и последняя строфы воспринимаются не так отчетливо. Непросто понять, почему ночь догорала; может, это непогашенные городские огни, «как заломленные руки, чуть брезжили в луче дневном»? А может, здесь «чуть брезжат руки» неназванной ее – женщины? Не берусь утверждать что-нибудь одно, кажется, все и написано так, чтобы оставались разные возможности восприятия. Неизвестно, какой именно «праздный вопрос» «тяготил» героя. Неясно, что метафора, а что прямое высказывание в двух последних строках, то есть слезы героя (или той самой неназванной героини) подобны ливню, что вероятнее (ливень слез), или городской весенний ливень хлынул, как слезы. Только ли «часы томительного бденья»[37], как об этом сказано в «Воспоминании» А.С. Пушкина, где герой «горько жалуется и горько слезы льет»[38] над своей жизнью, изображены в стихотворении Блока? Или это состояние усугубляется присутствием женщины? В любом случае есть над чем размышлять. Но ясно, что к теме поэта и поэзии это стихотворение не имеет ни малейшего отношения, поскольку не содержит ни единого соответствующего сигнала: ни слов, отсылающих к поэтическому творчеству, как в стихотворении М. Цветаевой, ни названия, которое подсказывало бы спрятанную тему, как в «Поэзии» Ф. Тютчева.
Многие читатели подозревают, что в стихах, как говорил Гоголь по другому поводу, «все не то, чем кажется»[39]: всегда гром не гром, слезы не слезы, море не море. А в действительности не всегда и даже не так уж часто. Опасаясь поверить, что в поэзии возможно прямое слово, такие читатели загоняют себя в угол. В стихах, действительно, редко пейзаж только пейзаж, а женский голос только голос; обычно за всем стоит сложное переживание героя; в любом настоящем стихотворении заключена картина мира, как его понимает и видит поэт. Но все это прочитывается не вместо написанных слов, а вместе с этими словами и прямыми смыслами.
Убедимся в этом, напоследок прочитав еще одно стихотворение – не тоскливое, а счастливое – и понаблюдав за своим восприятием. Если в глаза бросятся прежде всего «явленная тайна, неслыханная вера, миры расцветшие», то вы подумаете, что это стихотворение мистическое, и станете искать скрытые смыслы. А лучше вы сначала отнеситесь с доверием к словам, поверьте, что речь и в самом деле идет о жуках (некоторые говорят, что это светляки, – не знаю), о шумящих деревьях в лунном свете и тени от тополя, а потом спросите,
