Фото битвы при Марафоне - Клиффорд Саймак

Собственно говоря, боятся было нечего -- эта штука была неживой; грубо говоря, просто механизм, закованный в скале и видневшийся лишь частично.

Она стрекотала, а я не отвечал. Да пообещайте мне хоть миллион -я не смог бы проронить ни слова в ответ.

Снаружи виднелось что-то вроде тупого конца цилиндра дюймов четыре в диаметре, а окружали его иззубренные края трещины, вскрывшейся, когда рудокопы потревожили пласт камня, в котором покоился цилиндр.

Вот в том-то и загвоздка -- он врос в камень!

Торец цилиндра все тикал.

-- Да заткнись ты! -- буркнул я в сердцах, чувствуя не только страх, но и досаду. Это просто невозможно, кто-то меня разыгрывает, но кто или как -- мне нипочем не догадаться.

Снаружи послышался шорох осыпающихся камней и земли -- у входа в пещеру кто-то стоял, хотя и непонятно, кто именно.

-- Какого черта вы меня выслеживаете? -- воскликнул я.

-- Простите, что напугал, -- отозвался пришелец. -- Поверьте, я не хотел, но мне кажется, что вы нашли предмет наших розысков.

Голос был знакомый, и я сразу же узнал пришедшего -- это был мужчина, приходивший из Вигвама, чтобы забрать женщину по имени Анжела.

-- Ах, да это вы, -- с нескрываемым неудовольствием протянул я.

-- Торнтон, давайте договоримся. Нам нужна ваша находка.

Он прошел через пещеру и остановился передо мной. Цилиндр несколько раз вожбужденно щелкнул и затих.

-- Дайте-ка взглянуть, -- попросил незнакомец, присаживаясь рядом на корточки.

Я вновь направил фонарик на стену, и торец цилиндра засверкал в его луче.

-- Имя-то у вас есть? -- поинтересовался я.

-- Разумеется. Меня зовут Чарльз.

-- Лады, Чарльз. Значит штуковина вам нужна. Для начала вы мне расскажете, что это такое, но будьте чертовски аккуратны, если решите соврать. Со своей стороны могу вам поведать, что она вросла в камень. Видите, как камень прилегает к ней? Это значит, что известняк оседал прямо на нее. Вы понимаете, что отсюда следует?

Он сглотнул, но не ответил.

-- Ладно, я вам скажу, хоть вы и не поверите. Это платтский известняк, сформировавшийся на дне Ордовикского моря четыреста миллионов лет назад, а это значит, что и находке примерно столько же. Она упала в море, когда известняк формировался, и была заточена в нем. А теперь говорите, что это.

Но он не ответил на вопрос, решив зайти с другой стороны.

-- Вы знаете, кто мы такие?

-- Представляю.

-- И не станете об этом распространяться?

-- Вряд ли. Начать хотя бы с того, что мне никто не поверит.

-- Значит, запираться бессмысленно.

-- Абсолютно. Видите ли, седло у меня, а Марафонское фото -- у Невилла.

-- Какое фото?

-- Марафонское. Марафон -- место битвы, состоявшейся полтысячи лет назад. Оно выпало из кармана Стефана, и Невилл нашел его, когда наткнулся на тело.

-- Вот оно, значит, как...

-- Да, именно так, и если вы считаете, что можете прийти и требовать мою находку...

-- Да нет, никто ее у вас не требует, никто не отбирает. Мы выше этого. Видите ли, мы цивилизованные люди.

-- Ага, еще как цивилизованные.

-- Послушайте, -- чуть ли не с мольбой воскликнул он, -- мне нет смысла таиться. Был такой народ -- вы говорите, четыреста миллионов лет назад -- значит, тогда они и жили...

-- Какой еще народ? Четыреста миллионов лет назад не было никаких народов.

-- Да не здесь, не на Земле, а на другой планете.

-- А вы откуда знаете?

-- Мы нашли эту планету.

-- Мы? Вы все время мыкаете. Кто это "мы"?

-- Я, Анжела, Стефан, другие такие же. Остатки человечества. Но Стефан был на нас не похож. Он был атавистичным типом.

-- Что за лепет? Вы несете чушь какую-то. Выходит, вы из будущего?

Это какое-то безумие. Безумие -- задавать подобные вопросы таким тоном, словно речь идет о чем-то вполне заурядном.

-- Да, -- подтвердил он. -- Мы из другого мира. Вы бы не узнали ни его, ни людей в нем.

-- Я узнаю вас. Вы точно такой же, как и другие, и ничем не отличаетесь от остальных моих знакомых.

Он взглянул с видом величайшего снисхождения.

-- Торнтон, вы подумайте -- вот если б вы отправились во времена варваров -- неужто оделись бы в пиджак и брюки? И стали бы говорить на английском языке двадцатого столетия? А стали бы...

-- Да нет, конечно. Я бы закутался в волчью шкуру и изучил бы... Ах, ну да, так и есть -- варварский язык.

-- Тепмин чисто условный. Если я вас оскорбил...

-- Ни в малейшей степени, -- ответил я, стараясь сохранять объективность. Если он действительно сильно отдален от нас во времени, то я могу казаться ему варваром. -- Вы рассказывали о найденной планете.

-- Она сгорела -- ее солнце стало Новой. Вся вода испарилась, почва обратилась в золу и прах. Так вы говорите, полмиллиарда лет?

-- Почти.

-- Вполне возможно. Теперь звезда стала белым карликом, времени было вполне достаточно. На планете жили разумные существа. Мы нашли...

-- Вы имеете в виду себя лично? Вы видели эту планету...

-- Нет, не я, -- покачал он головой. -- Никто из моих современников ее не видел. Это было тысячу лет назад.

-- За тысячу лет могло случиться многое...

-- Да, разумеется. За тысячу лет многое забылось. Многое -но не это. Это мы помним хорошо, это не миф. Видите ли, за все время полетов в космос это единственный встреченный нами след разума. На этой планете были города -- пусть не совсем города, но постройки были. Разумеется, не уцелело ничего, кроме камней, из которых они были выстроены. Камни по-прежнему уложены друг на друга, как в день постройки. Естественно, не обошлось без разрушений -- вероятно, работа землетрясений. Никакого выветривания -- там больше нет ветров: вместе с водой исчезла и атмосфера.

-- Ближе к делу, -- грубо оборвал я -- все это, разумеется, чудесно и весьма увлекательно...

-- Вы мне не верите?

-- Пока не знаю. Ничего, продолжайте.

-- Сами понимаете, люди исследовали руины весьма тщательно и с большим вниманием. До какого-то момента результаты не обнадеживали -- руины почти ничего не могли поведать. А потом, наконец, отыскали резной камень...

-- Как это?

-- Ну, камень-послание. Плиту, на которой высечено послание.

-- Только не говорите, что нашли камень, и тут же прочли послание.

-- Там не было слов или символов, а рисунки. У вас есть подходящее слово -- что-то вроде смешных рисунков.

-- Комиксы, -- подсказал я.

-- Вот именно, комиксы. В комиксах была поведана история. Народ этой планеты знал, что их звезда станет Новой. Они уже летали к звездам, но еще не были в состоянии переселить всех жителей планеты. Но что хуже, они не сумели найти пригодную для жизни планету. По-моему, они были очень похожи на нас, их жизнь основывалась на тех же соединениях -- кислород и углерод. Но внешне выглядели не так, как мы, они были насекомыми -- многоногие и многорукие. Вероятно, во многих отношениях они были приспособлены намного лучше нас. Они понимали, что с ними покончено, пусть и не со всеми до единого. Вероятно, они еще надеялись отыскать пригодную для жизни планету, чтобы выжили хоть немногие. Так сохранили бы хоть семя вида -если бы повезло. Но лишь семя, а не цивилизацию. Культура погибла бы. Оказавшись на другой планете, где выживание стало бы проблемой, сохранить культуру невозможно; тем более, их было бы для этого слишком мало. Культура была бы забыта, и немногие выжившие утратили бы достояние тысячелетий ее развития. А им казалось важным сохранить хотя бы основы своей культуры, чтобы она не исчезла бесследно для остальных обитателей Галактики. Они стояли перед угрозой культурной смерти. Вы можете представить, насколько ужасна подобная перспектива?

-- Как и любая смерть. Смерть есть смерть -- будто кто-то выключил свет.

-- Не совсем. Культурная смерть несколько отличается от остальных видов смерти. Мы боимся не самой смерти, а утраты личности. Страх, что тебя вычеркнут из памяти. Многие люди спокойно встречают смерть, потому что знают, что славно пожили. Они сделали или отстояли некое дело, чем и заслужили память потомков. Они, видите ли, не совсем утрачивают личность по смерти. Их будут помнить, а это равноценно хоть частичному сохранению индивидуальности. И если это важно для отдельного индивидуума, то для народа важно тем более -- для народа, гордящегося своей культурой. Расовая индивидуальность куда важнее, нежели индивидуальность личная. Человеку не так уж трудно примириться с неизбежностью собственной смерти, но с необходимостью смерти всего человечества, с фактом, что однажды людей не станет -- примириться просто невозможно.

-- Кажется, я понял, -- кивнул я. Подобное ни разу не приходило мне в голову.

-- Итак, раса жителей этой планеты вот-вот погибнет и предпринимает меры к сохранению своей культуры. Они вскрывают ее основы и постулаты и размещают их в капсулах...

Я вздрогнул от удивления и указал на увязший в камне цилиндр:

-- Вы подразумеваете вот это?

-- Надеюсь, -- чересчур спокойно и чересчур уверенно сказал он.

-- Да у вас просто не все дома. Сперва вы верите всему этому...