Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят! - Геннадий Тоболяк

– Действительно, Михаил Николаевич, мы с вами не знакомы, но я о вас знаю со слов полковника Шамиля, начальника Кабульского разведывательного центра. Перед командировкой в Кандагар он много рассказывал о вас и оперативных офицерах кандагарской «точки». Я – полковник Тоболяк. Ваш новый командир. Вот мои документы.

Прапорщик Микаладзе отбросил в сторону лопату, не стал смотреть мои документы, вопросительно уставился на меня своими черными, как смоль, немигающими глазами, как будто увидел перед собой не своего непосредственного начальника, а вурдалака-оборотня. Их уже давно затравили в России собаками, но они еще остались в Афганистане.

Наконец-то Микаладзе заговорил быстро, нервно и громко:

– Да как можно, товарищ полковник, пройти пешком и без охраны такое большое расстояние от Кандагарского аэропорта до «Мусомяки», так условно мы называем свой дом. Вы, конечно, не знаете и не могли знать, что в 150 метрах от нашей дачи басмачи пару дней назад вырезали всю семью советника ХАДа, а самого советника пытали, отрезали голову и воткнули на кол. Вот такие дела творятся у нас. Теперь вы понимаете, что сильно рисковали своей жизнью? Этот риск, согласитесь, не оправдан!

Микаладзе еще хотел что-то сказать, но я остановил его красноречие.

– Михаил Николаевич, пойдемте в дом и вы меня представите офицерам в качестве нового командира «точки».

– Есть! – по-военному отреагировал прапорщик. – Все будет так, как вы приказали. К сожалению, пока нет телеграммы о вашем назначении, поэтому вас никто не встретил в аэропорту Кандагара. Телеграмма запаздывает. Все начальство, видать, занято съездом КПСС. Прямо беда, не съезд, а балаган и пустая болтовня, да и только.

Претензий к Микаладзе, что не встретили в аэропорту, не было. Главное, я прибыл к месту службы и готов приступить к выполнению своих обязанностей, но сказал прапорщику Микаладзе не о том, о чем думал, а совсем другое.

– Скажите, пожалуйста, не ваш ли родственник, полковник Микаладзе, работает в штабе 40-й армии?

– Нет! – коротко ответил прапорщик и добавил с улыбкой: – Я, товарищ полковник, ожидал от вас другой вопрос: не мой ли родственник Ксаверий Микаладзе был одно время градоначальником в Глупове?

– И какой же ответ? – теперь уже улыбаясь, спросил я прапорщика.

– Известно со слов сатирика, что Ксаверий Микаладзе умер от истощения сил на почве неравнодушия к женскому полу. Трезво рассудив, я самостоятельно пришел к выводу, что Ксаверий Микаладзе – не мой родственник, и вот почему. Во-первых, он, как известно, был большой любитель женского пола и много порчи от него было женам и девам глуповским, о чем сказал классик, а я не люблю женщин, поэтому не женат, а мне уже сорок лет. Во-вторых, моя бабушка по линии отца была негритянка, что в большей степени роднит меня с Александром Дюма, у которого тоже прослеживается такая же родословная: по линии отца, как у меня.

Непринужденно разговаривая с прапорщиком Микаладзе, я вошел в дом вслед за ним. С порога нельзя было сказать, сколько человек находится в комнате, из-за плотной завесы табачного дыма и кухонной копоти.

Помещение оперативной группы было грязное, неухоженное, с тяжелыми запахами грязи и сырости. Помещение давно не проветривалось, что нередко бывает у нерадивых и ленивых хозяев, занятых пьянством, потерявших всякое представление о времени суток, что в данный момент – утро или вечер.

В табачном дыму были слышны голоса оперативных офицеров Собина и Саротина. Они сидели за столом напротив друг друга и хлебали деревянными ложками щи, о чем-то громко и оживленно разговаривали. Оба в звании майора. Примерно одногодки. Лет под сорок. Собин и Саротин прибыли в Афганистан из Читы, но до прибытия в Кандагар не знали друг друга, познакомились здесь, в Кандагаре. Подружились. Стали, по словам полковника Шамиля, корешами до гробовой доски. Третьим компаньоном за столом был громадный черный кот. Он то и дело спрыгивал с колен майора Собина и лез под стол, куда Собин и Саротин бросали коту кости, и черный кот, с отчаянными кавалерийскими усами, похожий на булгаковского кота из «Мастера и Маргариты», грыз кости, дробил их своими мощными зубами. На столе у господ офицеров стояла бутылка водки, уже начатая, другая, пустая, валялась рядом со столом на полу. Оба майора с раннего утра опохмелялись, были под градусом и на мое присутствие не обращали никакого внимания. Шумно разговаривали, ругались. Слышались мат, нецензурная брань.

Два переводчика разведгруппы, Хаким и Ахмет, сидели на полу, по-азиатски поджав ноги под себя, играли в шашки, спорили по-узбекски, кричали. Бросив на меня равнодушный взгляд, продолжали играть и спорить так же азартно и шумно, как вели себя оперативные офицеры группы. Солдат-водитель автомашины Саша Григорьев, молодой и красивый, внешностью похожий на Кларка Гейбла, партнера по кинофильму «Унесенные ветром» несравненной Вивьен Ли, как заправский повар обслуживал господ офицеров. То и дело бегал от кухни к столу, приносил офицерам то перец, то горчицу, а они недовольно кричали: «Сашка! Ты снова пересолил, скотина, щи! Смотри, как бы опять тебя не побить по ушам!»

Наконец майор Собин повернулся в мою сторону, и я узнал его – Собин. Он погрозил пальцем водителю автомашины, Саше Григорьеву, и отвернулся от меня. Я его не интересовал. Собин впал в тоску и уныние, напоминал своим видом старика, выжившего из ума. Облокотился о стол, загрустил.

Бедная, простая и очень старая мебель в «Мусомяки» говорила о том, что бывший хозяин дачи успел удрать и вывезти все ценное, оставил лишь старую мебель-рухлядь, несколько табуреток, стол-развалюху, обшарпанные потолки и стены.

– Товарищи офицеры! – громко скомандовал прапорщик Микаладзе после некоторой паузы, чтобы я мог осмотреться в помещении дачи. По этой команде офицеры обязаны встать по стойке «смирно», как того требует устав, но никто из офицеров даже не шелохнулся и не привстал с табуретки, продолжали сидеть и хлебать щи. Лишь переводчики, почувствовав неладное, бросили шашки и незаметно скрылись внутри коридора, наблюдая оттуда за тем, что будет дальше.

Я продолжал стоять у порога и ждать выполнения команды. Наконец майор Собин повернулся в сторону прапорщика Микаладзе и резко бросил:

– Твои дурные шутки, прапорщик, мне изрядно надоели. Пора их прекратить. Уймись, пока не поздно, будешь дурачиться, отправлю в два счета к Шамилю на перевоспитание. Он знает в этом деле толк. Сразу сделает из тебя идиота.

Майор Собин взглянул на меня своими мутными, стеклянными глазами, потряс головой в разные стороны, строго спросил:

– А ты кто будешь, товарищ? Отвечай быстрее, как сюда попал? Не ответишь, пущу пулю в лоб!