Миллион долларов до конца света - Олег Айрашин

– Александр Павлович, вынужден прервать твой отпуск.

– Но ты обещал…

– Ничего не поделаешь. Ядерная авария в Железногорске, есть облучённые. Тебя включили в комиссию.

М-да, человек предполагает, а начальство располагает. Сумка-то собрана, но как быть с командой? Во, блин. Вместо Запада – на Восток. Как же они без меня?

– А когда вылетать? Я ведь сейчас в Обнинске.

– Знаю. Твой рейс из Домодедово через два часа.

– Петрович, как же я успею? У нас ночь, ни электричек, ни…

– Внизу мотоцикл.

– У меня даже прав нет.

– Там водитель, ты в окно выгляни.

И правда, на обочине взрёвывал «Харлей». Голова закружилась, бросило в холодный пот; подожди, какая командировка на пенсии? – и я проснулся.

За стеной яро храпел Мишаня.

Партия 2

Американская симфония

До вспышки – год

Часть 1

Русские идут

Аллегро

Он мне дал прочесть брошюру – как наказ,

Чтоб не вздумал жить там сдуру как у нас.

Глава 12

Над землёй

Театр начинается с вешалки, а заграница – с «Шереметьево».

Я на взводе, словно командир перед атакой. Вдруг с паспортом либо визой у кого-то проблемы? Или в багаже неположенное? А в Мишане вообще не уверен. Кстати, где он?

Ага, Танечка облачилась в алые обтягивающие шорты.

Мишаня страдал.

Таможенный и прочие барьеры преодолели без приключений. В «дьюти фри» – безналоговой зоне – любимый «Бейлиз», ликёр из ирландских сливок и виски. Двадцать баксов за полтора литра, а дома-то – цена уже вдвое.

Три часа полёта – и первая чужая земля, Франкфурт. Здешний аэропорт – остров среди воздушного океана, где железные птицы отдыхают и заправляются перед дальней дорогой.

Пересели в магистральный лайнер, огромный «Боинг-747» компании «Дельта». Хм, дельтоны и «Дельта». Случайность? А насчёт аэрофобии Вараксин прав: на международных рейсах о катастрофах думаешь меньше.

Боинг взмывает в воздух, под мерное гудение двигателей тянет в сон.

Погожу дремать, вон и долгожданная тележка с напитками. «Бейлиз», плиз. Ух, пальчики оближешь.

Разуться, укрыться пледом, вздремнуть – лететь долго. Как там у пилотов: взлёт сложен, полёт спокоен, посадка опасна.

Поговоркам верить нельзя. Всё случилось невероятно быстро. Густой дым за иллюминатором, и тут же яркое пламя из двигателя. Стены салона пышут жаром, испуганные крики сливаются в сплошной ор.

Господи, что же делать? Спасательный жилет без пользы. Кислородная маска? Кислород! Кислород, керосин и магний, да в замкнутом пространстве, плюс скорость. Самолёт выгорает за две минуты.

Успеть, хоть что-то успеть… Позвонить! Но возьмёт ли с борта? Хоть три слова, лишь бы она дома. Ну, ну! Длинные гудки, вот, сняла трубку. А почему голос мужской?

– Колян, что ли ты? Хорош трезвонить, заждались тебя. Давай скорее, да пузырь прихвати.

И сквозь чужие слова – тихий-тихий голос жены:

– Саша, ты где? У тебя всё в порядке?

Не услышит она, этот кретин мешает.

– Слушай, мужик! Я не Колян. Звоню с самолёта, который горит. Не тебе звоню, положи трубку, ну!

– Колян, хорош прикалываться. У нас тоже трубы горят, всё выпили.

– Христом-богом прошу, положи трубку. Нет – из-под земли тебя достану.

– Сам клади. Мой телефон, хочу говорю, хочу нет. Ты что ли не Колян?

Как в дурном сне…

…И я проснулся. Под пледом жарко; пассажиры – кто дремлет, иные смотрят рекламный ролик авиакомпании.

Через проход рокочет Мишаня, развлекая женщин анекдотами:

– «А пристёгнутые?» – «Те выглядели, как живые», – и жизнерадостный смех.

Глава 13

В гостях у Дяди Сэма

Два вида капучино – френч-ваниль и амаретто – следовало вкушать именно в таком порядке. Райское наслаждение!

Бариста, миниатюрный молодой латинос, только что заправил кофе-машину.

Мишаня отдувается над четвёртой чашкой и прицеливается к пятой. Раблезианец, блин. Женщины и Вараксин, выпив по чашечке, оглядываются по сторонам.

Грандиозный квадратный холл, лифты с прозрачными кабинами. Но главное – водопад. Водопад в центре гостиницы, ниспадающий с искусственных скал. Да, это Америка. Свет, простор и богатство. Бесстыдное богатство.

– Ничего особенного, – Мишаня решается на пятую чашку. – У нас в Ё-бурге не хуже. На Куйбышева, большущий такой домина.

– «Атриум-палас»? Ты что ли там был?

– Не, Палыч. Лёха, кореш мой, рассказывал. Название не помню. Похоже, как ты сказал. Это, как его «Атом…», тьфу, бляха-муха, не могли по-русски назвать.

– Мишаня, а наш отель как называется, знаешь?

– А мне зачем, Палыч?

– А вдруг заблудишься – дорогу спросить. На визитках читай. Или на авторучках.

Мишаня достал из кармана горсть авторучек, взятых с ресепшен.

– «Доубле-трее хотел».

– Не совсем. «Дабл-трии хоутэл». Запомнишь?

– Уже.

Формальности улажены. В руках ключ, на пластиковой карточке номер комнаты и опять-таки название отеля.

– Эх, Мишаня, зря учил импортные слова. Как пойдёшь гулять, бери с собой эту штуку. Если что, полисмену покажешь. И он тебе покажет, дорогу. Погоди, объявлю.

– Уважаемые господа делегаты, внимание. Мы на одном этаже, рядышком. Отдыхаем, отсыпаемся. Встреча утром в девять, здесь, у кофеварки. Конференция начнётся в час, до того успеем прогуляться по Вашингтону. Такого пекла с утречка не будет. Да, вот что. В номерах мини-бары с напитками. Мишаня, губу не раскатывай, там очень дорого. Ну, до завтра.

А где же кондишна? Ага, вот она. Господи, хорошо-то как. И скорее, скорее в душ.

Теперь телевизор, наш друг, товарищ и брат. «Мыло», реклама, снова «мыло», Си-Эн-Эн; «магазин на диване»; а это что? Земля-матушка, вид со спутника: хоть целый день смотри, только места унылые. Опять реклама; какие-то фотки, а, ясно, пропавшие без вести.

Наш любимый прогноз погоды. Завтра с утра 80, к вечеру 100 градусов. Ладно хоть по Фаренгейту. Переведём в Цельсия: отнять 32, умножить на пять и разделить на девять. Получается 38. Однако. А послезавтра? Ну-ка, ну-ка. 104 градуса – по-нашему сорок. Горячей тела, от такой жарищи надо прятаться.

Что в ящике ещё? Америка, Америка, о России ни полслова. Ну, заяц, погоди! И опять «мыло». Ну сколько можно?

А тут что за дела? Негры пляшут и поют, прямо в церкви. Ага, молятся они так. Да уж, сюда не зарастёт народная тропа. Смотри-ка, и молодых полно. Правильно к вере приучают.

Снова реклама. Без надобности, завтра у нас будет свой шопинг. Столько каналов, а смотреть нечего.

Со стороны я выглядел идиотом. Представьте немолодого дядьку с игрушкой в руках – стоит и блаженно улыбается. Это было кусочком моей жизни, её лучшей части – детства. Ну никак не ожидал встретить это в Америке.

Игрушка металлическая, тяжелая. Настоящая. Из трёх частей. Первая – самолёт, штурмовик ИЛ-2, вторая – волчок-гироскоп и третья – стойка. Главный тут волчок: массивный маховик, стоящий на опоре внутри стального корпуса с оправой в виде рамки; дно корпуса заканчивается шариком.

Чтобы раскрутить маховик, на тонкий вал наматывается бечёвка, затем надо потянуть её во всю силу. Да, волчок предназначен для вращения штурмовика вокруг стойки, но я вышел из возраста, когда играют в самолётики.

Консультант, а может, хозяин магазинчика, румяный мужик средних лет, наблюдает за мной с улыбкой.

Как умею, больше жестами, прошу бечёвку; вставляю навощенный кончик в сквозное поперечное отверстие вала. Накручиваю старательно, виток к витку, аж язык от усердия высунул; потом рву на себя.

Ставлю гудящий волчок на кончик указательного пальца. Внутри корпуса бешено вращается маховик, а сам волчок медленно-медленно проворачивается на пальце.

Губы невольно растягиваются в улыбку, американец отвечает понимающим взглядом.

Отодвинув ненужный самолётик, притягиваю к себе стойку. Стержень, закреплённый на тяжёлой подставке, заканчивается полусферической выемкой. Ставлю в неё жужжащий волчок, тем самым шариком. Медленно поворачиваясь, волчок склоняется ниже и ниже, вот ось вращения склонилась до горизонта, ещё ниже – но волчок не падает! Словно законы механики писаны не для него.

На самом деле мощное вращение маховика пересиливает земную гравитацию. А смотрится, как чудо.

Американец улыбается.

Двое немолодых мужчин с разных континентов – как давние приятели. Нет, мы с одного материка – детства.

Надо же, любимую и, казалось, навсегда утраченную игрушку нашёл здесь, в Америке.

– Хау мач из ит?

– Твенти.

За детскую мечту – всего двадцать баксов! А вдруг сломается? Взять в запас ещё один волчок?

– Кэн ай бай дзис ванс мо?

– Йес, тен долларс, – отходит к полке.

Откуда здесь русская, даже советская, игрушка?

Консультант протягивает тяжёлый пакетик, и вдруг – тревожный звонок. Улыбка слетает с лица американца, он испуганно смотрит мне за спину.