Откат - Юрий Гиммельфарб

– Да, пожалуйста! – заорал Стас. – Я уволюсь, на здоровье! Я и сам не собираюсь работать с гестаповцами! Я этого не делал, не делал!!!

Произнеся последние слова, Стас вскочил со стула и, едва не опрокинув книжный шкаф, резким рывком распахнул дверь и пулей выбежал из кабинета, оставив Сергея наблюдать эту нелепую сцену с разинутым от удивления ртом.

– Он что, дихлофоса нанюхался? – пробормотал про себя Сергей. – Интересно: какие тараканы его сегодня искусали с утра пораньше?

Хотя, что он так переживает? Беседа со Стасом – это же простая формальность. Покается этот щегол в своих прегрешениях, или не покается – что от этого изменится? Абсолютно ничего! Записи в системных журналах – улика совершенно неопровержимая. Если при этом Стас снова начнет отпираться и уходить в глухую несознанку – его дело, конечно, но в этом случае он сделает сам себе гораздо хуже.

Ему бы, балбесу, каяться, как еретику перед сожжением: мол, простите засранца, лукавый попутал! Не буду больше, дяденьки, дерите меня, как сидорову козу – только не прогоняйте! И что бы тогда было? Да ничего бы и не было! Ну, лишили бы премии! А еще что? Да ничего!

А этот дурачок попер, как бык на ворота, отрицает очевидные вещи, которые отрицать бессмысленно!

Запись в системном журнале – это как подпись под документом, как отпечаток пальца на вещественном доказательстве. Ее невозможно подделать, нельзя скопировать.

Кстати, этот недоучка даже таких элементарных вещей не понимает!

Ну и шут с ним! Уволится – невелика потеря, пускай катится на все четыре стороны! Как говорится, на его заявлении на увольнение смело можно поставить резолюцию: флаг тебе в руки, барабан на шею, билет на елку и три пера в задницу, чтобы рулить по ветру было удобнее!

– Сергей Михайлович! – голос Ивкиной мгновенно вернул Сергея в реальный мир. – У меня большая проблема! В текстовом редакторе у меня потерялась панелька!

Ивкина стояла перед Сергеем, всем своим видом подчеркивая мелочность всех остальных проблем. Сергей поднялся и прошел в соседнюю комнату.

На компьютере Ивкиной Флажок в соответствующем меню стоял, но панели и правда на экране не было и в помине. Присмотревшись внимательно, Сергей увидел, что из-за левого края экрана выглядывает крохотная полоска шириной не более одного пикселя. Вытянув окно и установив его на место, запихиваю на место, Сергей не мог промолчать:

– Как же вы её туда засунули? – поинтересовался Сергей.

– Не знаю, – ответила Ивкина. – Она сама. Ну, ладно, спасибо вам большое!

– Да не за что, – пожал плечами Сергей.

Он направился к выходу, но, не доходя шага до двери, оглянулся.

Ивкина сидела за компьютером. Она взяла мышку и наклонилась над ней. Почти упираясь носом в самый коврик, Ивкина, провожая мышь носом, резко двигала ей по коврику, после чего ещё более резко вскидывала взгляд к экрану. Несколько секунд она смотрела на экран, после чего опять наклонялась над мышкой и двигала ее, внимательно смотря на экран.

Это было похоже на постепенную корректировку огня гаубичной батареи по принципу «недолёт-перелёт». Создавалось ощущение, что Ивкина корректирует систему залпового огня, доводя точность поражения цели до миллиметра, ориентируясь на «артиллерийскую вилку».

При виде такой комичной сцены, с трудом сдерживая хохот, Сергей вышел из комнаты и направился к двери своего кабинета, где надрывался телефон.

Сергей снял трубку.

– Слушаю, – вежливо ответил он.

– Сергей Михайлович, – раздался в трубке голос Корзинкина. – Зайдите ко мне прямо сейчас.

– Хорошо, Сергей Орестович, – ответил Сергей.

Он повесил трубку и посмотрел на часы. Наверняка, Корзинкин хочет побыстрее узнать результаты расследования. Но ведь он назначал Сергею аудиенцию на двенадцать часов! Очень странно: до полудня еще целый час. Почему же Корзинкин торопит?

Впрочем, неудивительно. Небось, Штерн пришел в ярость от того, что кто-то копается в его грязном белье. А Леопольдыч в гневе страшен. Таких кренделей может навешать, что только успевай уворачиваться. Но Сергею-то чего бояться? Все данные у него на руках. Стас повел себя очень глупо: вместо того, чтобы спокойно поговорить, он сорвался, как истеричка. Ну да это его дело: он ему не нянька. Большой мальчик уже, пускай поступает, как хочет!

– Вы сегодня утром беседовали со Стасом? – без предисловий, напрямик спросил Корзинкин, когда Сергей вошел в кабинет и уселся напротив шефа.

– Да, беседовал, – ответил Сергей, – Как вы и говорили…

– Тут вот какое дело, – перебил Сергея Корзинкин. – Сейчас Стас был у Александра Леопольдовича и сказал ему, что собирается увольняться, поскольку не желает работать с вами, ибо вы применяете гестаповские методы допроса. Что вы допросили его в грубой форме, угрожали ему, выдвигали голословные обвинения в его адрес. Это правда?

От подобного неожиданного заявления своего начальника Сергей поперхнулся и чуть не свалился со стула. Он с изумлением, широко раскрыв глаза, посмотрел на Корзинкина и несколько секунд молча переваривал заданный вопрос. Затем ему стало смешно.

– Сергей Орестович, – рассмеялся Сергей. – Я, конечно, всякое слышал на своем веку, и меня во многом обвиняли, но в применении гестаповских методов – еще ни разу. А позвольте узнать: в чем эти методы состояли? Я что: к батарее Стаса приковал? Утюгом его пытал? Бил его? Ни в коем случае: я просто задал ему вопросы. Полностью согласен со Стасом: вопросы были чрезвычайно неприятными. Но это были пока что вопросы, а не обвинения. Не спорю, я действительно предъявил Стасу в качестве фактов системные журналы, из которых неопровержимо следует, что почту Александра Леопольдовича перлюстрировал именно Стас – и никто другой. Но даже в этом случае я не обвинял Стаса, а задавал ему вопросы, просил его объяснить эти факты. Он же вообще не захотел ничего объяснять: сразу началась какая-то непонятная бабья истерика! Сергей Орестович, вы бы слышали – ЧТО он орал! По сути дела Стас ничего мне не ответил и ничего не объяснил. Из ваших слов я делаю вывод, что он просто сразу побежал жаловаться Александру Леопольдовичу, решил, что лучший вид обороны – это наступление. Но, кстати, в данной ситуации он поступает очень глупо, ибо отрицать очевидные факты – согласитесь, Сергей Орестович, дело недостойное и совершенно бесполезное!

– Однако Александр Леопольдович сейчас придерживается иного мнения, – ответил Корзинкин. – Но это еще далеко не все. Далее, Стас сказал, что вы на работе частенько выпиваете. И вас видели в нетрезвом состоянии в институте. Александр Леопольдович поручил мне тщательно с этим разобраться, поэтому я спрашиваю у вас: это правда?

– Что? – изумился Сергей. – Я выпиваю? Что за бред? Кто хоть раз меня видел пьяным в рабочее время? Когда?

– Не знаю, – уклончиво ответил Корзинкин. – Так Стас сказал Александру Леопольдовичу и он поручил мне с этим вопросом разобраться. Я опросил людей и, кстати, многие подтвердили, что от вас иногда пахнет алкоголем.

– Сергей Орестович, – насмешливо сказал Сергей. – А лично вы меня хоть раз видели пьяным? Не какие-то абстрактные «люди», а лично вы?

– Лично я, положим, не видел, – пожал плечами Корзинкин. – Но я и не принюхивался. А вот люди – они видели…

– Ну, знаете, Сергей Орестович, – развел руками Сергей. – А если вам завтра скажут, что я молюсь богам Вуду и исповедую культ Вицли-Пуцли – вы тоже этому поверите? Вам не кажется, что для подобных обвинений нужны доказательства, а не голословные утверждения какого-то сопляка-недоучки?

– Да при чем тут доказательства? – раздраженно спросил Корзинкин. – Мы же не в суде, в конце концов! И оргвыводы на основании голословных обвинений никто делать не собирается. Но есть мнение, понимаете, МНЕ-НИ-Е! И, кстати, Александр Леопольдович придерживается того же мнения.

– Честно говоря, Сергей Орестович, на какое-то абстрактное «мнение», не подтвержденное никакими доказательствами, мне глубоко наплевать с высокой колокольни, – заметил Сергей. – Вот лично я, напротив, могу неопровержимо доказать, что Стас перлюстрировал почту Александра Леопольдовича. Могу доказать это с точностью до секунды, показать, какие именно письма он читал и когда. И эти доказательства я могу Александру Леопольдовичу предъявить – хоть в электронном, хоть в печатном виде. В свою очередь, если Стас может доказать, что я пьянствую на работе – пожалуйста, доказательства в студию! А если нет доказательств – пускай Стас заткнется и молчит в тряпочку!

Несмотря на то, что Сергей старался сдерживаться и говорить спокойно, последние слова он выкрикнул.

– Во-первых, Сергей Михайлович, говорите тише, – строго сказал Корзинкин. – Во-вторых, выбирайте выражения: вы не на рынке и не в подворотне, а в кабинете заместителя генерального директора по производству, поэтому извольте держать себя в руках. А, в-третьих, из ваших слов я делаю окончательный вывод, что вы не понимаете текущей ситуации. Если Александру Леопольдовичу говорят про кого-либо, что он плохой, то наш генеральный директор так и будет считать. Он не станет перепроверять полученную информацию, а примет ее к сведению. Хорошо это или плохо – это не мне судить и, тем более, не вам. Но это та реальность, с которой следует считаться. В данном случае вы подставились. И теперь именно вам, а не Стасу необходимо дать соответствующие объяснения. Ибо Александр Леопольдович был просто в бешенстве от этого инцидента! Почему он так решил – не знаю. Может быть, он питает к Стасу какие-то отеческие чувства, а, возможно, Стас предоставил Александру Леопольдовичу убедительные доказательства своей правоты – мне это неизвестно. Поэтому я и прошу вас дать объяснения.