Прощай генерал… прости! - Фридрих Незнанский

— Это действительно так. Но я и сам узнал о такой, простите, чести только сегодня утром. Ничего не понимаю.

Рейман пожал плечами, как бы оставляя слова Турецкого на его собственной совести.

— Если я смогу быть вам чем-нибудь полезным… Я ведь прошел с Алексеем Александровичем, начиная с Афганистана, вот так… Есть о чем вспомнить. Только долго я здесь не задержусь. Дела… Там.

— Я искренне рад нашему знакомству, и если вы назначите время, с удовольствием выслушаю все, о чем вы сами сочтете необходимым мне рассказать. Мне надо знать о человеке ровно столько, чтобы иметь возможность грамотно судить о его поступках. И не иначе. Но хотелось бы, чтобы наша беседа состоялась как можно скорее, времени, как я понимаю, у нас обоих в обрез. Скажем, если завтра? Вот вам моя визитная карточка. Звоните в любое время. Готов встретиться где угодно, включая мой служебный кабинет в Генеральной прокуратуре, если вас устроит. Есть другие предложения? Пожалуйста. Но могу ли я и вам задать сейчас вопрос?

— Сделайте одолжение.

— Почему вы обратились ко мне?

— Я поинтересовался… Мне сказали, что вы не бросаете расследуемых дел на середине. А сегодня это — немало.

— Но, к сожалению, далеко не все получается так, как хочется. Точнее, как совесть подсказывает.

— А вот и давайте поговорим об этом завтра. Сегодня же мне не хотелось бы оставлять Анечку… я имею в виду вдову… наедине с ее мыслями. Родственники — это одно, а мы с Алексеем Александровичем крепко дружили. Она это знает.

— Дружили? — чуть улыбнулся Турецкий, а Рейман немедленно это засек.

— А что вы заметили странного? — спросил с легким даже вызовом.

Турецкий смущенно хмыкнул:

— Нет, я… Просто мне приходилось слышать из разных источников, что покойный генерал был… как бы поточнее выразиться?..

— Не стесняйтесь, Александр Борисович, — неожиданно усмехнулся Рейман. — Вы хотели сказать — немного антисемитом, да?

— Нет, конечно, что вы! Но… где-то в этом смысле. Крутой, часто непредсказуемый характер… Одинокий такой волк… Типичная, я понимаю, болтовня, даже, возможно, злостные сплетни, хотя генерал, бывало, выражался в связи с национальным вопросом обычно довольно резко, чем снискал в определенных кругах этакую своеобразную поддержку, разве не так?

— Бог с вами, — улыбаясь, махнул рукой Рейман. — Скажу вам, не делая из сказанного никакого секрета. — Он потянулся к Турецкому, и Александру Борисовичу даже пришлось слегка нагнуться к нему. — Если уж он что и ненавидел, так это, по его же словам, «всякие жидовские штучки». Да, он так и говорил, но имел-то в виду жулье, которое не переваривал в любом виде, в любых размерах и под любой национальной личиной, вот это было. И лично я с ним тут всегда был согласен. Ну, я чувствую, мы с вами найдем общий язык. Так вы едете на поминки?

В вопросе прозвучала изрядная доля сарказма. На что Турецкий безнадежно развел руками — мол, а что остается делать? И тогда Рейман сказал:

— Пойдемте, я вас познакомлю с вдовой и немногими близкими Алексея Александровича. А то ж… нет, вы только гляньте на эту публику! — Он с насмешкой указал на толпу, целенаправленно устремившуюся к автобусам и машинам, чтобы, не теряя драгоценного теперь времени, мчаться в банкетный зал. — .Если отправитесь один, так точно без стула останетесь, я знаю…

5

Александр Борисович скоро понял, что Клавдия Сергеевна останется сегодня безутешной. Он не стал ей морочить голову, а ближе к концу рабочего дня позвонил в приемную Меркулова и сказал, что вынужден задержаться. Увы! Ну, конечно, это гадко с его стороны, разумеется, ужасно некрасиво, однако в данной ситуации он просто бессилен что-то изменить.

— И потом, Клавдия, — поспешил добавить, оправдываясь и одновременно противореча самому же себе, — ты — умная женщина, и у тебя достаточно такта, чтобы понять элементарную, в общем, истину: все-таки похороны — это достаточно сильный эмоциональный фактор, который в определенном смысле оказывает отрицательное воздействие на психику. И я не совсем уверен, что смогу сегодня… э-э, полностью соответствовать, ты меня понимаешь?

— Я приняла бы твои жалкие оправдания, если бы ты отправился утешать вдову, — резонно возразила Клавдия. — Но ведь ты наверняка уже знал обо всем этом заранее, так зачем же было вселять в меня напрасные надежды?!

Батюшки! Мадам заговорила тоном оскорбленной героини очередного мексикано-бразильского сериала! Клясться в том, что ее подозрения и обиды беспочвенны, было бы, по крайней мере, неразумно. Жаркие оправдания вызывают еще большие подозрения. А вот спустить это дело на тормозах — самое, пожалуй, то.

— И это я только что упомянул о твоем уме?! Боже, Клавдия, твоя ревность не знает границ! А закончил страстную отповедь вполне деловым и доверительным тоном: — Тут появилось несколько любопытных фигурантов, которые уже завтра могут убраться восвояси и потом их хрен отыщешь, а я хочу успеть с ними поговорить… по душам, понимаешь? Без протокола. И сколько это займет времени, никто не знает. Вот поэтому…

— Но, может быть… потом? — с воскресшей надеждой спросила она.

— Клавдия, я тебя столько раз обманывал, что мне уже стыдно глядеть в твои глаза. Тебе нужен очередной обман? Мне — нет.

— Ладно, принимаю твои объяснения. Но учти, я все равно буду ждать. Господи, и за что мне такое наказание?!

Ну вот, это уже куда ни шло…

Турецкий в принципе не соврал обиженной им подруге. Так сейчас получилось, что к нему было невольно привлечено внимание многих из тех, на кого он сам просто не рассчитывал. Вероятно, известие о том, что лично президент поручил провести новое расследование «важняку» из Генеральной прокуратуры, стало достоянием «широкой общественности». И хотя для многих тут, в огромном зале, за поминальным столом, дело было ясным, как любое, пардон, выеденное яйцо, тем не менее сам факт поручения президента поневоле приходилось воспринимать всерьез. А раз так, то, значит, и полной уверенности в том, что всем все по-прежнему понятно, ни у Турецкого, ни, похоже теперь, и у других тоже не было. И как положено в обстоятельствах подобного рода, каждый стремился высказать свою, естественно, наиболее достоверную точку зрения. Причем высказать в доверительной форме и лично Александру Борисовичу, чтобы у того не оставалось и тени сомнения, будто его собеседники способны в столь драматических ситуациях позволить себе хотя бы долю лукавства. И всех надо было выслушать, многозначительно кивая при этом и изображая понимание. Зачем же зря обострять-то раньше времени? А в том, что придет время и для обострений, Турецкий даже не сомневался.

Странно, но главную причину трагедии большинство видело все-таки в настырном и упертом, очень трудном характере самого генерала. Многие ж ведь его знали лично, по совместной службе, а большинство других — как любого, достигшего определенно высокого уровня в армейском клане. У них, как говорится, своя компания. Можно быть даже лично с кем-то и незнакомым, зато знать о человеке буквально все, чем располагает на этот счет Главное управление кадров Министерства обороны. Уж такова армейская жизнь…

Александр Борисович жалел, что не взял с собой диктофона, да, впрочем, вряд ли и сумел бы им воспользоваться. Неплохо было бы записать убедительные речи расчувствовавшихся «соратников» покойного генерала, чтобы позже, в спокойной уже обстановке, еще раз послушать, проанализировать. А впрочем, чего их слушать-то? Можно подумать, будто откроется что-то новое…

Нет, в данной ситуации Турецкий все-таки рассчитывал на помощь Игоря Иосифовича, который, скорее всего, мог знать о генерале куда больше всех, вместе взятых, нынешних застольных ораторов. И только подумал о нем и посмотрел в его сторону, как увидел, что тот делает ему какие-то знаки. Выждав паузу, когда закончил речь очередной оратор и все, дружно выпив, принялись закусывать дальше, Александр Борисович поднялся, извинившись перед соседями, сказал, что на минутку, те поняли, видимо, что ему надо в туалет, закивали, а генерал слева даже стал показывать, в какую сторону идти. Поднялся и Рейман, кивнув Турецкому в сторону дверей. Там они и встретились.

— Вы ведь курите, Александр Борисович? — спросил Рейман.

— Теперь уже изредка. Но если вы… то я с удовольствием составлю вам компанию.

Они спустились этажом ниже, где было помещение, предназначенное для курильщиков. Несколько человек, находящихся уже там, приветствовали их кивками, продолжая свои разговоры. Похоже, что сегодня здесь были только свои, даже если они и незнакомы друг с другом. Каста, одним словом.

— Я хотел вам сказать, — начал Игорь Иосифович, — что на вас уже объявлена охота, Александр Борисович. — Рейман улыбнулся, закуривая и держа при этом сигарету в горсти, словно бывалый фронтовик, что немедленно отметил Турецкий.