Прощай генерал… прости! - Фридрих Незнанский

— Теперь уже изредка. Но если вы… то я с удовольствием составлю вам компанию.

Они спустились этажом ниже, где было помещение, предназначенное для курильщиков. Несколько человек, находящихся уже там, приветствовали их кивками, продолжая свои разговоры. Похоже, что сегодня здесь были только свои, даже если они и незнакомы друг с другом. Каста, одним словом.

— Я хотел вам сказать, — начал Игорь Иосифович, — что на вас уже объявлена охота, Александр Борисович. — Рейман улыбнулся, закуривая и держа при этом сигарету в горсти, словно бывалый фронтовик, что немедленно отметил Турецкий.

— В самом деле? — усмехнулся он.

— Не в прямом — в переносном смысле. Ко мне уже обратились несколько человек, интересовались, кто да что. Попросили представить. Имейте это в виду. То есть я хочу сказать, не сбегайте раньше времени, если вам действительно это интересно. И нужно. Кстати, я передал вашу просьбу о встрече Ане, она согласна на завтра, на любое удобное вам время. Ну а на меня, как уже сказано, вы можете полностью рассчитывать в течение четырех ближайших дней. После «девятин», Анечка просила меня задержаться, я сразу отбываю в свои Палестины. Вот тут уж в прямом смысле… — Он вздохнул.

— А чем бы вы объяснили проснувшуюся вдруг потребность неких людей войти в контакт, скажем так, с новым следователем? Дело ведь, как здесь говорили практически все, однозначное. Или все же остались сомнения? А может, они появились в связи с указанием президента?

Рейман взглянул на Турецкого исподлобья, но с ухмылкой, словно проверяя, всерьез ли это сказано? Но, встретив аналогичный взгляд Александра Борисовича, пожал плечами.

— Боюсь, вам придется потерять много драгоценного для себя времени, не говоря уже о здоровье, пока вы сможете составить хотя бы приблизительный портрет того, чью жизнь решили осмыслить. Если решили. Что, возможно, в вашем положении совсем и не обязательно. Есть ведь и более короткие пути…

— Но вы, насколько я понимаю, мне их не советуете? А почему? Впрочем, возможно, вы и правы. Какая теперь, в сущности, разница, кого мы назовем виновным в гибели генерала и его товарищей? Ну, к уже названным добавится еще, может быть, пяток… либо десяток фамилий… А что изменится? Люди ж не вернутся. И справедливость, по большому счету, тоже не восторжествует. Баш на баш? И что получится в остатке? Кому легче-то? И надо ли?

— Значит, вы так поняли мою интонацию… — не спросил, а скорее подтвердил Рейман.

— Нет, ну что вы! Я пока пытаюсь понять… Например… зачем лично вам это надо? Вы же вроде бы?..

— Там, да? — Он небрежно махнул ладонью в сторону.

— Как бы… — Турецкий хмыкнул.

— Как бы… как бы… — в задумчивости повторил Рейман эту частицу речи под названием, скорее всего, «союз», а в сущности, языковую белиберду, модную в последнее время, особенно среди новейших бизнесменов, создающих с ее помощью видимость собственной многозначительности— как бы, понимаешь, думаю… как бы размышляю… — Слушайте, а вы мне нравитесь. — Рейман, как тот ребе из анекдота, поджал губы и покачал мудрой головой. — И я вам скажу, что, вполне возможно, останусь и еще, чтобы посмотреть, к чему вы таки придете.

— Что так? — почти неприлично засмеялся Турецкий и сразу одернул себя. Но уж больно анекдотично и в самом деле все это выглядело..

— А может быть, и во мне тоже где-то там, глубоко, — он ткнул себя пальцем в грудь, — сидит это неясное пока чувство вины… Прошу заметить, что мы с ним расстались все-таки до… вы понимаете? И я не исключаю, что, не случись этого тогда, мы не стояли бы сейчас, извините, тут с вами. Нет, — он брезгливо оглянулся и сморщил крупный свой нос, — совсем не место для разговора… Вернемся? А то наверху подумают еще, будто я увел вас нарочно, чтобы использовать наше знакомство в своих личных, корыстных целях.

— Неужели? — все никак не мог избавиться от улыбки Турецкий.

И когда они уже поднимались по лестнице, он с этакой легкой небрежностью бросил-таки вопрос:

— Сказав «до», Игорь Иосифович, вы имели в виду какой-то определенный этап? Или, простите, случившийся факт?

Рейман остановился и внимательно, чуть склонив набок голову — оказывается, это у него была такая привычка, — снизу вверх посмотрел на Турецкого.

— А я, знаете ли, не ошибся. Вы верно поняли. Но… наш с вами разговор состоится немного позже. А пока отвечу так: он начал менять курс…

— Постойте секунду, Игорь Иосифович, — тронул его за плечо Турецкий. — Ко мне пришла сейчас мысль, будто вас мучают некие угрызения, ну, скажем… Не оставь вы генерала тогда, вам пришлось бы разделить его судьбу… в том вертолете. Не так?

Рейман помолчал, кивнул и пошел дальше.

Глава вторая

ИСПОВЕДАЛЬНЯ

1

Орлов был чаще всего груб. Но и справедлив. Всю жизнь создавал себе, говоря современным языком, имидж «отца-командира». Был жестким и бескомпромиссным и в отношении людей, с которыми его связывала служба, и при окончательном принятии решений, каких бы проблем они ни касались — скажем, войны в Приднестровье или в Чечне либо же, как говорится, к слову, вкусовых качеств пшенной каши, приготовленной тем же армейским поваром. Казалось, для него не существовало неглавных вопросов. И так практически на протяжении всей его жизни. Черт возьми, но ведь с этим жить очень непросто! А про то, что еще и чрезвычайно неудобно, даже рассуждать нечего… Оттого и соответствующая, как показывает прошлое, негативная реакция начальства, включая и бывшего теперь уже министра обороны, почтившего, кстати сказать, своим присутствием траурный зал. А попробовал бы он не «почтить», если нынче сам президент и вся его команда официально «отметились» в скорбном ряду провожающих в последний путь известного в стране государственного деятеля!.. Ну да, это тебе не хухры-мухры, а губернатор крупнейшего в стране региона, значит, по креслу и почести. И что подчинялся тебе когда-то этот самый генерал, так про то ты теперь забудь, это уже мелкий факт твоей, а не его биографии, поскольку именно ты, бывший министр, нынче в глубокой… э-э, отставке, а он и посмертно все еще на коне! Уж тебя-то подобным образом хоронить не станут…

Ну ладно, пойдем дальше. Способен ли был он на компромиссы? Тоже кардинальная постановка вопроса. Кто утверждает — да, а кто резко отрицает, считая, между прочим, именно отсутствие этого качества в характере Орлова главной причиной его столь нелепой гибели. Вон даже как! Но куда же тогда подевались многочисленные политические союзы, в которых так или иначе участвовал генерал за последний десяток лет? Или это была у него своеобразная игра? Трудно ответить.

А мог ли он адекватно реагировать на собственные ошибки либо промахи? Тоже еще как сказать! Но, во всяком случае, вину за принятие тех или иных не совсем, назовем их так, верных или, опять же, популярных решений на плечи подчиненных никогда не перекладывал. И это — большой плюс, ибо большинству руководителей, и не только военного ведомства, отлично известно, каким образом и где чаще всего находят виноватых за промахи верховного руководства.

Вот, пожалуй, и все, что сумел извлечь Турецкий из сказанного за столом и возле оного господами военными. Их, пожелавших высказаться откровенно, нашлось, однако, совсем немного, вопреки утверждению того же Реймана. Да и сами признания, если их можно называть таковыми, прозвучали отнюдь не в публичных, застольных выступлениях, где, по обычаю, преобладают нотки прощания и прощения, то есть некоего покаяния перед присутствующей еще на тризне душой ушедшего в мир иной человека, а с глазу на глаз со следователем. Словно это были некие тайные откровения, которых и стесняется, и даже малость побаивается твой собеседник, возможно, всерьез считавший сказанное каким-то откровением. Оно-то, наверное, чисто внешне и выглядело бы так, кабы все это уже давным-давно не было растиражировано средствами массовой информации. А может, этот своеобразный «синдром откровения» как раз и продиктован именно обилием прессы, не пропускавшей мимо своего внимания ни одного громкого поступка бывшего генерала, ставшего известным политиком? И вот тогда общественное мнение, формируемое этой прессой, ты охотно выдаешь за свое собственное? Так, к сожалению, и бывает чаще всего…

А тут, видимо, еще и генеральские прокурорские погоны Турецкого стали невольно тем магнитом, который притягивал к себе внимание присутствующих. Не дураки же ведь собрались, понимали, что к чему. Значит, считали, что лучше в иных ситуациях проявить инициативу самому, нежели дожидаться, когда тебя вызовут для дачи показаний. И хотя лично ты ни в чем не виноват и никаким боком к трагедии отношения не имеешь и вообще ни к чему непричастен, да ведь мало ли куда вдруг вывернет кривая! А доверительность — она гораздо лучше. Всегда можно повторить: да я, ребята, с милой душой, мне таить нечего, вот он я, весь открыт перед вами… как чистый лист протокола.