Верность - Константин Локотков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заинтересовал Федора и небольшой самоуверенный паренек с огромными очками над маленьким носом, Федор его не видел раньше или не запомнил.
Паренек подошел и спросил, можно ли курить в коридоре.
— Моя фамилия Прохоров, — бойко сказал он. — Я сразу узнал: вы студент старшего курса. Правильно? Ну вот. Разрешите, как ваша фамилия? Купреев? Очень приятно. Значит, нельзя курить… Жалко, жалко… — Он поправил очки и легонько вздернул плечами, чуть прижав локти к бокам. — Ну, вот теперь и я студент. Ох и досталось! Ну-у, трудный институт, да-а!
За несколько минут Федор узнал, что Прохоров окончил подготовительные курсы, отца и матери нет, живет у дяди, очень большого начальника, и что он, Прохоров, не сомневался, что его примут.
— Даже если б и засыпался, — сказал он.
— Даже если бы и не сдали экзаменов? — Федор с искренним удивлением разглядывал его круглую физиономию. — По-моему, людей принимают за их знания…
Ему хотелось сказать что-нибудь колкое этому самоуверенному пареньку, то и дело смешно передергивавшему плечами. Но сказать он ничего не успел.
Прохоров помахал ему рукой, с криком: «Борис, Борис!» — помчался за очень толстым, щеголевато одетым молодым человеком.
Федор ловил себя на том, что часто останавливался перед доской объявлений и невольно тянулся взглядом к списку принятых. Там под крупным заголовком «Технологический факультет» против № 85 стояла фамилия: Купреева М. П.
Он отходил очень довольный. Новизна ощущения не тускнела в течение дня, она становилась лишь сосредоточенней и прочней. Полтора месяца бессонницы, душных, замкнутых комнатой дней, — и ни шалости Павлика, ни заманчивые, зовущие краски лета, ни усталое и беспокоившее его покорностью внимание самой Марины не уменьшили его настойчивого желания отлично подготовить ее в институт. Сколько волнений пережито, пока Марина сдавала экзамены!
Он встречал ее у дверей аудитории. Марина, бледная и рассерженная, коротко бросала:
— «Хорошо» поставили.
И стремительно проходила туда, где меньше людей. Он шел следом и молчал, не зная, чем ее утешить. Конечно, его огорчало, что Марина не получила отличной оценки, но он чувствовал, что не этим она рассержена.
— Ну, чем ты расстроена? — спрашивал он, улыбаясь, когда Марина немного успокаивалась.
— Пытка… — говорила она и терла лоб пальцами. — Я не выдержу этого, Федор.
— Крепись, Марина…
— Нет, как это унизительно, когда что-нибудь не ответишь!.
Вскоре она оживлялась, и он, радуясь за нее, слушал рассказ о том, как она сдавала и что переживала при этом.
Трудно, доставались Марине экзамены. Больше двух лет прошло, как она окончила среднюю школу, и уже многое позабыла. Вначале Федор даже растерялся, настолько показались недостаточными ее знания. Может быть, думал он, ей лучше пойти на подготовительные курсы? Нет, он не мог согласиться с этим. Проще и легче всего идти к цели вразвалочку, потерять год на подготовку. В полтора-два месяца можно подготовиться в институт. Надо только, чтобы Марина была уверена в своих силах.
Федор не жалел ни себя, ни Марину. Сколько раз за эти два месяца замечал в ее глазах усталую, робкую просьбу: «Отдохнем. Я не выдержу этого», но не поддавался. Утешал: «После экзаменов отдохнем. А сейчас каждая минута дорога». Его самого подкашивала усталость, голос охрип от беспрерывного чтения вслух. Но он все читал, все декламировал математические формулы, теоремы и правила, заставлял повторять их Марину, — не шел дальше, пока не убеждался, что она не только заучила, но и поняла.
Первый ее успех на экзаменах окрылил Федора. Умница! Сдала на «хорошо». И все последующие экзамены тоже на «хорошо». В том, что она будет в институте, Федор уже не сомневался.
Последним экзаменовал Марину профессор кафедры марксизма-ленинизма Ильинский. В программу входили история народов СССР и Конституция СССР.
По истории Марина отвечала живо и без запинки (этот предмет давался ей легко, «все равно, как роман читать, интересно!» — говорила она). Но ее ответы по Конституции не удовлетворили профессора. Он сказал:
— Тут у вас плохо, очень плохо. А могли бы сдать на «отлично», как и историю. Ставлю общее «удовлетворительно», но знайте — делаю это с большим трудом. Надеюсь, что, придя в институт, вы будете с интересом изучать нашу действительность.
Марина вышла от Ильинского чуть не в слезах. Это был первый жестокий удар по ее самолюбию.
— Как же так получилось? — спрашивал Федор после того, как Марина успокоилась. — Ведь это такие ясные, понятные вопросы — и вдруг…
— Но мы же с тобой не повторяли этого! — возражала Марина.
— Я тебя не пойму, Марина, — удивился Федор. — Ну ладно, историю… Мы ее повторяли два раза, но здесь… Проект Конституции печатался в газетах, в брошюрах, обсуждался, сама Конституция принималась съездом. В ней вся наша жизнь. И не знать Конституцию — удивительно, Марина, прости меня. Вы разве не изучали ее в школе?
— В школе? — Марина задумалась. — Да, в школе изучали, но плохо, наверное. — Она помолчала, потерла пальцами лоб. — Вообще как-то неважно у нас занимались этими вопросами… считали, что это главным образом дело комсомола… Если кто не ответил по математике — скандал, а если не знал истории или текущей политики, — обсудят на комсомольском собрании, и только… У нас одна девочка четыре раза пересдавала историю, так и сдала, не зная ее, — «измором» взяла. Конечно, все это от директора и от преподавателя зависело. А наш преподаватель, — Марина неожиданно покраснела и, секунду поколебавшись, не зная, следует ли это говорить Федору, решительно и с досадой продолжала, — ставил мне отметки за «счастливую наружность», как он сказал. Ведь вот глупый!
— Как? Прямо так тебе и сказал? — возмутился Федор.
— Ну, нет! Его племянница училась, моя подруга. Он ей дома сказал, она — мне.
— Ну, а ты что?
— Что же я? Молчала, боялась встречать его… Впрочем, не знаю, может быть, он пошутил…
— Он молодой? — с серьезным видом продолжал допрашивать Федор.
Марина с шутливым лукавством взглянула на него и вдруг расхохоталась:
— Какое — молодой… Лет шестидесяти.
Федор усмехнулся.
— И что же, он продолжает… свою деятельность?
— Сняли! Я уже после, как оставила школу, узнала. И директор поплатился — выговор дали… За либерализм, что ли. — И, точно разгадав мысль Федора, опечалилась, опустила глаза. — Конечно, я сама виновата… Ставил отметки, ну, думала, — заслужила, значит. Только историей сама интересовалась, и то, — она махнула рукой, — быстро забывалось… Как легкая занимательная прогулка в прошлое, и только… А вот повторила с тобой, и как-то по-другому осветилось, знаешь…
Этот разговор происходил в комнате Федора, в общежитии. Марина была весела. Если иногда и набегала на ее лицо печальная тень — отзвук укоряющих слов Федора, — то быстро улетучивалась. Облегчение и радость от прошедших экзаменационных страхов были сильнее минутных огорчений.
«Ну вот, а мы боялись, — все кончилось прекрасно, — думал Федор, с удовольствием отмечая на лице жены милую и переменчивую игру выражений. — Если бы она была всегда такой — веселой и открытой!»
— Да, значит, плохую память оставила у тебя шкода, — сказал Федор.
— Почему школа? — возразила Марина. — Один учитель… и не плохую — это не точно, Федор… а так — серый он какой-то.
— И это плохо. Я вот всех своих учителей по рабфаку всегда добрым словом вспоминать буду. — Федор помолчал, задумавшись. — И все-таки нет, нет, Марина! Ты правильно, честно признаешь: сама виновата. Нельзя сваливать на школу, на учителей, даже если они оказались и не на высоте. Ведь кроме школы есть семья, товарищи… Неужели у вас в семье не интересовались вопросами, на которых ты запнулась у профессора Ильинского? Я помню, мы с отцом, бывало, такую полемику откроем, а потом начнет он меня проверять в международных и в наших, внутренних, делах — хоть стенографируй, а после прорабатывай как лекции. Иногда в школе того не узнаешь, чему может научить отец. Жалко только — многое позабылось, а вспомнить — восполнить — все времени не хватает. Ведь какую бездну надо знать по своей основной специальности… Честное слово! — Он засмеялся. — Мне кажется, я тогда, когда отец был жив, больше знал и как-то словно способнее был. Правильно говорят: набирайся знаний смолоду, когда память свежа. — С задумчивой улыбкой спросил: — У вас в семье тоже, наверное, так, правда? Виктор задиристый, вот доставалось отцу, а?
Федор плохо знал отца Марины. Близко видел его несколько раз, когда, живя в деревне, приходил к Виктору на квартиру. Соловьев-старший показался неплохим человеком. Подвижный, энергичный, он был постоянно весел и все куда-то спешил, спешил… В таком человеке естественными были бы широкие, размашистые жесты, стремительная походка, но — и это казалось в нем неоправданным — жесты и походка его были мелкими, суетливыми.