История - Корнелий Тацит

Во всяком случае как историк он ищет естественных причин событий. В начале "Истории", после программного вступления (I, 1-3), мы находим очень интересную картину состояния империи перед гражданской войной 69 г. "Нужно, я полагаю, оглянуться назад и представить себе положение в Риме, настроение войск, состояние провинций, представить себе, что было в мире здорово и что гнило. Это необходимо, если мы хотим познать не только внешнее течение событий, которое по большей части зависит от случая, но также их смысл и причины" (История I, 4). Потенцию гражданской войны он усматривает в самом существе империи, опирающейся на военные силы. Тацит рисует состояние умов в Риме: настроение сенаторов, всадников, народа в его "лучшей" и более "низменной" части, даже рабов и, что самое важное, войска. Затем изображается состояние провинций и находящихся в них армий, как в западной, так и в восточной части империи. Историк не формулирует теоретических обобщений, но постоянно обращается к состоянию умов (mens) и нравов (mores) как к причинам, лежащим в основе значительных исторических процессов. Политический опыт сенатора и магистрата позволяет Тациту разглядеть за императорскими капризами, за внешним ходом военных и сенатских дел также и внутренние пружины управления. В четвертой книге "Анналов" дается обзор состояния империи к 23 г. Описываются вооруженные силы, характер верховного управления, порядок заведования финансами и личным хозяйством императора, законность в судах (5-6).

Тем не менее "причины" являются в трудах Тацита лишь фоном, на котором развертывается военно-политическое повествование и та картина взаимоотношения императора и сената, которая привлекает основное внимание автора как государственного деятеля, моралиста и художника.

* * *

Историко-политические интересы Тацита сосредоточены вокруг проблематики империи. Он сравнительно редко заглядывает в более далекое прошлое Рима, ограничиваясь в этих случаях краткими суммарными обзорами.

Согласно концепции Тацита, императорское единовластие возникло в интересах мира ради прекращения междоусобных войн. Тацит не обманывается видимостью республиканских форм, сохранявшихся при принципате: римское государство таково, как если бы оно управлялось одним лицом (Анналы, IV, 33). Он примирился с монархическим устройством Рима, но ищет для этого строя смягченных форм.

Античная государствоведческая теория различала в каждом виде государственного устройства "правильную" и "искаженную" форму. Для единовластия искаженной формой была тирания. Ненависть к тирании пронизывает все труды Тацита, начиная с "Агриколы". При всей своей нелюбви к философам он даже цитирует платоновского Сократа (не называя его, впрочем, по имени) для того, чтобы заклеймить тиранов (Анналы, VI, 6). Тиберий, Нерон - самые мрачные портреты, созданные Тацитом. В таких же красках несомненно был изображен Домициан в несохранившихся частях "Истории". Рядом с тиранами - их приспешники, например, Сеян при Тиберии и многочисленные, большей частью безымянные, "обвинители", "доносчики" (delatores), этот "разряд людей, придуманный на общественную погибель" (Анналы, IV, 30).

Средств предупредить возникновение тирании императорский строй не давал. Особенно опасным представлялся, с этой точки зрения, династический принцип наследования, при котором власть легко могла оказаться в дурных руках. По-видимому, одно время Тацит рассчитывал на адоптацию, усыновление достойного лица, как на желательный для Рима способ перехода императорской власти. Незадолго до того, как Тацит начал работать над "Историей", адоптация была использована Нервой, усыновившим Траяна (см. выше, стр. 210). В первой книге "Истории" император Гальба произносит большую речь о достоинствах усыновления как способе выбора преемника (16), многие мысли которой близко соприкасаются со взглядами Тацита. Можно думать, что историк избрал здесь Гальбу в качестве рупора своих собственных идей. Однако в дальнейшем Тацит ни разу не возвращался к этому вопросу. Надежды, возлагавшиеся на адоптацию, вероятно, не оправдались. Еще в "Истории" Тацит замечал, что Веспасиан был единственным императором, который, в противоположность своим предшественникам, с приходом к власти переменился к лучшему (I, 50); при Траяне он мог еще раз убедиться в справедливости своего обобщения. Отношение Тацита к единовластному правлению (dominatio) становится в "Анналах" гораздо более суровым, чем в "Истории".

Есть ли силы, способные противостоять императорскому деспотизму? Идеолог господствующей верхушки не считает народ такой силой. Под "народом" Тацит разумеет по-старинке население г. Рима, т.е. ту в значительной мере деклассированную люмпен-пролетарскую массу, которую императоры считали своим долгом кормить хлебными раздачами и забавлять развлечениями. Этот "народ" не занимается делами государства, не чувствует за них ответственности (История, I, 89). Общественной силы "народ" не представляет, тем более что "свободнорожденных плебеев с каждым днем становилось все меньше", а численность рабов "неимоверно росла" (Анналы, IV, 27).

На отношение Тацита к рабам проливает свет эпизод из книги XIV "Анналов" (42-45). В 61 г. префект Рима Педаний Секунд был убит своим рабом. Столкновение произошло на личной почве, но старинный обычай требовал казни всех рабов, находившихся в это время в доме. Население Рима протестовало против массовой казни невинных людей, и даже в сенате раздавались голоса в пользу отмены старого порядка. Тацит не высказывает своего собственного мнения, но, рассказывая о прениях, не дает слова защитникам рабов, а только приводит обширную речь сторонника казни. Вывод оратора: такой сброд людей нельзя обуздать иначе, как страхом.

Плебеи, вольноотпущенники - это слои, обычно поддерживающие императора, а не сенат, и этим вызвано враждебное отношение к ним историографа-сенатора. С еще большим недоверием и страхом смотрит Тацит на армию, на ту силу, которая являлась непосредственной опорой императорского режима. Роль армии в гражданской войне 69 г. дает возможность развернуть серию картин солдатского произвола. Тацит отлично знает тяготы солдатской жизни, но с особенной симпатией рисует тех военачальников, например Корбулона, которые умеют - и собственным примером, и строгостью - поддерживать воинскую дисциплину в самых трудных обстоятельствах.

Только верхушечные слои - сенаторы и всадники - способны, по мнению историка, заботиться о делах государства (История, I, 50). С особенным вниманием он останавливается, конечно, на поведении сенаторов. При этом он предъявляет к представителям старинных родов более высокие требования, чем к другим членам сената, и приветствует их похвальные поступки как достойные предков и старинного имени (например: Анналы, VI, 29; XII, 12). Гораздо чаще, однако, писателю приходится сокрушаться об их поведении. Основной упрек Тацита по адресу сенаторов - это их "отвратительная" лесть, беспрестанное раболепство перед императорами. Лишь немногие деятели составляют исключение, как например, известный лидер сенатской оппозиции Тразея Пэт, - Тацит характеризует его как "саму добродетель" (Анналы, XVI, 21), - или зять его Гельвидий Приск (История, IV, 5).

Интересно, что Тацит относится положительно к изменению состава сената, пополнению его бережливыми и трудолюбивыми выходцами из италийских муниципиев и даже из провинций (Анналы, III, 55). Эта несколько неожиданная для Тацита позиция является, быть может, косвенным подтверждением предположения о провинциальном происхождении его рода (см. выше, стр. 204). В этом отношении показательна речь императора Клавдия (Анналы, XI, 24) в пользу присвоения знатным галлам из племени эдуев права быть сенаторами в Риме. Оригинал речи частично сохранился на большой надписи, найденной в 1528 г. в Лионе. Перед нами исключительный случай, показывающий, как Тацит перерабатывал подлинные документы. Он сохранил общий смысл не очень складной императорской речи, но сократил ее, упорядочил и усилил аргументацию. "Основатель нашего государства Ромул, - говорит у Тацита Клавдий, отличался столь выдающейся мудростью, что видел во многих народностях на протяжении одного и того же дня сначала врагов, потом - граждан" (Анналы, XI, 24). Историк, таким образом, всецело поддерживает политику романизации покоренных народов, предоставления их знатным слоям определенных прав и привилегий.

Тацит отлично знает, что римское завоевание несет с собой порабощение побежденных. Мы видели это еще в "Агриколе" (см. выше, стр. 212-213). Местное население является жертвой корыстолюбивых римлян, их надменности, насильственного поведения и разврата. Обличитель императорского деспотизма готов на минуту посочувствовать стремлению "варваров" к свободе, и Арминий как "освободитель" Германии получает у историка весьма положительную характеристику (Анналы, II, 88). Однако Тацит остается апологетом римской экспансии. Он относится неодобрительно к государю, "не помышлявшему о расширении пределов империи" (Анналы, IV, 32; речь идет о Тиберии). Оправдание римской завоевательной политики имело свою традицию еще с самого начала II в. до н.э. Римские историки и ораторы всегда доказывали, что Рим не ведет завоевательных войн и продвигается на чужие территории только "по просьбе" местного населения или обороняя своих друзей. "Наш народ, утверждал Цицерон в трактате "О государстве" (III, 35), - овладел всеми землями, защищая своих союзников". Законность господства над провинциями основана на том, что "для таких людей рабство полезно" (там же, 36. реферат Августина). Всю эту систему доводов Тацит излагает от лица римского полководца Цериала, произносящего речь перед галлами (История, IV, 73-74). "Римский мир" (pax Romana), замирение, которое Рим с собой приносит, является лейтмотивом этой апологии. Мы можем рассматривать здесь Цериала как рупор убеждений самого Тацита на таких же основаниях, как рупором Тацита был Гальба в вопросе о преемственности императорской власти (см. выше, стр. 229).