История - Корнелий Тацит

Историк относится более или менее дружелюбно лишь к тем покоренным народам, верхушка которых охотно романизируется. Население восточной половины империи, где господствовала греческая или иные культуры, не пользуется симпатиями Тацита. Даже о греках, цивилизаторское значение которых он не может отрицать, он высказывается неохотно и преимущественно в отрицательном плане. "Греков восхищает только свое" (Анналы, II, 88); они "ленивы, распущенны" (История, III, 47). Арабы недисциплинированны (Анналы, XII, 14), египтяне суеверны (История, IV, 81). Наиболее ненавистный для Тацита народ - это иудеи. Иудейские общины были рассеяны по всему греко-римскому миру, но религия иудеев заставляла их держаться особняком и не смешиваться с окружающей средой, - и это воспринималось как вражеская ненависть ко всем другим людям (История, V, 4). Раздел об иудеях в пятой книге "Истории" - единственный случай, когда этнографический экскурс Тацита касается народа, известного по другим материалам. Сопоставление с ними приводит к результатам, неблагоприятным для римского историка. Тацит доверился лживым сообщениям какого-то неизвестного источника и повторяет вслед за ним всякие небылицы.

Римского сенатора особенно раздражает то обстоятельство, что необычная религия этого изолированного народа находила сторонников в греко-римском обществе. Еще большее негодование возбуждает у Тацита новое религиозное движение - христианство, недавно возникшее как ответвление от иудейства, но очень скоро отказавшееся от всякой национальной исключительности. С христианством, которое ожидало наступающего "суда божьего" над язычниками, Тацит, вероятно, имел возможность ближе познакомиться, когда был проконсулом Азии. Упомянуть о христианах ему пришлось в связи с пожаром Рима в 64 г. н.э. Нерон винил в этом пожаре христиан и подвергал их - на потеху "черни" страшным пыткам и казням. В пожаре христиане не были виноваты, но, согласно Тациту, - это те люди, которые "своими мерзостями навлекли на себя всеобщую ненависть", носители "зловредного суеверия", уличенные "в ненависти к роду людскому" (Анналы, XV, 44) и заслуживавшие самого сурового наказания независимо от пожара.

* * *

Вопрос об источниках Тацита очень труден. Он редко называет имена писателей, которыми он пользуется. Его ссылки, как правило, безымянны: "некоторые авторы", "многие", "очень многие", "историки тех времен", "некоторые утверждают", "некоторые отрицают". У древних историков часто бывает, что они целиком строят свое изложение на некотором источнике, но называют его поименно только в тех редких случаях, когда от него отклоняются. Тацит в одном месте обещает указывать имена своих предшественников в тех случаях, когда они между собой расходятся (Анналы, XIII, 20), но не выдерживает этого обещания. В некоторых случаях он ссылается на устные сообщения, опять-таки безымянные (Анналы, III, 16; XV, 73), на протоколы сената (там же, XV, 74), даже на ежедневную газету (там же, III, 3), но это лишь единичные ссылки, они не позволяют разрешить вопрос о характере тех источников, которыми Тацит пользовался.

В "Истории", при изображении домициановских времен, Тацит должен был использовать протоколы сената. У него не было другого источника для того, чтобы следить за событиями из года в год. Не мог он не знакомиться также с обширной литературой о жертвах домициановского террора (см. стр. 211). Собирал он и устные сведения. Мы имеем 2 письма Плиния Младшего к Тациту (VI, 16; VI, 20) с подробным рассказом об известном извержении Везувия в 79 г., когда были засыпаны Геркуланей и Помпеи и погиб дядя Плиния Младшего Плиний Старший.

В другом положении находился Тацит по отношению к более отдаленным временам. События, о которых он рассказывает в "Анналах" или первых книгах "Истории", неоднократно описывались до него. Но для нас исторические труды, которыми он мог пользоваться, утрачены. Исследователи пытались определить отношение Тацита к источникам косвенным путем, сравнивая его повествование с изложением других писателей, которые должны были исходить примерно из тех же материалов. Младший современник Тацита Светоний Транквилл составил биографии императоров от Юлия Цезаря до Домициана. Сочинениями самого Тацита Светоний, по-видимому, не пользовался, но работал по тем же источникам. То же можно сказать о подробной истории Рима, написанной на греческом языке сенатором Дионом Кассием (начало III в. н.э.). Особенно интересно сопоставление первых двух книг "Истории" с биографиями императоров Гальбы и Отона, принадлежащими другому современнику Тацита Плутарху. Рассказ Плутарха во многом совпадает с Тацитом, вплоть до словесной формы, но исследование показывает, что оба автора друг от друга независимы и что совпадение возникло благодаря пользованию неким общим источником (неизвестно каким). Древние историки уважали традицию и не стеснялись порою близко примыкать к своим предшественникам, даже повторяя их слова.

Эта особенность античной историографии легла в основу своеобразной теории, которой придерживались многие филологи второй половины XIX в. Согласно этому взгляду, древний историк, как правило, пользовался в определенных разделах своего труда только одним источником и лишь в исключительных случаях прибегал к другому. Французский ученый Фабиа применил теорию "единого источника" к историческим трудам Тацита12. Ссылки римского историка на "некоторых" или "многих" авторов являются, по мнению Фабиа, только литературным приемом. Когда мы находим у Тацита материалы, несомненно восходящие к первоисточникам, например к протоколам сената, французский ученый думает, что к этим материалам обращался не сам Тацит, а его предшественники и Тацит получил материал уже в готовом виде.

Позднейшие изыскания не подтвердили теории "единого источника" ни в целом, ни по отношению к Тациту. Подробный разбор "Анналов" и сопоставление их с Дионом Кассием и Светонием приводит современных ученых к выводу о множественности источников Тацита. Нет оснований не доверять ему, когда он говорит об "авторах", мнения которых ему известны. И было бы очень странно, если бы материалы протоколов сената, полностью гармонирующие с его рассказом, он не отобрал себе сам, а нашел в готовом виде у более ранних историков.

Таким образом, современные исследователи считают работу Тацита над первоисточниками гораздо более значительной и серьезной, чем это представлялось в свое время Фабиа. Начав с "Истории", где обращение к документальному материалу было необходимо, Тацит не изменил этому методу в "Анналах". Свое обещание пересмотреть тенденциозное изложение истории Тиберия, Гая, Клавдия и Нерона он выполнил вполне самостоятельно, и это наряду с отчетливостью его политической мысли заставляет признать Тацита не только блестящим литератором, но и действительным историком.

* * *

Историк и публицист, Тацит является несравненным мастером повествования, напряженного, драматического.

Как истый традиционалист, он сохраняет исконную форму изложения по годам, восходящую к записям римских жрецов. Такая схема могла бы нарушить связность повествования, но автор умеет так группировать события одного года, что читатель почти никогда не чувствует искусственного характера схемы. Тацит отказывается от нее очень редко, главным образом в последних книгах "Анналов", и почти только для рассказа о внешнеполитических делах и военных действиях.

Каждая отдельная книга, как правило, представляет собой художественное единство, занимающее определенное место в композиции целого. Анналистический принцип заставлял дробить изложение на мелкие эпизоды: Тацит показывает на этом свое искусство реторической вариации, проводя читателя через ряд событий различного эмоционального колорита, но всегда богатых патетическими моментами. Книги часто снабжены орнаментальной концовкой - эффектной сценой, или сентенцией, или даже просто многозначительным словом.

Одна из наиболее интересных черт повествовательного искусства Тацита драматизм рассказа, проявляющийся и в общем построении его исторических трудов, и в разработке отдельных эпизодов. Первые 3 книги "Истории" образуют обширное драматическое полотно гражданской войны 69 г. В "Анналах" история Рима при Тиберии и сохранившиеся части о правлении Клавдия и Нерона развертываются как драма в ряде актов, где выдвинуты на первый план основные носители действия, с кульминационными пунктами и ретардациями. В эти пространные "драмы", охватывающие по нескольку книг, вплетен ряд малых "драм", драматически развертывающихся эпизодов. Для примера укажем из "Анналов" на конец Мессалины (книга XII), матереубийство, совершенное Нероном (книга XIV), заговор Пизона (книга XV). Сила Тацита не столько в пластичности изображения внешнего мира, сколько в патетических картинах человеческого поведения. Повествования о военных действиях менее всего удаются Тациту и часто принимают характер несколько однообразной схемы.