«Я, может быть, очень был бы рад умереть» - Руй Кардозу Мартинш

у отца пистолет и выстрелил себе в глаз, когда сидел на унитазе и тут же умер, я был на похоронах и знаю как всё произошло. Дада, тоже сын полицейского, который хотел стать художником, даже прочитал оригинальное чрезвычайно романтическое стихотворение под названием «Летучая мышь». Согласно этому полемическому стихотворению, в котором летучая мышь служила литературным образом, виноваты были все, я, ты, Бог, Вселенная, пурпурное и гнилое Небо, все, кроме того, кто нажал на курок. На самом деле, официально произошедшее не классифицировалось как самоубийство по двум причинам: первая, кто будет стрелять себе в глаз, сидя на толчке со спущенными штанами, и вторая, кто в возрасте 16 лет захочет убивать себя, имея такую светловолосую и красивую подружку? Если бы она собиралась его бросить, тогда ещё понятно.

Разумеется, это был несчастный случай, он стал изучать внутреннюю спираль выходного отверстия пистолета, что заставляет пули вращаться по прямой линии, так как хотел знать о пистолетах столько же, сколько и его отец, но палец соскользнул, и его похоронили как христианина.

– Несчастный случай, конечно.

Но самое смешное во всей этой истории с Марией Аной то, что она не только не умерла, но и поступила в университет на юридический. Не каждый, кто совершает самоубийство, может этим похвастаться.

Ну, если не она, то её сестра.

Время понеслось. Несколько дней назад пришла новость, одна из тех неожиданных встреч.

Я стоял на балконе, размышлял, когда откуда ни возьмись появился Шику. Он шёл пешком от Скалы, как я его и запомнил. Среди эвкалиптов Сенфинской дороги появилась маленькая фигура: Шику шёл в город. Я бросился вниз по лестнице, перебежал дорогу и да, это действительно был Шику со своими гранатовыми дёснами. Разница было только в появившихся около ушей проплешинах в густых волосах, напоминающих полуострова и морщинах, они казались не его. У него также отсутствовала фаланга указательного пальца, а в остальном это был он.

– Штырь, я не призрак.

– Понятно, что нет. С тех пор, как ты умер, ты не лжёшь.

Он бросил школу из-за отца, нет, скорее, отец решил, что хватит учиться. Тогда Шику стал убегать из дома, отец бегал за ним по холмам, ловил его, задавал трёпку и, при необходимости, запирал в свинарнике. Школа и министерские службы перестали слать уведомления. Однажды появился инспектор по образованию – Шику был хорошим учеником – а его отец сказал:

– У меня здесь только свинья и собака.

– Простите, но у нас есть информация о мальчике, который… – начал инспектор.

Отец сказал, секунду, сейчас вернусь, а вернулась, по словам Шику, огромная голодная псина, имя которой они не говорили, или не могли сказать, почему, я так и не понял. Инспектор успел взвесить все за и против, пока перепрыгивал через стену с кровавой дыркой на заднице, и бежал больше километра по пересечённой местности быстрее, чем Карлуш Лопиш[5] и все эфиопы вместе взятые.

Как инспектор, он проинспектировал только смятые заросли ежевики в том месте, куда упал, прощупал каждую колючку, попробовал каждую чёрную ягоду; прибывшие спасатели должны были с помощью багра спасти его у финишной черты рокового забега от собаки.

Но Шику считал приезд инспектора забавным. Он согласился с отцом, какой позор, ни в какие ворота не лезет – шпионить за человеком в его собственном свинарнике! и за этот комментарий получил в челюсть.

В тот вечер Шику сказал отцу, что всё в порядке, огород и поле будут его жизнью, а отец поблагодарил сына, потрепал его по волосам, продезинфицировал ему рот земляничной настойкой и больше не запирал его, чтобы он мог вовремя смыться, если вдруг объявится патруль Национальной гвардии. Это очень обрадовало его мать, и это была её последняя радость перед тем, как она умерла от инфекции, скорее всего, выпив сырой воды из колодца.

Согласно заключению из Министерства, дело закрыли по причине «отсутствии информации». Нет тела, нет дела, документы сдали в архив.

Естественно, Шику перестал появляться в городе, ходил только в соседние деревни и окрестности, где продавал свою продукцию, никто больше его не видел, шли годы. Хорошее объяснение, но Шику был гордым, и, вероятно, не мог видеть нас в школе, или чтобы мы его видели с зарубленным кончиком пальца, и он добровольно исчез из собственного прошлого, думаю, именно так и было.

– Скажи, как собаку звали.

– А по фигу. Он ещё жив, очень старый.

– А скажешь, почему не можешь сказать?

– А по фигу.

– Да ладно, как зовут эту чёртову собаку?

– А по фигу.

– Твою мать.

Этот разговор произошёл на Мармелу, Шику как раз получил немного налички с продажи картофеля и дынь, Штырь, внимательно: дыни с грядки, а не женские дыни, – первые нас кормят, вторые – разоряют, дебильно прервал я, вспоминая грустные моменты и мы пошли в тот кабак на Руссиу пропустить по стаканчику. По одному. Потом ещё по одному, потому что один это как-то не очень. Только по одному требует ещё по одному, и ещё по одному за компанию. А компания не может быть в одиночестве, это совсем никак. Не хватает только последнего захода, на посошок, и всё, готовы. Ещё по одному и всё, и т. д.

На протяжении многих лет Шику сохранял свой способ чистить зубы: он тщательно полоскал их вином, но сейчас он всё глотал, вино, граппу и водку.

Шику работал на другой стороне Скалы, повёрнутой к равнине и очень окреп, выкапывая сладкие жёлуди зелёных дубов, охотясь с капканами и втягивая ноздрями тёплый южный ветер. Он мог, он сам рассказывал, поднять мотыгу с большим железным клинком горизонтально прямо с земли, держа её по краям пальцами, поворачивая только запястье, не двигая всей рукой, клянусь, я не поверил, пока сам не увидел. Тоже самое он продемонстрировал со стулом, держа его аккуратно на одном пальце, легко поднял, как будто подносил мизинец, чтобы вынуть ушную серу или выпить чаю. Это было особенно впечатляюще, потому что у него не было кончика указательного пальца, серпом или топором, я не спрашивал.

– Рука не двигается. Работает только кисть.

Я отлип от стойки и попробовал повторить своими белыми тонкими ручками, но палец сильно заболел. Запястье вывернулось и стул упал, повредив покрытие на полу.

– Поставьте стул на место, мать вашу, кто теперь заплатит? – закричал хозяин, хлопая тыльной стороной ладони правой руки по левой.

Потом мы пели грустные песни и я не знаю точно, когда, явно потом, пока совсем не стемнело, Шику объявил, что он должен мне