Соперник (ЛП) - Пенелопа Дуглас

Она резко повернула голову, чтобы посмотреть на меня, но у нее не получилось полностью перевернуться, потому что я своим весом придавил ее к кровати.

– Не думай, что я относилась к этому серьезно, Мэдок. Мне было скучно, а ты так мило хвастался своими навыками. Никогда в жизни не смеялась сильнее. – В ее голосе слышалась улыбка. – Но сейчас я стала благоразумней.

– Да? – спросил я. – Раздвигаешь ноги перед каждым встречным, как твоя мамаша? Ты права, Фэллон. Тебя точно ждет грандиозный успех. – Я поднялся с кровати, наблюдая, как она перевернулась и села. Только сейчас заметил, что на ней было надето. Футболка и трусики-бикини.

Черт. Я зажмурился.

Мой член дернулся под тонкой тканью баскетбольных шортов, и я сжал кулаки, пытаясь сохранить контроль над собой.

– Но, – продолжил, – не переоценивай себя, детка. Тебе не удастся вышвырнуть меня из моего собственного дома. Я тут живу. Не ты.

Ее грудь тяжело вздымалась и опадала, ярость во взгляде вернула на поверхность все то, чем я жил два года назад. Она избавилась от пирсингов. Жаль, мне будет их не хватать. Но волосы Фэллон пребывали в прекрасном беспорядке. Как и всегда по ночам. Она по-прежнему носила свои сексуальные очки. И я не мог выкинуть из головы мысли об этих сильных ногах.

Все это было мне знакомо.

А ее темперамент? Да, ирландские корни Фэллон не поддавались сомнению.

– Мэдок?

Я резко вдохнул. Обернувшись, увидел в дверях Ханну, одетую в бикини.

– Джакузи готова, – сообщила она, уперев руки в бока.

Я глянул на Фэллон, все еще сидевшую на кровати. У нее округлились глаза при виде моей гостьи.

Я улыбнулся.

– Оставайся, – произнес непринужденным тоном. – Ешь все, что найдешь в холодильнике. Пользуйся бассейном. А потом начни жить своей собственной долбанной жизнью, когда отсюда уедешь.

4

Фэллон

Я точно знала, какие чувства испытывала к Мэдоку. И по какой причине. Я его ненавидела. Ненавидела за то, что он со мной сделал. Но почему Мэдок ненавидел меня, черт возьми? Выполняя свой утренний ритуал, втирала скраб в кожу, попутно думая о нем. Прошлой ночью он вел себя грубо. Неуравновешенно. Мэдок явно презирал меня. Это в мой план не входило.

Между нами все осталось неопределенно, так в чем его проблема тогда? Он получил то, что хотел, верно?

Почему он так злился?

Вытерев лицо, нацепила очки, после чего направилась вниз, вспоминая его слова.

Думаешь, я захочу к тебе притронуться теперь? Знаешь, как я раньше тебя называл? Киска-которая-постоянно-под-рукой. Ты всегда была доступна, если мне нужно было кончить.

Мэдок никогда не был столь жесток. Даже до того, как мы начали…

Громкий крик, разнесшийся эхом по длинному коридору, заставил меня остановиться.

– Мэдок, отпусти! – раздался откуда-то с первого этажа голос Эдди.

Он до сих пор дома. Я скрестила руки на груди, сообразив, что все еще оставалась в майке и без лифчика. Но затем быстро их опустила.

Мэдок здесь. Отлично. Он находился там, где нужно, значит, мне не придется задействовать Эдди, чтобы вернуть его домой. 

Вздернув подбородок, расправила плечи и спустилась по лестнице. Войдя в кухню, заметила Мэдока, стоявшего позади Эдди. Перекинув руку через ее плечо, он пытался зачерпнуть ложкой тесто, которое она замешивала. От его непринужденной улыбки, всегда озарявшей глаза, я замерла на месте, затем прищурилась.

"Перестань улыбаться", – мысленно приказала ему. Я настолько сузила глаза, что мои брови, наверно, соприкоснулись.

Мэдок перевернул ложку, покрытую шоколадной смесью, и сунул в рот, в то время как Эдди попыталась ее выхватить. Он увернулся, а она отвесила ему подзатыльник, хотя они оба смеялись.  

– Не лезь грязной ложкой в еду, маленький негодник! Я тебя лучше воспитала. – Эдди пригрозила ему деревянной лопаткой, разбрызгивая шоколад по своей белой рубашке, несмотря на надетый фартук.   

Подмигнув ей, Мэдок подошел к холодильнику, держа серебряную ложку во рту (кто бы сомневался), и достал бутылку Гаторэйда.

Мой взгляд сосредоточился на большой татуировке у него на спине, растянувшейся от плеча до плеча.

Сердце пропустило удар. Это что, мое имя? Я зажмурилась, отгоняя такую нелепую идею. Нет. Татуировка гласила "Fallen" [Падший]. Просто мастер запорол букву "е", окружив ее пламенем.   

Хотя в целом тату выглядела красиво. Пришлось одернуть себя, чтобы не зацикливаться на том, насколько сексуальней она его делала. Татуировки всех делали сексуальней.

Моя мать (в редких случаях, когда мы разговаривали) не жалела комментариев по поводу того, как я буду выглядеть в восемьдесят, вся в чернилах.

Я буду выглядеть великолепно.

Без ремня джинсы сидели низко на бедрах Мэдока, он был без рубашки, словно недавно проснулся, а потом забыл одеться полностью. Только кто бы говорил? Я стояла посреди кухни в пижамных шортах и майке – в куда более непристойном виде. Мои спутанные волосы торчали во все стороны, спадали на лицо, по спине.      

Он выглядел свежо и ярко, я же казалась потасканной.

– Фэллон! – воскликнула Эдди, заставив меня моргнуть. – Ты проснулась. – Ей не удалось бы никого одурачить, нервозность в ее тоне была слишком очевидна.

Мэдок стоял ко мне спиной, однако я заметила, как он замер на пару секунд, отпивая из бутылки, но быстро оправился.

– Дааа, – растянуто произнесла я. – Поспишь тут, когда внизу такой шум.       

 Мэдок повернул голову, глядя на меня через плечо с приподнятой бровью. Он казался раздраженным.

Его взгляд медленно прошелся по моему телу, может, оценивающе, а может, чтобы вызвать дискомфорт, однако мои щеки все равно вспыхнули. Сначала сосредоточился на груди, потом спустился к животу, все ниже, пока не достиг босых ног, после чего его голубые глаза, в глубине которых читалось неприкрытое отвращение, вновь встретились с моими.

Так же, как прошлой ночью, он едва заметно поморщил носом, однако в остальном выражение его лица осталось невозмутимым. Я сжала зубы, заставляя себя дышать размеренно. Мне нельзя расстраиваться из-за того, что Мэдок смотрел на меня свысока. Ведь приучила же себя не расстраиваться.   

В конце концов, он всегда сохранял спокойствие. Все время Мэдок оставался чертовски спокойным. Не орал, не демонстрировал свою злость, пока его не доводили до крайности. И невозможно было предугадать, когда это случится. Именно такая черта в нем пугала.