Другой Хайям - Омар Хайям

Давайте пофантазируем о том, что всё это могло бы значить, размышляя над стихами Хайяма.

Мир, игра и реальность

52 Желая Тайное постичь, мой мальчик дорогой,не отягчай взыскующего сердца заботою пустой.Пусть ветер тучи планов гонит прочь, безудержно смеясь, — за этим призраком пустым  не стоит гнаться.У здешней жизни под арестом находясь, ты в этот краткий час начни игрою развлекаться!

Суфийский принцип гласит: «Будь в мире, но не от мира». Суфий не отгораживается от мира, не относится к нему с подозрением, как к искушению, но восхищается им как творением Божьим, вовлекается в его дела, если может извлечь из этого конструктивный импульс, как для своего развития, так и для развития других. В то же время он не цепляется за мир и не пытается его контролировать. Великий поэт и мистический мыслитель Шабистари (XIII–XIV вв.) выразил суфийское отношение к миру в следующем высказывании: «Этот мир не имеет никакого бытия, будучи всего лишь видимостью. От начала до конца он пребывает в состоянии забавы и игры»[30].

Аллегория творения как игры высших сил с самой далекой древности использовалась и в религии, и в мифологии. Высказывание Шабистари содержит целый диапазон смыслов: если мир – игра и забава, то и мы сами, его неотъемлемая часть, – создания игры. Стало быть, вся наша трагикомическая жизнь – не более чем фарс, у которого нет никакой иной цели, кроме игры и забавы:

73 Позволь тебе сказать без аллегорий: «Мы – куклы Мастера, и ты, и я.Мы громоздимся на столе существованья, где нами Он играет,затем в коробку для игрушек нас побросают друг за дружкойи спрячут в темноте небытия.»

Но, если мы способны понять мир и самих себя как игру, то не означает ли уже одно это, что в нас заложена альтернативная программа поиска чего-то более реального? Налицо парадокс, требующий решения: с одной стороны, увлекаясь игрой, мы теряем шанс выйти за ее пределы, с другой стороны, когда мы пытаемся отказаться от игры, делая вид, что ее нет или что она нас не касается, мы только подливаем масла в огонь – в игре всегда найдется роль для серьезных дураков! Поэтому Хайям предлагает использовать игру, «желая Тайное постичь», иными словами, внутри игры можно обнаружить особый контекст, если относиться к ней сознательно.

Преднамеренность и целеполагание – важные и полезные качества, но если они не сбалансированы как будто бы бесцельной спонтанной игрой, то развивают в человеке преувеличенную озабоченность собой и опасную форму эгоцентризма, которые легко выдают себя за бескорыстное служение долгу или высоким целям. Кроме того, людям, чрезмерно ориентированным на целесообразность, свойственна излишняя серьезность. Серьезные люди очень серьезно относятся, в первую очередь, к самим себе и к тому, что волею случая попадает в поле их зрения. Они «реально владеют» миром и, не жалея сил, стремятся утвердиться в областях, которые избирают в качестве жизненного поприща. Они готовы повиноваться и служить любому эмоционально заряженному лозунгу, затрагивающему их неразвитые чувства. Такие люди не любят мыслить сослагательными конструкциями и потому никогда не видят альтернатив тому, что они считают единственной и незыблемой правдой. В отличие от них, тот, кто способен хотя бы временно отвлечься от забот и отдаться игре, отложить в сторону надуманные цели и спросить себя, а что если…, получает возможность отцепиться от собственной жадности и навязанных приоритетов. Он может даже осознать природу самой игры, что позволит ему приблизиться к реальности. Игра подразумевает расслабленность, спонтанность и гибкость, в ней сочетаются чувство прекрасного и чувство юмора. Все эти свойства, по-видимому, имеют один общий источник. Игровая динамика очень важна для развития любого глубокого навыка, именно поэтому игра занимает такое важное место в развитии живых организмов. И люди и животные, как известно, все свое детство проводят в играх. Не зря слово школа на древнегреческом языке означало досуг.

Рассматривая человеческую историю в целом, мы можем легко заметить, что во всех культурных сообществах как будто бы существует некоторое противостояние между человеком серьезным и человеком играющим. Системе в лице государства и религии вообще свойственно питать глубокое недоверие к человеку играющему – скоморохам, шутам, трубадурам и юродивым, которые играли с собственной жизнью и с миром. Лояльными функционерами и защитниками системы всегда были люди серьезные. Сообщества, в которых идея игры, как отношения к жизни и бытию в целом, подавляется, демонстрируют снова и снова свою непрочность и вынуждены справляться с вызовами изменяющегося мира не иначе как с помощью агрессии и разрушения. Именно поэтому настоящие кровопролитные войны происходят исключительно между серьезными людьми и по серьезным поводам.

В интересах стабильности человек серьезный стремится насадить диктат сиюминутной практичности или целесообразности, тогда как человек играющий склонен к радикальной реализации скрытого человеческого потенциала, часто сопряженной с риском разрушения существующего порядка.

Сбалансированное взаимодействие двух вышеописанных мировоззрений поддерживает в сообществах динамическое равновесие, нарушение которого может привести к когнитивному диссонансу в масштабе цивилизации. Возникающие в результате социальные потрясения грозят регрессом в прошлое. Например, на смену утонченной арабо-испанской цивилизации и одухотворенной культуре поэтического рыцарства Прованса пришло варварство инквизиции, которой было свойственно маниакально серьезное отношение к религиозной доктрине. Таким же регрессом можно считать реализацию коммунистической утопии (ее правильнее было бы назвать «советизмом»), пришедшую на смену игривому Серебряному веку. Во все времена просвещенные сообщества с большим или меньшим успехом стремились интегрировать энергии двух вышеупомянутых типов мышления. Демаркационная линия между ними проходит не только в социуме, но и во внутреннем мире каждого отдельного человека. В терминах психологии, один из них основан на левостороннем, другой – на правостороннем восприятии, что связано с разными специализациями двух полушарий человеческого мозга. Первому свойственна приверженность к деталям, анализу, фактам. Второму – схватывание целого, понимание метафор и символов, интуитивное постижение.

Подводя итог, можно сказать, что персоны, относящиеся к игровой позиции, как к чему-то несерьезному, недостойному их внимания, теряют чувство юмора и становятся легкой добычей игривых бесов или бессознательными игроками в корыстной чужой игре. С другой стороны, человек играющий тоже рискует, потому что игра может его «похитить».

На следующем витке развития появляется человек непринужденный, который, придя к равновесию и объединив два вышеописанных способа восприятия себя и мира, освободился от всяческого принуждения, обусловленного односторонним мышлением. Он серьезно и последовательно преследует свои цели, не упуская из виду альтернатив и неизведанных возможностей, открываемых игрой. Отдаваясь игре ради игры, он возвращается в мир целесообразности обогащенным новыми способностями и перспективами.

Внутренний зритель, или наблюдающее Я

43 От всякой жадности и зависти беги, и превращений чехардатебя пусть не тревожит. Сменяется уродством красота —а ты своею чашею владей да локоном играй своей любимой.Спектаклю бытия уже недолго длиться, придет его конец неотвратимый.

Итак, радуйся преходящему миру, пусть тебя не удручает то, что он постоянно меняется, и ты вместе с ним. Воспринимай все происходящее как игру, в которую входят с легким сердцем и так же легко из нее выходят: «…локоном играй своей любимой». Но в оболочке обычного философского назидания четверостишие содержит и не столь явный, суфийский смысл. Смысловые уровни не только не противоречат один другому, но даже друг друга дополняют.

Рассмотрим суфийский смысл: мы живем в мире превращений, вся жизнь представляет собой поток сменяющих друг друга форм и внутренних состояний, к которым нас привязывает жадность и зависть, выражаясь языком катрена. Эти состояния – суть формы нашего самоотождествления с внешним миром и собственными эмоциями. Подобно локонам, они скрывают лик божественной истины. Отождествляясь с той или иной ментальной формой или с тем, что происходит на нашей внутренней сцене, мы из актеров и зрителей спектакля превращаемся в его персонажей. Выражение: «а ты своею чашею владей» означает, что человек должен овладеть своим сердцем и не давать ему погрязнуть в потоке мыслеформ. Затем следует фраза «…локоном играй своей любимой», где слово «играй» буквально играет переливами интересных смыслов: любой спектакль – не более, чем игра, он вторичен по отношению к сути бытия. Человек может играть как актер или сопереживать как зритель, помня при этом, что рано или поздно игра закончится, и он должен будет возвратиться к самому себе. Каждый раз, когда нас посещает подобное озарение, мы в очередной раз убеждаемся, что реальным и неизменным было не то, что происходило на сцене, а само наблюдение происходящего. Высшим смыслом любого спектакля, в конце концов, является зритель. Необходимо раскрыть этого неизменного зрителя в самом себе, в своем собственном сердце.