Deng Ming-Dao - ХРОНИКИ ДАО

– Ага, но что если Бабушка не узнает об этом? – смеясь, не унимался Сайхун.

Строгое конфуцианское выражение на лице у Летящего Облака сменилось чисто мальчишеским изумлением.

– Что говорит Молодой Господин?!

Сайхун удовлетворенно ухмыльнулся: все-таки ему удалось хотя бы частично разрушить этот неприступный фасад учености. Мысль о том, что у Летящего Облака еще оставалась гадкая реденькая бородка, все еще не давала ему покоя.

– А мы заберемся на крышу, – заговорщически произнес Сайхун.

– О, Молодой Господин!

Так, радостно отметил Сайхун, вот и бородка пропала; куда лучше, когда имеешь дело с таким же нормальным парнем, как я.

Поскольку двери были закрыты, а решетчатые окна забраны непрозрачным стеклом, единственная возможность хоть одним глазком взглянуть на происходившее внутри зала заключалась в том, чтобы забраться на крышу и отодвинуть несколько кусков незакрепленной черепицы. Обнаружив неподалеку подходящее дерево, Сайхун начал по нему взбираться; Летящее Облако на мгновение задумался над тем, что они поступают нехорошо, но, с другой стороны, ему нельзя оставлять Молодого Господина без присмотра – и последовал примеру Сайхуна. Осторожно ступая по крыше нижней галереи, мальчики добрались до главной крыши павильона. Плитки черепицы оказались гладкими, они крепились под острым углом; однако плотно прижимаясь к карнизу, мальчики постепенно добрались до плоской коньковой доски наверху. Летящее Облако дрожал от страха, а Сайхуну, судя по всему, высота была нипочем.

Наконец они достигли центра, легли на животы и потихоньку отодвинули несколько плиток черепицы. Они тут же увидели Ма Сысин: она наблюдала за женщинами, которые тренировались в парных поединках.

Ма Сысин была дочерью премьер-министра династии Цин. В свое время она изучала боевые искусства у одной буддийской монахини в Эмэйшань (провинция Сычуань). На протяжении многовековой китайской истории монахам, жившим в уединении на непроходимых горных вершинах, часто приходилось защищать себя от всевозможных бандитов и дикого зверья. Соединив известные стили кулачного боя с приобретенными метафизическими знаниями, монахи создали весьма сложные и совершенные техники боевых искусств. Это наследие монахи долгое время передавали от одного поколения к другому, попутно оттачивая приемы. В основном это искусство не выходило за пределы монашеских общин, и лишь очень редко какому-нибудь мирянину удавалось приобщиться к нему. Ма Сысин жила в монашеской обители; там она освоила не только умение сражаться без оружия, но и циньна (техника проведения захватов и удержания конечностей), а также цингун (способ по желанию делать свое тело невесомым для выполнения прыжков и акробатических приемов). Конечно, Ма Сысин также отлично научилась обращаться с различным оружием.

Искусство, которым владела Ма Сысин, создавалось женщинами и для женщин. Монахини отлично знали уязвимые места женского тела и то, что сила женщины не безгранична; благодаря этим знаниям они смогли создать воистину уникальные методы тренировки внутренней энергии. Основываясь на химии женского организма, монахини изобрели внутреннюю телесную алхимию для представительниц прекрасного пола. Хорошо изучив эти техники и приемы (мужчинам запрещалось даже наблюдать за тренировками), женщина могла бесстрашно встретиться на равных с самым яростным и сильным противником.

Оружие, которым пользовалась Ма Сысин, относилось к женскому типу; но оно обладало страшной силой. Основным оружием был ее кнут, состоящий из двадцати трех отрезков плетеной сыромятной кожи. Каждый отрезок имел на концах стальные шарики; отрезки соединялись между собой с помощью этих шариков, наподобие цепочки. Еще у Ма Сысин был особый пояс-кушак: внутри пояса проходило плетение из стальных нитей, а на концах свисали стальные шарики. При этом пояс был и выглядел вполне настоящим, он всегда был под рукой, и им можно было пользоваться для удушения или битья противника. Наконец, головные украшения Бабушки скрывали в себе метательные дротики, а в длинных рукавах были спрятаны маленькие короткие кинжалы.

В большинстве занимающихся женщин Сайхун распознал служанок. Он тут же вспомнил, что несколько раз слышал, как служанки ночью убивали забравшихся в поместье непрошеных гостей, удушив их своими поясами, прошитыми стальной нитью. Теперь Сайхун видел все упражнения, которыми занимались женщины: здесь был и бой с воображаемым противником, и парные учебные поединки, и удары по мешочкам с песком, и отработка приемов на деревянных манекенах, и многое другое.

В центре тренировочного зала стояло сто восемь пирамид, сложенных из изящных плошек для риса. Каждая пирамида состояла из пяти плошек – четыре образовывали основание, а перевернутая пятая находилась наверху. Итак, сто восемь пирамидок, каждая на расстоянии шага от остальных, образовывали на полу узор в форме цветка сливы.

Две служанки вели бой, стоя на этих самых пирамидках. Привыкая ступать на плошки из тонкого фарфора, ученицы укрепляли свои ноги и совершенствовали свое умение сохранять равновесие; кроме того, прыгая с одной пирамидки на другую, они еще занимались цишун. Все это делалось во время боя, между прыжками и ударами, нацеленными в самые уязвимые к надавливанию точки. Но движения их ног были настолько уверенными и точными, что ни одна плошка не была ни разбита, ни перевернута.

И все-таки, несмотря на свою опытность, женщины-бойцы иногда все же допускали ошибки. Когда происходила очередная оплошность, Ма Сысин, внимательно наблюдавшая за всеми в зале со своего кресла, лично демонстрировала свое владение цингун. Она вставала с кресла и, размахивая раздвоенной бамбуковой палкой, скользящими прыжками покрывала двадцатифутовое расстояние, чтобы наказать неуклюжую ученицу.

Через некоторое время Ма Сысин отпустила женщин: занятия подошли к концу. Сайхун с нетерпением приник к отверстию в крыше, надеясь увидеть, какие упражнения будет выполнять его Бабушка. Но Ма Сысин вышла в смежный зал, плотно притворив за собой двери. Ее личная техника боя была тайной для всех без исключения. 

Вечером Сайхун тихо сидел в тени павильона своего деда. На какое-то мгновение солнце бросило на землю последний закатный луч – и вот уже бысгро сгустилась сумеречная синева, а по бокам от желтого, как воск, диска луны засверкали капли Млечного Пу га. Воздух заметно посвежел, вечерний ветерок усилился, гоняя по рябой поверхности пруда багряные листья клена.

На крошечном островке посреди пруда в окружении листьев лотоса возвышался небольшой бельведер с остроконечной черепичной крышей, колоннами красного дерева и резными оконцами по бокам. Блики неверного света от опальных домов поместья едва прорисовывали его контуры, зато внутри бельведера мерцало пламя одинокой свечи.

Сайхун разглядел внутри фигуру бабушки: Ма Сысин сидела, прижимая к себе китайскую арфу. Она распустила свои не знавшие ножниц волосы, и густая, белая, как снег, пелена покрыла всю ее спину. Шелковая рубашка с вышитыми на фоне цветов глицинии черепахами и осенними листьями гармонировала с окружением. Бабушка сидела совершенно прямо, расслабившись, сбросив груз дневных забот, позволяя времени неспешно струиться мимо. Потом ее словно вырезанные из слоновой кости пальцы медленно легли на струны. Едва коснувшись струн подушечками пальцев, Ма Сысин тут же отметила разницу в их диаметре. Тогда она взяла первую ноту; послышался робкий, нежный звук. И тут же по дворику разнеслась песня. Отдельные пассажи в ритме стаккато жалили слух, словно крохотные кинжалы, другие плыли медленно и плавно над недвижной поверхностью пруда; иногда нота, завершая куплет, одиноко вибрировала в воздухе, словно тихое рыдание.

Гуань Цзюинь сидел внутри павильона и читал тоненький томик стихотворений Сю Дунпо. Ритм арфы естественно ложился на размер стиха. Старейшина ощущал умиротворение. Как бы сумбурно ни протекал день, прохладный вечер всегда приносил благословенное одиночество. Иногда Гуань Цзюинь вместе с Ма Сысин сочинял стихи, в других случаях уединялся, чтобы предаться живописи, каллиграфии, боевым искусствам – или той же поэзии. Чем бы ни занимался в эти часы уединения с самим собой предводитель клана Гуань, он неизменно дорожил мгновениями вечерней гармонии и делился мыслями о возрождающемся биении жизни только со своей женой да с внуком.

– Дедушка!

Гуань Цзюинь взглянул на притихшего рядом с ним Сайхуна. Мальчик только что отвернулся от окна и завершил просьбу:

– Дедушка, расскажи мне что-нибудь.

– Что же ты хочешь услышать?

Сайхун внимательно посмотрел на руки деда, вспомнил о временах, когда он наблюдал, как дед выполнял упражнения из придуманного им самим стиля – стиля Кровавого Копья, – и тут ему пришла в голову мысль: