ЗА РУССКИЙ НАРОД! НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ - Федор Синицын

Таким образом, несмотря на ясную негативную оценку как «великодержавного шовинизма», так и огульного охаивания истории дореволюционной России, четкая официальная линия, проясняющая, как трактовать те или иные факты в истории страны, выработана не была. 12 мая 1945 г. историк С. В. Бушуев направил письмо Жданову, в котором указывал на то, что многим оставался неясным вопрос «как теперь освещать историю борьбы горцев за независимость под руководством Шамиля». Из‑за отсутствия внятных указаний издательства воздерживались «от печатания работ на вышеуказанные темы»63.

Несмотря на отсутствие публично выраженной идеологической установки, в основу национальной политики на завершающем этапе войны было положено мнение Жданова — выстраивать национальную политику на основе «советского патриотизма». В результате в пропаганде появились критические интонации в адрес тех, кто руководствовался примерами и опытом далекого прошлого, а также делал упор на русский, а не «советский» патриотизм. Выражалось беспокойство, что патриотизм переставал связываться с революционными традициями. Высокопоставленный руководитель литературного фронта Л. Субоцкий в своем критическом обзоре недоумевал, почему, «описывая в «Русской повести» патриотический подвиг лесника — командира партизанского отряда, П. Павленко называет в числе его вдохновителей Александра Невского, Кутузова, солдат Архипа Осипова и Рябова, матроса Кошку и… только?». Критик утверждал, что «невозможно поверить, что в сознании и памяти человека, прожившего в Советской стране более четверти века, не возникло ни единой мысли об отражении вражеского нашествия в годы Гражданской войны». Поэтому он предлагал признать «бесплодность заимствования в неизменном виде чувств и понятий прошлых эпох для характеристики нового человека и нового времени»64.

Б. Л. Пастернак в июле 1944 г. не получил разрешения опубликовать стихотворение «Русскому гению», а тексты его военных стихов в сборнике «Свободный кругозор» подверглись переделкам — «было переписано, снято упоминание России»65. В марте 1945 г. подверглась критике серия брошюр «Боевые подвиги сынов Армении». Отмечалось, что армянские герои в публикациях «представлены главным образом царскими генералами, отличившимися в войнах против горцев на Кавказе и в подавлении национально — освободительных восстаний горских народов». Был сделан вывод, что издательство «без разбора прославляет военных руководителей и администраторов царской России»66.

Пропаганда стала утверждать, что «только наличие советского социалистического общества могло спасти человечество от порабощения немецким фашизмом», и подвергала критике тех, которые «умудрялись обходить молчанием главное: роль Советского государства, роль партии, существо нашего строя, так блестяще выдержавшего испытания». Выравнивание «крена» в сторону русского национального фактора проявилось в указании вернуться на «генеральный путь нашего развития», основанный на «чистоте марксистско — ленинской идеологии»67.

По этой же причине потребовалась легитимация упоминавшегося выше тоста Сталина о русском народе, обоснование его с марксистской точки зрения. Подчеркивалось, что корни «передовой, революционной идеологии, в духе которой воспитан весь советский народ», нужно искать не только «в героическом прошлом русского народа и других народов нашей страны», но особенно «в освободительном учении марксизма — ленинизма»68. Такая легитимация была необходимой, так как не все разделяли мнение Сталина, изложенное в его тосте, посчитав, что «другим народам СССР, которые понесли во время войны еще большие, чем русский народ, потери, Сталин не воздал никакой чести» (в частности, белорусам и украинцам)69. Когда Сталин произносил свой тост, Илья Эренбург заплакал, так как ему содержание тоста «показалось обидным»70.

Тенденция признания «патриотизма досоветского периода» «исторически ограниченным» проявилась в установлении примата «советского» патриотизма над «русским». Говорилось о «русской» армии, но о «советском» народе, история Русского государства и Российской империи стала подаваться как «великое прошлое советского народа». Утверждалось, что идеология в СССР — это не узконациональный, а «советский, социалистический патриотизм»71. Как и прежде, провозглашались нерушимость дружбы и равенства народов СССР. Данные о награжденных давали основание утверждать, что советские герои «олицетворяют все народы и национальности нашей страны»72.

Задача усиления интернационализма была подчеркнута в изданной весной 1944 г. директиве ГлавПУРа, в которой, в связи с вступлением Красной Армии в страны Европы и с тем, что «в армию пришли сотни тысяч призывников из Западной Украины и Западной Белоруссии», подчеркивалось, что «воспитание солдата и офицера в духе интернационализма имеет сейчас особое значение». В то же время, с целью решения новой проблемы — непонимания среди части населения и воинов Красной Армии, «зачем нужно освобождать Польшу и другие страны», если территория СССР уже освобождена, советская пропаганда была вынуждена разъяснять, что «мы воюем на чужой земле во имя только своих интересов» и только «за свободу и независимость нашей Родины»73.

Одним из шагов, внешне относящимся к сфере национальной политики, стало преобразование в январе 1944 г. народных комиссариатов обороны и иностранных дел из общесоюзных в союзно — рес- публиканские. Целью такого шага было объявлено создание для союзных республик условий «вступать в непосредственные сношения с иностранными государствами и заключать с ними соглашения», а также «иметь свои республиканские войсковые формирования». 1 февраля 1944 г. в докладе перед Верховным Советом СССР Молотов сказал: «Это преобразование означает большое расширение деятельности союзных республик, которое стало возможным в результате их национального развития. В этом нельзя не видеть нового важного шага в практическом разрешении национального вопроса в многонациональном советском государстве, новой победы нашей ленинско — сталинской национальной политики».

В материалах пропаганды это решение обосновывалось тем, что «национальный вопрос у нас еще не снят с повестки дня», со ссылкой на слова Сталина, сказанные на XVIII съезде партии в 1939 г.: «Национальный вопрос мы будем ставить еще не раз… Быть может, нам придется некоторые комиссариаты, которые мы сливаем в составе Союза республик, потом разъединить». Указывалось, что развитие событий «полностью подтвердило замечательное предвидение товарища Сталина». Пропаганда делала акцент на том, что решения Верховного Совета — это не «крен в сторону конфедерации», а выражение единства «целей суверенитета Союза и союзных республик»74.

Решение в части наркомата обороны было обосновано тем, что «наиболее целесообразно воспитать и вовлечь в общее русло огромные боевые людские резервы союзных республик», а создание республиканских наркоматов иностранных дел — тем, что хозяйственные и культурные нужды республик «могут быть лучше удовлетворены посредством прямых сношений с соответствующими государствами». Население с интересом встретило эти новации. В частности, людей тревожило, «не создастся ли такое положение, что войсковые соединения республик будут защищать лишь интересы своих республик?»75.

Однако опасения были напрасными. Истинная причина реорганизации наркоматов обороны и иностранных дел заключалась не в «решении национального вопроса», а в том, чтобы, придав союзным республикам больше формальных атрибутов «самостоятельности» и превратив таким образом каждую республику СССР в глазах мировой общественности в «самостоятельное государство», получить в будущей Организации Объединенных Наций не одно, а сразу шестнадцать мест. Такое предложение и было сделано на конференции союзных государств в Думбартон — Оксе (21 августа — 28 сентября 1944 г.)76. Однако сильное американское сопротивление этому плану заставило Советский Союз уменьшить свои требования и на Ялтинской конференции в феврале 1945 г. просить в ООН уже только 3 места — для СССР, Украинской ССР и Белорусской ССР, что и было достигнуто.

На практике дипломатических миссий у союзных республик создано не было. Те же УССР и БССР имели представительства только в ООН. Республиканские наркоматы иностранных дел были созданы лишь номинально, наркоматы обороны не были созданы вообще, за исключением УССР, но и там этот наркомат не проводил никакой деятельности, а после 1947 г. министр обороны УССР даже не назначался77. На самом деле не только не последовало расширения оборонных функций союзных республик, но они были существенно урезаны в связи с отменой либо ограничением призыва в армию ряда национальностей[3]. В Конституции 1977 г. правовые нормы о республиканских органах иностранных дел и обороны исчезли.