Мы из ЧК - Абдиманап Тлеулиев

— Лукинична, повтори-ка, пожалуйста, фамилию уполномоченного.

— Да Воротов их фамилия. Он ишо в прошлом годе возвернулся из бегов. При Колчаке-то в управе служил. С ним сам городской голова Иван Альбинович Чарноцкий за ручку здоровался.

— Давай-ка мне, Лукинична, бумаги брата. Попрошу, чтобы разобрались.

— Разберись уж, соколик! Не оставь ребятишек без хлебушка.

В уездном продовольственном комитете с делом брата Лукиничны разобрались в течение десяти минут. Извинившись за свою ошибку, сотрудники продкома пообещали Порфирьеву быстро исправить ее.

— Надо и нам меры принять, — сказал Дьяконов, выслушав рассказ Порфирьева. — Воротова за дискредитацию продовольственной политики Советской власти арестуем. С него и начинай разматывать клубок Шантурова.

Воротов знал немного, но его показания дали понять, что Шантуров строит свою организацию по принципу изолированных друг от друга ячеек, связь между которыми осуществляли специально выделенные для этой цели люди.

ТАИСИЯ ПОРЕЦКАЯ

Рабочий день Порфирьева обычно был утомительным. Однажды вечером, когда он с трудом выслушивал показания Отто Рейнца, бывшего студента Венского университета, ныне торговца наркотиками, посыльный, просунув голову в слегка приоткрытую дверь, сообщил:

— Вас, Иван Спиридонович, начальник к себе требует.

Наказав постовому, чтобы тот отвел Рейнца в камеру, Порфирьев пошел к Дьяконову. Виктор Иванович кивком пригласил присесть и продолжал читать какие-то бумаги. Через несколько минут он предложил Порфирьеву ознакомиться с рукописью. Два листа, вырванных из старой, пожелтевшей от времени ученической тетради, были исписаны мелким убористым почерком, третий лист — карандашом, большими неровными буквами.

Закончив внешний осмотр, Порфирьев прочитал письмо. Некая Тася П. сообщала своему возлюбленному Владимиру Ананьевичу Бороздину в Красноярск о мытарствах, которые ей пришлось пережить за полгода разлуки. Писала она и о том, что по вине бывших друзей Бороздина попала в очень неприглядную историю, после чего оказалась в тюрьме. Однако, подчеркивала Тася, с ее делом разобрались и после седьмого ноября она была освобождена.

«На меня, — писала Тася, — эта история произвела отрезвляющее действие. И до этого меня интересовали коммунисты, а теперь я окончательно решила познакомиться с их учением и начать работать с ними. Ты знаешь, даже в чека я встретила идейных коммунистов, прекрасных людей с душой чуткой и честной».

Заканчивалось письмо жалобой на одиночество и тоску, которые вынуждена переносить из-за разлуки. Судя по имевшемуся на конверте штемпелю, письмо было отправлено из Петропавловска 11 ноября 1920 года.

Написанный карандашом текст заставил Порфирьева призадуматься. Это был незаконченный протокол какой-то боевой группы. В нем шла речь о том, что предательница Таисия Порецкая приговаривается к смерти за измену «делу освобождения России и переход в лагерь антихристов коммунистов». Приговор надлежало привести к исполнению немедленно. Но слово «немедленно» лицу, составлявшему текст, дописать не удалось. Его рука остановилась на четвертой букве, и Порфирьев, читая бумагу, просто домыслил конец фразы.

— Виктор Иванович, как к тебе попали эти бумаги? — спросил Порфирьев.

— Два часа назад принесли пакет, который нам направили красноярские чекисты. В нем все это и оказалось. Они пишут в сопроводительной, что на днях производили арест членов одной террористической группы. Пытались это сделать внезапно, но террористы подняли пальбу. В живых остался лишь один человек — Владимир Ананьевич Бороздин. Он рассказал, что письмо Таси Порецкой у наго выкрал член группы Алексеев и, обманом затащив на заседание, под дулом пистолета заставил писать протокол. Когда в комнату ворвались чекисты, Алексеев с криком «Изменник!» дважды выстрелил в Бороздина, потом стал отстреливаться от чекистов. Но в перестрелке был убит. Бороздин же через несколько часов умер. В его записной книжке нашли адрес Порецкой. Там же есть и адрес братьев Федоровых, которые работают у нас в военкомате.

— Ну и дела! — изумился Порфирьев. — Не знаешь, за что и браться.

— Вот что, — сказал Виктор Иванович. — Прежде всего нам нужно проверить жива ли Порецкая. Это я возьму на себя. На всякий случай надо незаметно прикрепить к ней кого-нибудь из ребят, которые по делу Шантурова работают. Займись этим. И, в-третьих, подумай, с какой стороны подойти к Федоровым. Чую, эти братья нам хлопот доставят. И немало!

Выяснив, что Таисия Порецкая работает в городской больнице, Дьяконов отправился в уездный отдел здравоохранения. Валентина Ивановна Чернышова, недавно назначенная заведующей, поздоровавшись с гостем, не без тревоги спросила:

— Виктор Иванович, неужели мои медики что-то натворили?

— Да нет, Валентина Ивановна, — улыбнулся Дьяконов. — К слугам Гиппократа у нас претензий пока нет. Дело у меня к вам, товарищ Чернышова, можно сказать, щепетильное. Надо бы с одной работницей больницы побеседовать и, если можно, в вашем кабинете. Через часик у вас рабочий день кончится, и я никому не помешаю. Убедительно прошу, о моей встрече с этой работницей никому ни слова. Над ней нависла беда, и кроме пас спасти человека некому.

— Ясно, Виктор Иванович. Говорите, кого позвать.

— Порецкую Таисию.

— Порецкую? — переспросила Чернышова. — По-моему, она у нас всего месяц работает. Кажется, приехала из Омска.

Направив за Порецкой рассыльную, Валентина Ивановна стала вспоминать, как в 1907 году в Уфе оказывала первую медицинскую помощь Дьяконову.

— Вы тогда из тюрьмы бежали. Все тело в ссадинах и порезах. Часа три я провозилась, наверное, флакон йоду вылила, а вы и не шелохнулись. Кажется, от нас прямиком в Златоуст направились.

— Туда, — подтвердил Дьяконов. — Захожу на старую квартиру, а там уже голубые мундиры поселились. Пришлось опять три года в тюремном университете политические науки изучать.

Воспоминания прервал осторожный стук в дверь. Переступив порог, в кабинет вошла молодая женщина лет двадцати пяти. Правильные черты лица, пышные светлые волосы, стройная фигура делали ее привлекательной.

— Товарищ Порецкая? — спросила Чернышова.

— Да! Таисия Николаевна.

— С вами хочет побеседовать товарищ Дьяконов. О чем, он скажет сам. Вы уже сдали смену?

— Ага…

— Ну что ж, Виктор Иванович, не буду вам мешать.

Чернышова попрощалась и ушла, наказав Дьяконову не забыть запереть дверь, а ключ отнести караульному милиционеру в уездный исполком.

Беседа с Таисией Порецкой не клеилась. Дьяконов пытался вызвать собеседницу на откровенность, просил назвать причину, из-за которой она попала в омскую тюрьму. Но Порецкая либо молчала, либо сводила разговор на другую тему. Наконец Дьяконов решился на крайнюю, как он считал, меру и сказал, что вынужден вести эту беседу вместо Владимира Ананьевича Бороздина.

— Ради бога, что с Володей? Он арестован? — встрепенулась Порецкая.

Ее лицо залила мертвенная бледность, а сама она как бы сжалась в комочек.

— Нет, произошло другое.

И Дьяконов, осторожно подбирая слова, рассказал ей о трагедии, разыгравшейся в Красноярске. Порецкая все больше бледнела. Она молча, потупив глаза, выслушала Виктора Ивановича и после того, как он закончил свой рассказ, тихо спросила:

— Мое письмо и этот, как его… протокол у вас?

— Да.

— Можно мне взглянуть?

— Посмотрите.

Дьяконов достал из внутреннего кармана пиджака сложенные вдвое листы, подал их Порецкой. Таисия мельком взглянула на свое письмо и, отложив его в сторону, стала читать протокол. По щекам ее скатывались крупные слезы. Через минуту Порецкая разрыдалась, то и дело повторяя: «Они заставили его писать. Он не хотел этого».

Дьяконов, как мог, успокоил Порецкую, сказав:

— Знаю, что вам трудно. Но если пожелаете продолжить нашу беседу, то действуйте через Валентину Ивановну Чернышову. Она позвонит мне.

После разговора с Порецкой Дьяконов решил немного пройтись пешком. Ветер, еще в полдень швырявший в лицо пешеходам заряды сухого колючего снега, утих. Подмораживало. Чистый холодный воздух обжигающе щекотал ноздри. Холод быстро проникал сквозь прохудившиеся валенки, и Дьяконов вспомнил о предложении коменданта Вагаева. Несколько дней назад тот, увидев, как Дьяконов пытается заткнуть дыры соломой, сказал:

— Товарищ начальник! Давайте я снесу их сапожнику, к вечеру будут отремонтированы. На прошлой неделе ребята из уголовного розыска сапожника задержали — воров прятал. Теперь вся милиция обувь в порядок привела.

Дьяконов уже хотел было согласиться на столь заманчивое предложение, но вспомнил, что надо идти на очередное заседание. «Эх, если бы нога была на пару размеров поменьше, — подумал он. — Взял бы валенки у Григорьевского. Зачем секретарю ЧК в рабочее время добротная обувь? Подождал бы!».