Странники в ночи - Андрей Быстров

Эти восемь лет изменили Альваро Агирре. Не только внешне, хотя он сильно похудел, осунулся, болезненно-желтые полукружия залегли под глазами. Более серьезные перемены происходили внутри, и они отражались на отправлении епископом служебных обязанностей - кое-кто в Риме уже поговаривал о назначении Агирре настоятелем какого-нибудь отдаленного монастыря, другими словами, о почетной отставке. Формально придраться было не к чему, но отдельным ревностным католикам (пока отдельным) казалось, что епископ Толедо не проявляет прежнего усердия в делах Святой Инквизиции.

Сам Агирре ещё не смог бы ответить себе на вопрос, что и как изменилось в нем, смутная неосознанная жажда томила его. Отчасти виной тому были прочитанные и многократно перечитанные рукописи, найденные в лаборатории исчезнувшего еретика.

Собственных произведений Марко Кассиуса там оказалось два. Первое было озаглавлено "Трансцендентная история Времени" и трактовало о понятиях столь запутанных и сложных, что Агирре сумел полностью разобраться лишь в общих местах. Второй манускрипт носил пространное название "Астрологическая математика, или Наблюдения и исчисления видимой небесной сферы". Способ изложения материала в нем был более доступным, что придавало сочинению устрашающую силу влияния на разум даже самого предубежденного человека. Вопреки заголовку, речь шла не только и не столько об астрологической математике. Глубокие, острые, парадоксальные отступления Кассиуса били без промаха по защитным укреплениям зашоренного, догматического сознания Альваро Агирре. Рукопись будила живую мысль, а за ней пробуждались и потаенные стремления. Изощренная игра ума не приемлет границ, прочерченных воспитанием, образованием, религией и образом бытия, так же как не имеет отношения к нравственности или безнравственности, добру или злу. Смятение духа ведет к интеллектуальной свободе, она же производит на свет свободу выбора - только и всего. Тот, кто прочел сочинение Марко Кассиуса, не мог оставаться прежним, но вовсе не потому, что манускрипт призывал к чему-то или куда-то вел. Он лишь способствовал освобождению разума, снятию оков, избавлению от шор. Впрочем, едва ли автор какой бы то ни было книги мог всерьез надеяться повлиять на читателя в желательном для себя направлении, и уж наверняка не ставил перед собой такой недостижимой цели мудрый Марко Кассиус. Он рассказывал; SAPIENTI SAT.

Ни в "Астрологической математике", ни в "Истории Времени", ни в рукописи Ксемвла (к счастью, избежавшей сожжения) Агирре не нашел и намека на ключ к шифру старого алхимика. Он пробовал применять различные методы, он рассматривал и изучал все от частоты повторения конкретных слов в трех манускриптах до семантической структуры произведений, лингвистических особенностей и аллюзий. Он ничего не достиг... Но ведь Кассиус прямо говорил в своем пергаменте ещё об одной книге, книге таинств Иоганна Герцфельда! Загвоздка заключалась в том, что подходящего Иоганна Герцфельда не удалось обнаружить ни в Испании, ни в других странах, ни среди живых, ни среди умерших давно или недавно. Иоганны Герцфельды попадались, но все они были людьми невежественными, чаще даже неграмотными, неспособными не только написать, но и прочесть какую-либо книгу. Не стоит и упоминать о том, что за истекшие восемь лет не отыскалось ни малейших следов и самого Марко Кассиуса. Он пропал, будто его Сатана унес; многие так и думали. Но не Агирре, которого бдения над еретическими трактатами отучили от примитивных решений...

- Невозможно, - бормотал Агирре, склонившись к насмешливым значкам на грифельной доске. - Невозможно... Проклятый Марко! На это уйдет вся жизнь!

Вся жизнь? Но разве не сам Марко Кассиус дал в руки Агирре средство продлить её на пятьсот лет, а возможно, и дольше?

Поднявшись из-за стола, Агирре подошел к забитому книгами шкафу, повернул его на петлях и достал из оборудованного им тайника в стене флакон с эликсиром. Когда он возвращался к столу, сильный порыв холодного осеннего ветра ударил в окна.

Агирре годами пытался исследовать эликсир. Он изучал законы химических превращений под руководством выписанного из Брюгге престарелого доктора Гийома де Феррана (католика, так что эта связь не вызывала недоумения в Риме), а потом производил опыты над пробами тинктуры. Два факта были установлены твердо. Первый - во флаконе не яд, и второй - состав тинктуры чрезвычайно сложен, он включает тысячи элементов и веществ.

Но допустимо ли для Агирре принять то, что Кассиус назвал эликсиром жизни? Восемь лет назад епископ Толедо ответил бы однозначно - нет, потому что тут пахнет сделкой с дьяволом. Но не теперь, когда Агирре стал другим... Ему часто грезились какие-то фантастические страны и города, где осуществляются желания, где нет ничего недостижимого и горизонты раздвигаются до беспредельности...

Флакон стоял на столе, и Агирре смотрел на него завороженно. Золотые искорки в густой жидкости, отражавшие пламя свечей, словно двигались в загадочном круговороте Вечности. Альваро Агирре не мог оторвать от них глаз, и сквозь хрустальные грани флакона взгляд его устремлялся дальше, на грифельную доску, молчаливую свидетельницу его бессилия и разочарований.

"Имеющий Жажду впитает влагу, имеющий Разум сочтет число, имеющий Время обретет вечность".

Агирре протянул руку и взял тяжелый флакон. Снаружи не на шутку разбушевалась буря, и свинцовый ветер бил в окна все сильнее.

7.

май 1984 года

Колокол взорвал тишину, прогудев мощно и торжественно...

И грянул гром.

Это был самый настоящий гром, производимый австралийской группой "АС/DC" в их проникновенном альбоме "Возвращение в черном", посвященном памяти жертвы алкогольной интоксикации, незабвенного вокалиста Бона Скотта. Ревели гитары, содрогались басы, неистовствовали барабаны. Новый певец Брайан Джонсон голосом, похожим на вой циркулярной пилы, сравнивал себя с грохочущей грозой, низвергающимся ливнем и ураганом, сметающим все с лица Земли. Надо сказать, ему удалось добиться немалого сходства с вышеперечисленными стихийными бедствиями.

- Сделай потише! - жалобно взмолилась Аня.

Юра убавил громкость. Было видно, что он доволен произведенным эффектом, пусть заслуга и принадлежала не ему лично, а Брайану Джонсону со товарищи и усилителю "Амфитон" с колонками 25-АС.

- Эту пластинку ты тоже хочешь поменять? - спросила Аня, разглядывая черный конверт.

- Да, поднадоела...

- А ещё какие?

Юра ткнул пальцем в тощую стопку дисков, стоявшую возле проигрывателя.

- Вот, приготовил... Здесь "Кисс" восемьдесят третий, "Лед Зеппелин" двойной концертный, Купер, Сюзи Куатро... Ну, и по мелочи кое-что, демократы.

- Купера не жалко?

- Да я его записал... Его можно неплохо разменять.

Они собирались на тучу - так меломаны именовали толкучку у магазина "Мелодия", где по субботам и воскресеньям шел бойкий обмен и купля-продажа виниловых дисков. Как они и договаривались вчера, Аня зашла к Юре Солдаеву домой, чтобы сопровождать его на это мероприятие. По традиции туча считалась делом сугубо мужским, но Ане было интересно посмотреть на колоритных персонажей, о которых иногда рассказывали Юра и его друзья.

Аня Данилова, отметившая свое двадцатилетие без всякой помпы, познакомилась с Юрой в пединституте, где и сама училась на факультете русского языка и литературы. Солдаев, что называется, неровно дышал к Ане, но надо отдать ему должное - он был терпелив и ненавязчив, не позволял себе никаких вольностей (впрочем, потому лишь, что вольностей Аня бы и не допустила).

- Ну, пошли? - Юра посмотрел на часы, выключил проигрыватель и засунул пластинку в конверт. - Как раз к десяти успеем.

- Ты же говорил, собираются попозже.

- Самый разгар в одиннадцать, полдвенадцатого... И где-то до двух. Но если не хочешь упустить хорошие обмены, лучше прийти раньше.

Трамвайную остановку окутывал густой туман - май восемьдесят четвертого проявлял щедрость на утренние туманы. Было не очень холодно, скорее свежо, и Аня не мерзла в легкой куртке.

Когда Юра и Аня прибыли к "Мелодии", там оказались лишь двое любителей забугорной музыки. Солидный дяденька лет сорока, с брюшком, в дорогом джинсовом костюме и очках в золотой оправе демонстрировал пластинку группы "Йес" лохматому студенту.

- "Йес", правда, югославский, - втолковывал он, - зато смотри, раскладывается на три части... Состояние - муха не сидела... Я его ценю в четыре с половиной... (это означало - сорок пять рублей, многовато для югославского диска). А твой "Куин" в доску запиленный, тертый и резаный, придется тебе пару демократов добить...

Юра вполголоса перевел Ане реплики владельца "Йеса" на общепонятный язык. "На три части" значило тройной разворот конверта, в отличие от обычного двойного; "муха не сидела" - пластинка в отменном состоянии; "запиленный" - бывший в употреблении; "тертый" - обработанный одеколоном для маскировки царапин и придания товарного вида, что ухудшало качество звучания и было небезопасно для иглы проигрывателя. Под термином "резаный" имелось в виду, что кто-то (сам студент или предыдущий обладатель диска) аккуратно вырезал центральный разворот конверта с целью украшения стен собственного жилища. Смысл выражения "добить пару демократов" заключался в том, чтобы компенсировать разницу в цене пластинок двумя дисками, выпущенными в социалистических странах (кроме Югославии, почти приравненной к империалистическим державам за широкий диапазон издания западной рок-музыки). Демократами, или печатками, называли иногда и лицензионные пластинки фирмы "Мелодия", продавались они обычно по 5-10, редко по 12-15 рублей за штуку.