Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша - Андре Кастело

Тем не менее 8 июля 1783 муж пишет жене такое немыслимое письмо: «Невзирая на отчаяние в душе, невзирая на ярость, которая меня душит, я сумею совладать с собой, сумею холодно сказать вам, что вы в моих глазах — самая презренная тварь; что мое пребывание в этих краях позволило мне узнать правду о вашем отвратительном поведении здесь; что мне известны основные подробности ваших романов с г-ном де Б., офицером Мартиникского полка, а затем с г-ном д'Эрё, отплывшем на „Цезаре“; что я знаю и к каким средствам вы прибегали для удовлетворения своих желаний, и людей, облегчавших вам ваши затеи; что Брижитта получила свободу в обмен на молчание; что теперь уже умерший Луи тоже был посвящен в ваши секреты… Итак, притворяться больше нет времени, и, раз уж мне известно все в подробностях, вам остается одно — честно признаться во всем. Я не требую от вас раскаяния — вы на него неспособны: у женщины, которая открывает объятия любовнику, когда тот готовится к отъезду, а она знает, что предназначена другому, нет души; она последняя из тварей на этой земле. Только вы в состоянии были обманывать всю свою семью и обречь на позор и срам другую, в которую недостойны были войти. Что — после стольких проступков и вин — остается мне думать о размолвках, омрачавших, как тучи, нашу семейную жизнь? О последнем ребенке, появившемся на свет через восемь месяцев и несколько дней после моего возвращения из Италии? Я вынужден признать его своим, но, клянусь озаряющим меня небом, он — от другого, и в жилах у него чужая кровь. Он никогда не узнает о моем позоре и — даю в этом клятву — никогда не заподозрит, что он плод прелюбодеяний: я должным образом позабочусь и о его воспитании, и о его устройстве в жизни, но вы понимаете, как я должен опасаться повторения чего-либо подобного в будущем. Итак, вы поступите следующим образом: поскольку я никогда больше не дамся в обман, а вы женщина, способная уверить окружающих, что мы с вами продолжаем жить под одной кровлей, благоволите по получении моего письма немедленно переселиться в монастырь; это мое последнее слово, и ничто не заставит меня изменить решение, Вы, конечно, будете все отрицать, поскольку лгать с детства вошло у вас в привычку, но в душе бы сознаете, что уличены и получили то, что заслужили… Поэтому рассматривайте позор, который покроет и вас, и меня, и наших детей, как небесную кару, заслуженную вами и дающую мне право на сострадание как с вашей стороны, так и со стороны всех порядочных людей.

Прощайте, сударыня, я пришлю вам дубликат этого письма, и два его экземпляра будут последними посланиями вашего отчаявшегося и несчастного мужа.

P.S. Сегодня я отбываю на Сан-Доминго и рассчитываю приехать в Париж в сентябре или октябре, если только мое здоровье выдержит тяготы такого путешествия, усугубляемые моим ужасным душевным состоянием. Надеюсь, что после этого письма не увижу вас больше в своем доме, и хочу предупредить, что вы найдете во мне настоящего тирана, если со всей пунктуальностью не выполните то, что я вам приказал».

Это обвинительное заключение вверено г-же де Ла Туш де Лонпре, возвращающейся во Францию. Она путешествует в обществе графа Артура Диллена[32], сперва занявшего место Александра в ее сердце, а потом женившегося на ней.

Г-н де Богарне оказывается одновременно покинут и любовницей, и женой, продолжающей хранить необъяснимое молчание.

Нетрудно представить себе реакцию Розы на мужнее письмо, Была ли хотя бы доля правды в упреках, брошенных Александром жене? Быть может, все сводилось к каким-либо неосторожным поступкам девушки, раздутым не пожалевшей золота г-жой де Ла Туш де Лонпре? Повторим однако: там, где речь идет о будущей Жозефине, мы вправе предполагать, что не бывает дыма без огня, даже если этот огонь и не превратился в пожар.

Месяц спустя г-жа де Ла Пажри посылает письмо с объяснениями маркизу де Богарне, столь же ошеломленному поворотом событий, что и его невестка: «Я никогда не ожидала, что наш зять позволит вертеть им своей спутнице г-же де Лонпре, которая так вскружила ему голову, что он забыл о собственном достоинстве. Эта женщина, которая, видимо, никогда не испытывала никаких чувств к своей родне, распалила его воображение, пробудила в нем ревность и недоверие к жене и, чтобы навсегда привязать его к себе, задалась целью оторвать его от супруги. Для этого она опустилась до такой низости, что подучила его соблазнить одного из моих рабов, осыпав которого деньгами и обещаниями, они заставили его сказать то, что им надо было услышать. За два раза виконт передал ему пятнадцать золотых! Какой раб устоит перед такой суммой и не продаст своих господ за половину ее? Он сидит у меня в цепях, Мне, хоть это невозможно, очень хотелось бы прислать его к вам на допрос. Тогда, сударь, вы могли бы сами судить о всей той лжи, которую его, сбив с пути, заставили нагромоздить. Вправе ли умный и благородный человек позволять себе столь подлое поведение, прибегать к столь низким средствам? Моя дочь не может оставаться с ним, если только он не даст ей неопровержимых доказательств того, что по-настоящему вернулся к ней и все полностью забыл…»

Действительно, разрыв казался неизбежен.

«Все ваши знакомые, все ваши подруги, — писала г-жа де Ла Пажри дочери, — жалеют вас и негодуют при мысли, что вы так ужасно оскорблены».

Александр не поехал на Сан-Доминго, как писал жене. Беспредельное горе, — так уверял он, — вынудило его слечь. На самом же деле он заболел у г-жи де Тюрон злокачественной, или «гнилой», лихорадкой. Как нам — заметим мимоходом — известно, он отблагодарил г-на де Тюрона за гостеприимство тем, что соблазнил его жену. Богарне отбыл на фрегате «Аталанта» с Мартиники во Францию только 18 августа. Перед отплытием он набрался смелости и поехал в Труаз-Иле прощаться с тестем.

— Вот плоды вашего путешествия и блистательной кампании против врагов нашего государства, которую вы намеревались совершить, — сказал ему г-н де Ла Пажри. — Они свелись к войне против доброго имени вашей жены и спокойствия семьи.

15 сентября в Рошфоре Александр сходит с корабля, по-прежнему чувствуя себя плохо, — «от беспредельного горя», уверяет он, — и для начала отправляется в Шательро, чтобы подлечиться. Живет он у родственников г-жи де Ла Туш де Лонпре. Уж не собирается ли он помириться с былой любовницей, невзирая на «полное расстройство здоровья»? В Шательро, узнав, что его жена с детьми все еще живет у маркиза де Богарне, он пишет ей и спрашивает «без желчи и раздражения», считает ли она возможным совместное проживание после того, «что он узнал». Жизнь под одной кровлей представляется ему безумием. «Вы были бы столь же несчастны, как я, постоянно вспоминая о своих провинностях… Поверьте, вам лучше принять самое безболезненное решение и согласиться на то, чего желаю я. Однако я не вижу никаких препятствий и к вашему возвращению в Америку, если вы надумаете это сделать; словом, вам выбирать между возвращением к родителям и монастырем».

Зная, что жена находится в Нуази, он просит прислать ему к 26 октября в Париж лошадей и экипаж. «Если Эфеми захочет воспользоваться случаем и привезти туда Евгения, я буду весьма признателен за доставленную мне радость». Александр заканчивает свое послание, подчеркивая, что никакая попытка, никакие шаги, «никакие усилия, направленные на то, чтобы смягчить его», не достигнут цели, кто бы их ни предпринимал — Роза, г-жа де Реноден или маркиз. Решимость его неколебима! «Подчинитесь, как и я, болезненной необходимости, согласитесь на столь огорчительную, особенно для ваших детей, разлуку и верьте, сударыня, что из нас двоих больше всего достойны жалости отнюдь не вы».

Между тем 26 октября Роза возвращается в Париж в надежде на восстановление мира. Со своей стороны, она, несомненно, предпочитает разрыв, но тем не менее пытается избежать непоправимого. Узнав, что его жена находится на улице Нев-Сен-Шарль, Богарне устраивается в меблированном особняке на улице де Грамон, а затем прибегает к гостеприимству герцога Ларошфуко. Родственники и друзья вмешиваются в дело, чтобы не допустить окончательного разрыва, но все напрасно, и 27 ноября 1783 будущая Жозефина, препоручив Евгения Эфеми и поместив Гортензию в пансион в Нуази, удаляется в сопровождении г-жи де Реноден к бернардинкам в аббатство Пантемон на улице Гренель. В этом благочестивом убежище находят приют женщины, разошедшиеся с мужьями, брошенные ими или просто ищущие, где бы на время преклонить голову. Жить в этом «семейном пансионе» приятно: общество отборное, манеры и разговоры самые отменные, какие только можно представить себе накануне революции, когда весь этот мир бесследно исчезнет.

В понедельник 8 декабря 1783, в одиннадцать утра, Луи Жорон, королевский советник и комиссар Шатле[33] явился со своим письмоводителем Жаном д'Эдуаром на улицу Гренель, и его тотчас же провели на третий этаж в приемную N 3, где его приняла «дама Мари Роза Таше де Ла Пажри, двадцатилетняя креолка с Мартиники». Это она побеспокоила гг. судейских, вызвав их для вручения им жалобы «на сеньера Богарне, своего мужа».