Я вижу твой голос - Нора Бекк

Он оставил машину у обочины дороги и пошёл в лес, продираясь сквозь колючие кустарники, смертельно боясь заблудиться. Зарубки на деревьях были еле видны. Неудивительно, ведь столько лет прошло! Он старался не думать о том, где он и что делает. Зарубки стали попадаться чаще – значит, цель близка… Вот и дуб. Какой огромный! На стволе – вырезанный крест. Это то самое место, сомнений нет! Под дубом росла высокая трава. «Ничего, физическая работа пойдёт мне на пользу!» – подбодрил он себя и стал с энтузиазмом разрывать землю предусмотрительно захваченной лопатой. Через час его охватила ярость. «Не может быть, ваза должна лежать здесь! Никто, никто не смог бы её найти!» Он втыкал лопату в землю, как нож в живую плоть. «Так. Спокойно… Терпение, мой друг, терпение!» Но ещё через час понял – всё кончено… Он вернулся к машине и молча сел за руль. Руки дрожали, сердце бешено колотилось. Он с остервенением нажал на газ. Через несколько минут показалась небольшая деревушка.

Когда Лоре Ораловой исполнилось девятнадцать лет, поэтический дар внезапно вырвался на волю. Стихи рождались сами по себе, лёгкие и глубокие. Её сразу приняли на заочное отделение литературного института, и уже в середине первого семестра Лорины творения попали в руки предприимчивого продюсера, который разглядел в своеобразной ритмике строф будущие шлягеры для поп-див и поп-дивов, а заодно придумал новому автору звучный псевдоним – Клара Мосс. Лора тогда не поняла, насколько козырная карта ей выпала. С семейным бюджетом с того момента всё было решено раз и навсегда. Но муза не всегда с уважением относится к обязательствам, зафиксированным на бумаге и скрепленными подписью. Вот и сейчас Оралова кинулась звонить своему закадычному другу:

– Женька, у меня творческий кризис!

– Ну что опять стряслось?! – спросил Проминец.

– Я пыталась что-то написать, сроки совсем горят, и решила почерпнуть вдохновение, послушав музыкальную станцию…. Я больше никогда не напишу ни строчки!

– Ты чего? Ты же классный поэт! Ты же Клара Мосс, чёрт побери!

– Я думала, что могу стихами свои чувства донести, но сейчас я в тупике!

– Да что случилось-то?

– Я только сейчас услышала текст песни, которая занимает первую строчку хит-парада!

– И что же ты такое услышала? – Проминец успокоился. У его подруги случился очередной приступ отрицания действительности. Это было нормально для любого думающего человека в современном мире, наполненном информационной жвачкой для разжижения мозга.

– Слушай! «Я дево-дево-девочка. Я девочка – не девочка, не девочка я, девочка, и я тебя хочу!»

Проминец заржал.

– Жень, что это, а?

– Ты потрясающая баба! Ты правда думаешь, что авторы не понимают, чего они пишут? Или что эта певичка не глумилась над текстом, когда репетировала? Но ведь рифма-то легла и легко запомнилась, и ты тому доказательство, ведь по памяти мне сейчас воспроизвела… Что делать, девочка, шоу-бизнес!

– Что ты такое говоришь, Женя! Что значит «шоу-бизнес»? Получается, что и я – часть этого безобразия?!

– Ой, да ладно, не вчера родилась! Прекрати, не рефлексируй! Есть только один способ оказаться достойней и выше…

– Какой же?

– На халтуру надо отвечать качеством и талантом!

– Америку открыл! Что ты несёшь?

– А то, дорогая моя, что ты не осознаешь, как своими стихами всю эту муть будто веником сметаешь! Твои «Глаза-озёра» вся страна уже несколько лет поёт, а эти «самки-девочки» завтра же забудутся!

– Ты из меня Данте не делай!

– Нет, ты не Данте и даже не Есенин. Ты – Лора Оралова. А точнее – Клара Мосс! Это имя, афиша, публика, касса!

Женька заржал, даже захрюкал от восторга, что так удачно втиснул цитату из старого фильма.

– Да ну тебя, Проминец!

Лора пыталась сохранить серьёзность, но не выдержала и рассмеялась.

Все сельпо похожи друг на друга так же, как и кучки алкашей перед входом в них. Годы проходят, а тут ничего не меняется, что тридцать лет назад, что тридцать лет вперёд. Те же рожи, тот же ассортимент на прилавке.

Он и сам не знал, зачем идет к магазину, но ноги несли его туда. Классическое трио стояло и наскребало по карманам мелочь на бутылку. Одним из собутыльников был колоритный дед с папироской во рту и белоснежной окладистой бородой, двое других громко гоготали.

– Да, Иваныч, мастак ты байки травить!

– А ты, Федька, зубы не скаль! Я правду говорю!

– Значит, получается, что эта девчонка махонькая подошла к какому-то дереву, ни с того ни с сего стала рыть землю палкой и клад нашла? – Федька подмигнул третьему. – И что же там было? Золото да сапфиры?

– Врать не буду, про золото не слышал, но вроде бриллиантов там было много, во как! А если не верите мне, то сходите на Ленина, 5, да и спросите хозяйку, Идой её зовут, что да как было! Она, наверное, ещё не померла… – Дед сердито раскурил папироску…

Он замер, вслушиваясь в разговор. Вот оно что!

Участок, который находился по подслушанному адресу, был не ухожен, да и дом не выглядел жилым. Он подошёл к двери и постучал. Никто не отозвался. На соседнем участке послышалось шевеление, и над забором появилась голова в синем платке:

– Ты, сынок, ищешь кого?

– Вы не подскажете, где Ида?

– Какая она тебе Ида? Ты ей в правнуки годишься!

– А я и есть правнук! Потерянный!

От разговорчивой старушки он узнал, что Ида Шахгельдинова жива, но сильно хворает, проживает в городе и приезжает на дачу крайне редко. Выудив городской адрес, он ушёл.

Маргарита Трошина появилась в отделении больницы, где работала Аня Князева, чуть больше года назад. Двадцати лет отроду, без комплексов, без обременительных жизненных обстоятельств. Не красавица, но с тем самым пресловутым шармом, который безостановочно притягивает к себе мужиков, которых Трошина выбирала тщательно и придирчиво. Сейчас она находилась в той стадии развития женской особи, когда уже хочется своего дома, мужа и финансового благополучия. Вот именно с этим прицелом она и присматривалась к мужчинам в отделении в первый же день работы. А мужчины присматривались к ней.

Макияж Риты поначалу вызывал глубокий шок: яркие тени, красная помада и вызывающе длинные накладные ресницы. Этот мейкап в сочетании с девственно-белым медицинским халатом хорошо бы смотрелся при съемках порнофильма, но в настоящей больнице… Старшая медсестра Инна Михайловна немедленно вызвала Трошину к себе и учинила разнос, который случайно услышал заведующий отделения – Ревкат Юсупович Сулейманов, умнейший человек, великолепный диагност и тонкий психолог. Он вмешался в непрерывный поток обличительных слов и сказал:

– Инна Михайловна, уважаемая, вы, конечно, правы, но… Мне кажется, что в этом что-то есть…

Старшая от возмущения чуть не задохнулась.

– Да. Да… Что-то есть… – невозмутимо продолжил заведующий. – Ну-ка, милочка, – он обратился к новенькой, – пройдитесь-ка по мужским палатам…

Эффект был грандиозным! Даже самые безнадёжные больные стали лучше себя чувствовать и заранее готовились к дежурствам Трошиной. Кто брился, кто зарядкой стал заниматься. Ревкат Юсупович остался доволен и говорил удивлённым коллегам: «В них дух мужской крепнет, а значит, жить дольше будут». Так и окрестили это отделение «зоной двух ангелов». Анна Князева была «ангелом небесным», а Трошина – «ангелом земным».

Эммануил Котляр показался Маргарите лёгкой добычей. Как девушка неглупая, она решила начать с того, что мужчины больше всего в себе ценят, – с желудка. И каждое дежурство, когда, Трошина знала, что оно совпадает с дежурством Котляра, она носила на работу вкуснейшие домашние обеды: украинский борщ, голубцы, нежные куриные котлетки и картофельное пюре на сливках. Она справедливо полагала, что вдовец должен был истосковаться по домашней стряпне, и достаточно быстро приучила его к кулинарным изыскам, которые в поте лица готовила бабка Риты («на благое дело, внучку замуж выдать надобно срочно»). Не стоит и говорить, что кулинарные шедевры выдавались медсестричкой за собственноручно приготовленные.

Конец ознакомительного фрагмента.