Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой - Александр Лысёв

– Гей, славяне! Дай дорогу – сверхчеловеков веду!

Пехота гоготнула, замедлила шаг в ожидании представления. Мужичок верхом на кобылке продолжал балагурить, демонстрируя недюжинные познания во вражеской идеологии:

– Высшая раса идет!

Пехота ответила дружным ржачем. Немцы, почувствовав, что разговор касается их, понуро отводили глаза, сутулясь, наклоняли головы вниз.

– Ну куда, куда ты прешь?! – в шутку легонько оттирая в сторону крупом лошади нашего парнишку-солдатика, покрикивал конвоир. – Дай пройти! Это ж белокурая бестия собственной персоной!

Пехота сгрудилась, сломав строй, почти застопорилась на месте. Добрая половина пехотинцев хохотала, держась за животы.

– Да что вы понимаете, чалдоны?! – притворно сердился конвойный. – Сразу видно – деревенщина неотесанная! У них дранг нах остен в самом разгаре!

Из солдатской массы полетели выкрики, на какой «нах» идти немчуре. Всеобщее веселье охватило и людей в проезжающих грузовиках.

– Давай-давай, – шутя, покрикивал на пехотинцев, остановившихся рядом с плетущимися немцами, конвоир. – Освобождай, робяты, жизненное пространство! Высшей расе дома места не хватало – на востоке плодиться захотелось!

– Мы им плодилки-то поотрывали! – задорно выкрикнули из задних рядов.

– Вместе с хотелками! – весело откликнулись с другого фланга.

– И еще оторвем!

– Под корень!

– Гы-гы-гы! – улюлюкала и крючилась от смеха пехота.

– Ой, балбесы, – высунувшись из окошка, качал головой Быков.

– Имеют право, – констатировал Марков.

– Это да…

Немцы молчали, уныло двигались по краю обочины, инстинктивно вобрав головы еще глубже в плечи. Были среди них молодые и пожилые, в униформах и знаках различия почти всех родов войск. Распоясанные кителя и длиннополые шинели, пилотки и кепи, стоптанные сапоги и ботинки с брюками навыпуск, мешки, котомки, кое у кого затасканные уставные ранцы телячьей кожи за плечами. Землистые лица, многие уже заросшие недельной щетиной. Пацаны в форме гитлерюгенда плелись в самом хвосте колонны, заметно приотстав – двое поддерживали своего третьего товарища, сильно прихрамывавшего на одну ногу.

В кузове «Опеля» Вася Бурцев спросил Фомичева, показывая пальцем на конвоира:

– Дядя Игнат, а как он один с такой толпой управляется? У него ведь только карабин. Это ж карабин, да?

– Да, Васек, коробок, – подтвердил Фомичев. – А управляется оттого, что бежать им некуда. Сломались они, Васек. А сломанный человек уже и не человек вовсе, а так – теленок несмышленый. Таких можно в одиночку целыми стадами гонять.

Немецкая колонна, пыля, проплывала мимо.

– Эй, Ганс, лови! – раздалось рядом.

Словно в компенсацию за насмешки, с одного из грузовиков в сторону пленных полетела банка тушенки. Шедший с краю долговязый немец поймал банку и, поклонившись на ходу в сторону грузовика, поспешно убрал ее в карман шинели. Смех улегся. Пехота возобновила свое движение на запад. Кто-то, проходя мимо «Опеля» разведчиков, смачно харкнул в сторону пленных. Плевок повис на рукаве кителя рыжего унтер-офицера. Тот съежился, сжался весь, но продолжал движение, не решаясь вытереться у всех на виду. Плюнувший советский солдат, застыв на месте, долго провожал немца свирепым взглядом, шумно дыша и раздувая ноздри.

– Пойдем, пойдем, – участливо развернули за плечи товарища однополчане, увлекая за собой.

Один из пехотинцев на ходу протянул встречному пленному краюху хлеба. Сверкнув из-под кепи на мгновение полыхнувшим взглядом, тот убрал краюху за пазуху и быстро опустил голову. Пожилой солдат сунул раненому пареньку из гитлерюгенда что-то завернутое в домотканую тряпицу. Паренек опешил, заморгал светлыми водянистыми глазами, потом затряс головой на длинной шее в знак благодарности. Солдат, не оборачиваясь, быстро зашагал в противоположном направлении. Немцы уже почти прошли мимо разведроты, когда послышались лязг гусениц и нарастающий рев танкового двигателя. Все обернулись назад. На большой скорости по левой стороне обочины шла «тридцатьчетверка», оставляя за собой клубы пыли. Бывалый механик-водитель по нескольку раз ненадолго ловко зажимал правую гусеницу, левой забегая вперед, давая танку на ходу вполоборота накатиться на колонну немцев.

– Дорогу, твари!!! – раздалось с башни.

Из открытого командирского люка «тридцатьчетверки» по пояс высунулся вихрастый мальчишка-лейтенант, без шлемофона, с выбритыми висками и затылком, с лицом, наполовину обезображенным ожогом. Комбинезон распахнут, на гимнастерке лейтенанта – Золотая звезда Героя. Немцы, как горох из мешка, сыпанули в кювет. Танк промчался мимо. Мужичок-конвоир на пестрой лошадке ездил вдоль обочины и отчаянно матерился. Немцы вылезали из кювета, отряхивались. Обошлось без жертв. Раздались гортанные команды на чужом языке. Пленные построились сами, большинство привычно одергивали кителя без поясных ремней.

– От так! – оглядев немцев, довольно произнес успокоившийся конвоир и каблуками сапог пнул конягу в мохнатые впалые бока. – Ком, ком, едрена мать!

Карабин так и остался висеть у мужичка за спиной. Колонна пленных в полном составе двинулась дальше.

К полудню прибыли в штаб дивизии. «Опель» оставили у добротной каменной ограды старинного двухэтажного особняка под красной черепицей с готическими башенками. В нем расположился штаб. Перед коваными воротами стоял роскошный «Мерседес» кремового цвета с открытым верхом. В заботливо полировавшем машину тряпочкой солдате Марков узнал бессменного комдивовского водителя. По всему видать, полковник тоже обзавелся трофейной автотехникой. Впрочем, видавший виды «Виллис» стоял тут же на дворе в натекших под колеса лужицах воды – верного боевого коня только что намыли. Марков направился к дверям особняка, по привычке глянув на часы. Приехали вовремя – минута в минуту. Быков, произнеся перед тем в кабине вопросительное «разрешите?», получил от капитана утвердительный кивок, выбрался из кабины и с нескрываемым интересом зашагал к «Мерседесу». Любознательный Чередниченко последовал за ним. Остальные разведчики остались в кузове грузовика.

Адъютант комдива проводил Маркова в большой сумрачный зал и распахнул двустворчатые дубовые двери. Щелкнув каблуками, капитан по всей форме доложил о своем прибытии.

– Садись, Георгий Владимирыч, – кивнул в ответ Бутов, махнув рукой в сторону выстроившегося вдоль стены целого ряда старинных стульев с причудливыми высокими спинками. Марков присел, чуть кивнув остальным дивизионным офицерам, собравшимся на совещание. Бутов расхаживал по наборному паркету в своих неизменных хромовых сапогах и кителе с расстегнутой верхней пуговицей.

– Вот очень вовремя тут у нас командир разведроты появился, – продолжая ведшийся до прибытия Маркова разговор, произнес комдив. – Задача как раз для тебя, Георгий Владимирыч.

Едва присевший Марков при обращении к нему тут же поднялся вновь.

– Да сядь ты, сядь, прошу тебя, – по-свойски поморщился Бутов.

Марков вновь опустился на стул. Комдив продолжил мерить помещение шагами.

Полковник держал подчиненных, что называется, в кулаке. Командный состав всех подразделений и служб не был исключением. Но к командиру дивизионной разведки капитану Маркову Бутов испытывал особое уважение. Прежде всего оно было обусловлено доблестной боевой работой разведроты. Однако не последнюю роль играло, по-видимому, и прошлое Маркова. Комдиву было известно, что Марков служил офицером еще в первую мировую войну. Сам некогда доблестный солдат императорской армии, Федор Бутов был призван на военную службу в 1915 году. В 1916-м окончил пулеметную школу, заслужил геройскими действиями в составе пулеметной команды три солдатских Георгия. Один – за смелую разведку в германский тыл. Почти весь бурный 1917 год тяжело раненный на Северо-Западном фронте младший унтер-офицер Бутов провалялся в псковском госпитале. Вернулся в распропагандированный и почти развалившийся родной полк в середине ноября. Озлобленный распадом регулярной армии, вступил в Красную гвардию. Без военной службы Бутов себя не мыслил. Открывшиеся новые возможности привлекали отнюдь не чуждого честолюбивым помыслам Федора Бутова. Он принадлежал к той категории толковых нижних чинов, которые сделали в Красной армии быструю карьеру в годы гражданской войны – комвзвода, комроты, затем военная учеба. Был, впрочем, один момент в хрестоматийной истории будущего полковника. Он произошел летом 1919-го, при отражении наступления Деникина. Расстреляв все патроны, пулеметный расчет Бутова был взят в плен. Добровольцы оценили грамотные действия и мужество явно кадровых пулеметчиков, предложили служить у себя. Впрочем, альтернативой иначе все равно была бы пуля в лоб. Так Федор Бутов ненадолго снова надел унтер-офицерские погоны. Под Черниговом пулеметный расчет унтер-офицера Бутова метким огнем положил на землю контратаковавшие цепи красных, чем способствовал успеху Белозерского полка при занятии города. За это пулеметчики удостоились личной благодарности командира полка полковника Штейфона. В горячке боя не мог кадровый пулеметчик Федор Бутов исполнять свои обязанности плохо – это уже сидело в подсознании… Осенью при отступлении белых он перешел фронт, снова оказавшись у красных. Обычная ситуация тех времен! Все товарищи по пулеметному расчету к тому времени погибли, и Бутов предусмотрительно умолчал о своей службе в белой армии. Гражданскую войну краском Бутов закончил в 1922-м на Дальнем Востоке в должности заместителя командира полка. Двери для дальнейшей военной карьеры были распахнуты, и он не замедлил этим воспользоваться. Служба на Дальнем Востоке чудом уберегла его от репрессий в армии конца 1930-х – начала 1940-х годов. В декабре 1941-го в составе одной из сибирских дивизий он принимал участие в контрнаступлении под Москвой…