Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой - Александр Лысёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И неожиданно для окружающих, да и для самого себя, добавил совершенно по-домашнему:
– Фомичев уже печку растопил…
Теперь обовшивевшие и грязные, в изодранном и обожженном обмундировании, покидав на нары снаряжение и вещмешки, развесив по стенам автоматы, разведчики спали. По блиндажу витал тяжкий дух непросушенной обуви и мокрых шинелей да без умолку храпел сержант Куценко. Прилег и Марков, велев разбудить себя через два часа. Капитану тогда приснился сон. Перегруженная бесконечными заботами и бессонными ночами психика под впечатлением от последних событий сплетала в периоды недолгого забытья причудливые узоры. Сначала снилась всякая белиберда: серый горизонт и грязный, весь в воронках от разрывов снег. На снегу барахтались люди, ездила туда-сюда какая-то техника. А потом Марков отчетливо увидел конный обоз. Обоз тянулся по заснеженному склону вверх. Там должен был быть перевал. Но перевала не видно, и от того кажется, что обоз уходит прямо в небо. Марков стоит в новенькой светло-серой шинели, постукивая друг о друга каблуками юфтевых сапог. Холодно. Но опускать каракулевый подбой папахи не хочется – будет выглядеть не солидно. Карпаты. Февраль 1915 года. Подпоручик Марков после госпиталя следует на передовую в свой полк. Так оно все и было в действительности. Все в русской армии бредили тогда спуском на Венгерскую равнину. «Теперь пойдем на Вену!» – громким басом говорит кто-то прямо над ухом. Совсем рядом остановились сани. Распахнутая шинель седока с красными отворотами, блестящие генеральские погоны, поблескивающее на переносице золотое пенсне. Марков берт под козырек. «Так точно, ваше превосходительство!» – бодро отзывается подпоручик… И в тот же момент он проснулся. Марков посмотрел с верхних нар в центр блиндажа. Несколько секунд спросонья он опасался, что произнес фразу вслух.
У маленькой печурки сидел Фомичев и, открыв кованую дверцу, помешивал металлическим прутом чуть тлеющие угольки внутри.
– Картошку будете, товарищ капитан? – поднял глаза на Маркова Фомичев. – А то я испек…
Марков отрицательно покачал головой:
– Нет, спасибо.
– Поспите еще, вы и часу не отдыхали, – участливо предложил Фомичев.
Марков закрыл глаза, но сна больше не было. Вытянувшись на спине, он смотрел на бревенчатый накат потолка. В землянке было подозрительно тихо. Чего-то не хватало. Так и есть – храп смолк, а сержант Куценко, спустившись к печурке, уже катал в ладонях, дуя на пальцы, горячую печеную картофелину. Прикрыв глаза, капитан слушал приглушенный солдатский разговор внизу.
– Хороша картоха.
Это Быков, видать, тоже не спится – подсел к ребятам.
– Давай тушнину откроем, – с набитым ртом предложил Куценко.
– Щас оформим. – Фомичев порылся в вещмешке, извлек большую банку американской тушенки, подбросил на ладони и любовно выставил на чурбачок. – Ленд-лиз, братва!
В считаные секунды банка оказалась вскрытой маузеровским штык-ножом.
– Э-э! Куда без меня хомячите! – на нижних нарах зашебуршился Паша-Комбайнер.
– Второй фронт! – блаженно улыбнулся в полусумраке блиндажа Фомичев, вываливая щедрые куски мяса на подставленные товарищами ломти черного хлеба.
В течение нескольких минут снизу раздавалось только сосредоточенное чавканье. Потом разговор продолжился.
– Тушенка у них знатная, – сказал Фомичев. – А вот воюют союзнички хреново.
– Бомбят они фрица на совесть, – не согласился вступивший в разговор старшина.
– А что толку? – возразил Фомичев. – Только этим гансов не возьмешь.
– Они вон немца с той стороны до Германии уже прогнали, – не сдавался старшина.
– А немец развернулся, да и дал им по мордасам. Один раз только зубы показал по-настоящему – они и покатились. Слыхал, как союзнички в Арденнах обделались? Теперь полгода в себя приходить будут, не меньше…
– Да, а немец за нас опять взялся…
В установившейся на несколько минут тишине неожиданно отчетливо прозвучал вдруг усталый вопрос Быкова:
– Когда войне конец?..
Все вздохнули и молчали еще некоторое время, глядя на мерцающие в печурке угольки. Потом в разговор вступил лейтенант Чередниченко:
– За этот год должны справиться. А может, и раньше. К лету, например.
– Ой ли? – прищурился Фомичев. – Каждый новый год за победу пьем, а где она?
– В этот раз должны дожать, – уверенно заявил лейтенант. – Сводку слушали? Наши уже на Одере стоят. А там и до Берлина рукой подать.
– Умоемся мы кровью за этот Берлин, – хмыкнул Фомичев. – Страшно подумать, сколько ж Гитлер туда войска нагнал, если в Венгрии так напирать может. Сами рассудите!
– Стратег! – скривив губы, отмахнулся Быков
– Наши ведут бои в Померании, – настойчиво продолжал лейтенант. – Теперь перед нами Вена. Так далеко мы еще никогда не заходили.
– До Атлантики топать еще прилично, – сделал скептическую мину Фомичев. – Такими темпами за год не дойдем.
– Не придется, – авторитетно заявил Чередниченко. – Там уже союзники.
– Да кто их вообще живьем-то хоть раз видал… – проворчал Фомичев.
Заметив, что на нарах зашевелился Марков, Чередниченко обратился с вопросом к нему:
– Ведь не было у нас таких успехов в Первую мировую, Георгий Владимирович?
Марков непроизвольно фыркнул и отрицательно покачал головой:
– Таких – не было.
Уловив грустную иронию в словах капитана, Чередниченко пристально поглядел на него снизу вверх. Марков счел необходимым пояснить, впрочем, весьма расплывчато:
– Тогда, ребята, все было по-другому…
Быков отворил дверцу печурки, поворошил угли металлическим прутом. Повернулся к остальным:
– Кончай, мужики, порожняк гонять. Еще картоха поспела.
Все, как по команде, забренчали котелками, выставляя их перед собой…
…Сегодня, в апреле 1945-го, события последних тяжелых месяцев несколько отдалились, переместились на время в дальние уголки памяти каждого. И сидели разведчики не в блиндаже на корточках у маленькой печурки, а за старинным резным столом в прекрасном загородном особняке на тихой окраине австрийского городка. И вместо котелков был сервиз мейсонского фарфора, а вместо алюминиевых и эмалированных побитых кружек – хрустальные фужеры, серебряные стопки и даже настоящий рыцарский кубок, извлеченный сержантом Куценко из серванта в гостиной. Хозяйка только поджала губы, когда он его доставал, но промолчала…
Обстановка на фронте кардинально изменилась к лучшему. Дорогой ценой были оплачены эти изменения. И каждый знал, что предъявленный им счет, скорее всего, будет увеличен еще и что расслабляться нельзя. Но так хотелось, чтобы это была последняя военная, победная весна…
4
Утром явился нарочный с приказанием прибыть в штаб дивизии, расположившийся в соседнем городке к западу. Их вызывал полковник Бутов. Метаморфоза последних дней стремительного продвижения вперед – штаб расположился на ночлег впереди подразделений разведки. Раньше подобное было бы немыслимо. Либо немцы их за это тут же жестоко бы наказали. Теперь грузовик с разведчиками, направляясь в назначенный им населенный пункт, обгонял бесконечную вереницу тянувшихся на запад подразделений. Несколько раз их окликали – спрашивали о каких-то воинских частях, кто-то отстал, кто-то искал своих. Выяснилось, что задававшие подобные вопросы даже не принадлежат к дивизии Бутова.
– Бардак на дороге, – ворчал Быков, медленно объезжая по обочине одну колонну за другой. – Сейчас сюда, не дай Бог, хоть один немецкий самолет – таких бед натворит…
– Не каркай, – негромко цедил сквозь зубы Марков, озабоченно поглядывая в небо из-под ветрового стекла.
Наконец выбрались на пустой отрезок великолепного шоссе. «Опель» весело урчал двигателем, Быков поддал газу и, разогнавшись, воткнул пятую передачу. Минут десять катили с ветерком. Грузовик весь гудел, но уверенно пер вперед.
– Восемьдесят километров жмем! – по-мальчишески восторженно глянул на Маркова обычно всегда сдержанный ефрейтор. – Дорога – сказка!
Очень быстро сказка закончилась. Впереди нарисовалась пробка из людей и техники. Быков нажал на тормоза. Из кузова забарабанили кулаками в крышу кабины.
– Полегче! – заорал сзади Паша-Комбайнер. – Не дрова везешь!
– Ходи пешком! – чуть повернув голову, огрызнулся в открытое окно водитель.
Вскоре разъяснилась причина затора. Навстречу гнали пленных немцев. Они шли по встречной обочине, понуро опустив головы. Сами по себе пленные никому не мешали. Оживленный разговор завязался с их конвоиром – средних лет мужичком в выцветшем солдатском обмундировании с коротким кавалерийским карабином за спиной. Мужичок ехал верхом на смешной пестрой кобылке. Насколько можно было увидать, был он один-одинешенек на целую толпу немцев человек в пятьдесят. Впрочем, конвоира это ничуть не смущало. Направив кобылку на нашу пехотную колонну, он громко покрикивал:
