Отец моей малышки (СИ) - фон Беренготт Лючия

Однако на этот раз никаких гениталий после сообщения нет. Не приходит даже обычная фотка какого-нибудь сурового вдовца в американской военной форме на фоне американского же домика посреди леса, который, по собственному заверению, «живет в моем городе и ищет жену, которая унаследует его миллионы».

Я усмехаюсь, удивляясь несуразности этого анонимного объяснения в любви. Кому это нечего делать в почти час ночи, интересно? Кидаю телефон в карман и иду успокаивать Масюню, которая уже почти уснула на диване за это время.

Разумеется, как только я захожу в комнату, она тут же просыпается и требует, чтобы я взяла ее на руки и «покачала». Сонная, ничего не соображающая, она жмется и виснет на мне, рассказывая какую-то детскую белиберду, куда примешался слон из вчерашнего кошмара, который хотел растоптать «наш домик», кукла, которая вдруг заговорила и теперь придется ее выкинуть, и конечно же «дядя Саса», будь он неладен!

Последний имеет глупость попасть под машину, на которой мы все вместе едем – я, мама, Мася и «дядя Андей». Наверняка наложились впечатления от нашего сегодняшнего побега. Дядя Саса пытается остановить машину, распахивает руки, чтобы задержать нас… и отлетает куда-то в сторону от удара, что Масюня считает совершенно непозволительным и ужасным.

– Он не удаился, ты думаес? – спрашивает она своим дрожащим голоском, и я чуть было не язвлю, что мол, ударился, еще много лет назад – головой. Конечно же, вслух успокаиваю ее, обнимаю и объясняю в который раз, что во сне все ненастоящее, понарошку… как в мультике.

– И дядя Саса ненастоящий? – спрашивает она, уже закрывая глазки под мои укачивания.

– И дядя Саса ненастоящий… – задумчиво повторяю, начиная напевать вполголоса колыбельную, под которую она отлично засыпает еще с младенчества. – И сейчас ненастоящий, и был ненастоящий… – тихо добавляю, видя, что моя малышка заснула.

И тут меня осеняет. Я вдруг понимаю – каким-то внутренним, глубинным прозрением угадываю, кто послал это сообщение, рассчитывая подкупить меня своей лживой любовью.

Как тогда, как много лет назад. Только раньше он делал это, чтобы оставить меня своей любовницей, а теперь… теперь ему нужно другое. Ему нужен мой ребенок, на которого он не имеет больше никакого права. И никогда его не получит. Пока я жива.

Стараясь не разбудить уснувшую у меня на руках Масюню, я осторожно достаю из кармана мобильник. Смотрю на все еще висящее на центральном экране сообщение.

Долго смотрю, гадая, права я или нет.

И решаю, что если и неправа, что если это очередной любвеобильный индус или турок, ничего страшного не случится. Просто подумают, что я слегка двинулась мозгами. Решат, что лучше со мной не связываться.

И я отвечаю – с трудом печатая, одновременно придерживая одной рукой телефон.

«Не старайся, Алекс. Она не твоя».

Специально называю его Алексом и на «ты». С одной стороны – грубовато и без лишних эмоций, а с другой – я никогда не называла его Алексом, потому что он этого варианта своего имени терпеть не может. Ненавидит прям, так никогда и не объяснив мне, по какой причине.

Двойной удар поддых вам, господин ректор.

– Давай позвоним и поовеим завтра, что он в поядке, хоосо? – еле слышно бормочет Масюня, не открывая глаз, и я с трудом сдерживаю себя, чтобы не подскочить от неожиданности.

– Хорошо, – бессовестно вру, приподнимая ее и целуя в лобик. – Позвоним и проверим. Обещаю. Спи.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Глава 7

На следующий день неудовлетворенный и злой Андрей отвозит нас с Машей домой. Я и сама не знаю, зачем у него ночевала – судя по всему, никаких проблем я этим не решила. Еще рассорилась с единственным мужчиной, который мог бы выручить меня в данной ситуации.

Мне просто совсем, совершенно не хотелось с ним сегодня спать. И понимая причину этому, я себя люто ненавидела.

Как, с какого хрена я еще не равнодушна к Зорину - этому эгоисту, чуть не затащившему меня четыре года назад на аборт?! С какой стати все еще вижу его физиономию, закрывая глаза?!

Я должна, обязана видеть Андрея – моего парня, босса и, скорее всего будущего жениха (если, разумеется, он сможет усмирить свою мамашу)!

Пока переодеваюсь и собираюсь ехать в университет забирать документы, решаю, что надо непременно наладить контакт с мадам Баламовой. Пусть узнает меня как порядочную женщину, не собирающуюся претендовать на их семейные миллионы.

Масюня досыпает, забравшись к бабе под бочок, я же тихонько выхожу из квартиры. Сажусь в свою любимую Кию, завожусь, собираюсь вырулить из ряда припаркованных машин… и вскрикиваю. Прямо на дороге, не давая мне выехать, стоит он. Александр Борисович Зорин. Мой ректор, мой бывший любовник и несомненный отец моего ребенка.

Прежде чем я реагирую, меня буквально пронзает до странности мистическое совпадение с Масюниным сном – вот именно так, скорее всего, она его и увидела.

– Что тебе нужно, Алекс? – я высовываюсь из окна и специально, еще раз называю его нелюбимым именем.

Один Бог знает, чего мне стоило обратиться к нему напрямую – не заикаясь и не путаясь в словах.

Он, ожидаемо, хмурится.

– Нам надо поговорить, Лиля. Хватит уже бегать от меня…

И решительно, безо всякого стыда, обходит машину, собираясь по всей видимости, усесться рядом со мной на пассажирское сиденье.

В панике от того, что сейчас окажусь с ним рядом, я даю по газам и резко выруливаю вбок, но он уже успел схватиться за ручку дверцы, и та тянет его, заставляя податься вперед всем телом. Чтобы не упасть, он делает широкий шаг вперед и уходит ногой вниз, в какую-то дыру в асфальте – судя по звуку, наполненную водой. И рушится, вслед за отъезжающей машиной, лицом вниз, исчезая из поля моего зрения.

Уже в полнейшем ужасе, я торможу, выскакиваю, бросая машину на середине дороги, бегу сломя голову обратно к нему. Сердце готово выскочить из груди – не дай Бог я его убила! А если ранила?! А если он из-за меня ногу сломал?! И что я скажу Маше, которая именно это и увидела в своем сне?!

Пока добегаю, он уже на ногах – стоит, тяжело опираясь о багажник чужой машины. Его ноги мокрые до колена – вся штанины вымочена насквозь. А левая – о ужас! – как-то странно подогнута.

– Ты в порядке? – обхватываю его за пояс, даю опереться о свои плечи. Он явно не против.

– Понятия не имею… – хрипит он и морщится, словно от боли. – Сейчас проверим.

Когда он перемещает свой вес на меня, я даже слегка зажмуриваюсь, потому что прекрасно помню, сколько весит эта гора тренированных мышц, но отчего-то мне не тяжело – он скорее прижимает меня к себе, нежели наваливается. Осторожно перемещает вес на поджатую ногу и издает глухой и весьма страдальческий стон.

– Твою ж… Черт… Как бы не перелом…

У меня леденеет сердце. Хочется плакать и я изо всех сил прикусываю губу, чтобы не разреветься. Что ж я за чудовище такое – живого человека чуть не угробила?!

– У тебя телефон в кармане? Надо вызвать скорую... – выдавливаю из себя и, не спрашивая разрешения, начинаю шарить по его карманам. Сначала по внешним, потом, ничего не обнаружив там, по внутренним карманам штанов и рубашки.

Александр Борисович странно цепенеет, словно окаменевает, и я физически чувствую, как воздух накаляется и теплеет вокруг его тела. Боже, неужели, у него поднимается температура? Или это… это… столбняк?!

Я ахаю. Ну, конечно! Все признаки столбняка на лицо! Я, конечно, не очень помню, отчего бывает столбняк, но по логике все сходится! Может, он еще и головой грохнулся – того и гляди, в обморок упадет и застынет, как деревянная доска.

Там, вроде бы еще бледность смертельная должна быть при столбняке, вспоминаю я и задираю голову, чтобы всмотреться в его лицо – а ну как уже смертельно побледнел?

Однако, лицо господина ректора вполне себе розовое. Покрасневшее, я бы даже сказала – особенно в районе скул. Рот приоткрыт, глаза же, наоборот – полузакрыты и странно потемнели, что заметно даже из-под ресниц.