Отец моей малышки (СИ) - фон Беренготт Лючия

У меня гора сваливается с плеч. Долго выдыхая, я повисаю на прутьях решетки забора.

– Это ты мне подаил? Ты? – тем временем интересуется Масюня, уже успев слезть с рук своего отца и утягивая его туда, куда улетела дорогущая кукла. Меня же, наконец, пускают внутрь, и я борюсь между двумя желаниями – прогнать этого человека от моей дочери и молча, затаив дыхание, наблюдать за их общением. Потому что происходит то, о чем я втайне мечтала все эти годы.

– Я подарил, да, – отвечает ректор, опускаясь рядом с ней на скамейку. – Тебе нравится?

– Осень! – Масюня старательно выковыривает застрявший в волосах куклы песок. И сообщает, указывая на меня пальцем. – Маме тозе твой подаок понлавился.

Саша чуть поворачивает голову ко мне и выгибает бровь.

– Правда? Откуда ты знаешь?

Я знаю, что моя дочь сейчас ответит – мол, мама надела его и всю дорогу любовалась, как он сверкает на солнце – и успеваю вмешаться, прежде, чем меня выдадут с головой.

– Вот я как раз хотела поговорить с вами насчет этого, Александр Борисович, – решительно подхожу и, взяв Машу за руку, отвожу от него. –  Мне кажется, я кое-что должна вам разъяснить… И вернуть.

Начинаю отстегивать браслет, но в этот момент он берет меня пальцами за запястье, чтобы остановить… и меня словно током прошибает от этого касания. Голова даже немного кружится. Приходится сесть на скамью рядом с ним, иначе упаду.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Он немедленно пользуется моей слабостью, приобнимая меня за плечи и как-то чересчур заботливо прижимая к себе.

– Все хорошо?

По его покрасневшим скулам понимаю, что не мне одной «хорошо». Силюсь вырваться из дурманящих, кружащих голову объятий… И не могу.

– Ой, как на папку-то похожа! – всплескивает руками проходящая мимо еще одна нянечка – явно новенькая, иначе бы знала «папку» в лицо. – Копия! Одно лицо!

Я дергаюсь, краснею, бледнею, подскакиваю наконец с этой чертовой скамейки и убегаю вместе с Масей, быстро уводя ее внутрь детского садика. Спиной чувствуя, как он смотрит мне вслед.

Глава 9

Моя первая пара – финансы. То, в чем я всегда разбиралась очень и очень плохо. Кредитование, процентные ставки, краткий обзор бухгалтерского дела – для тех, кто не хочет изучать его углубленно. К рекламе сей курс имеет самое посредственное отношение, а потому я волнуюсь – не хочется выглядеть дурой на фоне ребят на три-четыре года моложе меня.

Захожу в аудиторию и взглядом выбираю кого постарше – желательно какую-нибудь молодую женщину, выглядящую замужней… Если повезет, кого-нибудь из тех, кто стоял со мной позавчера на открытии детского садика.

И нахожу! Довольно милая девушка с усталым выражением лица. О, я хорошо знаю это выражение лица матери, которая не спала ночь! Могу даже приблизительно угадать по нему, сколько лет ее малышу… или малышке? Я пытаюсь вспомнить, с кем я ее видела – с девочкой или мальчиком – и забываю, что все еще стою посреди лестницы, спускающейся к сцене, перекрывая проход.

– Тётенька, дайте пройти… – раздается за моей спиной насмешливо-кривлявый мужской голос, и я резко поворачиваюсь под взрыв задорного смеха, раздающийся ото всюду.

Передо мной стоит почти полная копия Андрея Баламова, только лет десять назад. Наглый, самоуверенный, одетый в брэндовые шмотки парень с на удивление ровными, словно выщипанными бровями. Вокруг него толпятся девчонки лет на пять моложе меня, каждая из которых, небось мечтает его закадрить…

– А вдруг это преподша? – нарочито громко шепчет одна из этих «приближенных», цепляясь за его локоть. У нее настолько стильная и модная прическа, что я, со своей классической «пляжной волной», чувствую себя пришельцем из двадцатого века, разбуженным из криогенного сна.

– Да не, препод – мужик, – развязно отвечает ей парень, презрительно разглядывая меня. – Это обычная… тётя-мотя.

Я просто выпадаю от такой наглости. Никогда за словом в карман не лезла, а тут совершенно не знаю, что ответить. Немею и чувствую себя старушкой, которой впору побрюзжать о том, что «в нашу пору» мальчики были горааааздо вежливее. И уж точно не инфантилы, оперирующие словами «тетя-мотя».

Сколько ж им лет-то, сегодняшним первокурсникам? Я уже и забыла. Сама ушла со второго курса, будучи вполне себе взрослой, девятнадцатилетней девушкой, пусть и слегка с прибабахом. А этим сколько? Семнадцать? Восемнадцать? А ведут себя как школьники, насмотревшиеся фильмов аля «Американский пирог».

Тем временем молодежь, хихикая и перешептываясь, оттесняет меня в сторону и постепенно занимает весь первый ряд, плавно переключаясь на подшучивание над второй «великовозрастной» одногруппницей.

Я начинаю понимать, что сделала ошибку, пожелав учиться на очном отделении.

Но мне так хотелось общения! Мне так хотелось вновь почувствовать себя настоящей студенткой!

Надо было ехать учиться в Лондон, с горечью понимаю.

Разворачиваюсь, даже и не думая теперь пробираться на передний ряд к своей сверстнице и забиваюсь куда-то в угол, в предпоследний ряд, где я, конечно же не буду ничего ни слышать, ни видеть.

Ничего, теперь всю информацию курса можно в онлайн посмотреть – успокаиваю себя. Даже в принципе и на пары-то ходить необязательно. Вот тебе и «настоящая студентка» – с горечью думаю. Сколько еще пройдет дней, прежде, чем я окончательно забью на посещение, и моя учеба ничем не будет отличаться от заочной. Месяц? Неделя?

До меня долетают дурашливые смешки с первого ряда, явно обращенные ко мне.

Скорее, день или два – мрачно понимаю я.

Сердито сопя, я вытаскиваю мобильник и начинаю изучать возможности обучения заграницей и онлайн, отлично понимая, что в этом году ни денег, ни возможностей у меня на подобный кульбит уже не будет. Вздыхаю, разглядывая острые шпили Оксфорда и Кембриджа – на них у меня не будет средств никогда… Разве что на Андрюхины деньги – он ведь не раз предлагал поехать в Англию пожить…

Но отчего-то, в свете событий последних дней, понимаю, что и этот вариант отпадает. Пусть я не готова возобновить отношения с моим бывшим, но ехать куда-то далеко с моим нынешним, полностью зависеть от его денег и настроения, да еще и с ребенком, уже не представлялось мне хорошим вариантом.

Значит буду терпеть… и по возможности учиться из дома…

– Жаль, у тебя больше не торчат этикетки… – раздается у моего самого уха жаркий шепот, и я чуть не проглатываю язык от неожиданности и взметнувшейся по телу волны мурашек. – Но у меня сильнейшее де-жа-вю, моя Дикарка… Очень яркое, очень отчетливое… дежавю.

– Ты с ума сошел! – шиплю в ответ, чуть поворачивая голову и из последних сил надеясь, что эта развеселая компания с первых рядов не увидит спрятавшегося у меня за спиной ректора.

– Давно… – соглашается он и подается вперед, совершенно бесцеремонно и пользуясь полумраком задних рядов, закапывает руку мне под волосы, чуть отгибает голову вбок и целует меня в шею.

Мои зрачки уходят под веки, руки, уже готовые отпихивать наглеца, безвольно падают вдоль тела, а в голове, взбудораженные гормонами и адреналином, вспыхивают воспоминания…

***

– И сколько их у тебя было? – с деланно равнодушным видом я забираю у него бутылку шампанского. Прикладываюсь прямо из горлышка, потому что никаких бокалов, конечно же, у нас с собой на крыше нет. А есть только он, я и одеяло, которое мы все же додумались прихватить в виду январской погоды.

А еще есть вид с пятнадцатого этажа исторического небоскреба, в котором Саша не так давно обнаружил лазейку на крышу. Здесь странно себя чувствуешь, и это скорее всего соответствует ощущениям самого дома, если он в принципе может хоть что-то чувствовать... Великан, ставший под старость пигмеем рядом со всем, что здесь понастроили за последние сто лет.

– Кого? – он смеется, делая вид, что не понимает вопроса.

– Бутылок шампанского, – я фыркаю. – Женщин, придурок.