Пять похищенных монахов - Юрий Коваль

– Вот это стрелок! Слона подбил! Хочешь еще разок?

– Еще бы, – ответил я.

– Хватит, – сказал Крендель, побледневший от огорчения. – Некогда нам стрелять.

– Что такое?

– Дело есть… Надо поговорить… В тот раз я спрашивал насчет парикмахерской, так не в ней дело…

– Что за чушь! – плюнул Кожаный. – Опять парикмахерская?!

– Да нет… дело в том, что мы ищем монахов.

– Монахов?! – изумился Кожаный, привстал и, как мне показалось, немного побледнел.

– Монахов, – подтвердил Крендель. – Вот и хотели у вас спросить, посоветоваться, как их найти, может, вы слыхали…

Кожаный заволновался. Оглянулся зачем-то на дверь и тихо спросил:

– Каких монахов?

– Наших, – ответил Крендель, тоже понизив голос.

– Сколько же вам надо монахов?

– Пять.

Кожаный снял кожаную кепку, вытер пот, выступивший у него на лбу.

– Не много ли? – сказал он. – Может, одного хватит?

– Нам хотя бы Моню, – жалобно ответил Крендель.

– Моню? – изумился Кожаный. – Что ж вы раньше-то молчали? Надо было сразу дело говорить. Все монахи здесь, а Моня… – вдруг он замолчал и приложил палец к губам.

Дверь дернулась, и в тир вошел новый посетитель.

– Почем выстрел? – спросил он, подходя к барьеру.

Это был тот самый Веснушчатый нос, которого звали Василий.

Стрельба по-кармановски

– Пять копеек, – недовольно ответил Кожаный, делая нам знаки пока помолчать.

– А сколько всего мишеней?

– Десять.

– Вот полтинник, – сказал Нос, выкладывая на прилавок деньги.

– Ого! – восхитился Кожаный и подмигнул нам. – Десять выстрелов! Может быть, лучше одиннадцать или двенадцать?

– Хватит десяти.

– Вот это я люблю. Ты, оказывается, настоящий стрелок.

– А вы, оказывается, не только на рынке торгуете.

– Торговля – это так, ерунда. А сердце мое здесь.

– Оно у вас тоже кожаное? – спросил Нос. – Не дожидаясь ответа, он вскинул винтовку и выстрелил.

Пуля ударила в кнопочку – утка железно крякнул и перевернулась.

– Отличный выстрел! – похвалил Кожаный. – А сердце у меня мягкое, отзывчивое. По правде говоря, оно – золотое.

– Может, алмазное? – спросил Василий и выстрелил в гуся.

Гусь рухнул.

Кожаный нахмурился.

Василий перезарядил винтовку и сшиб лебедя. Размахивая длинной шеей, лебедь закачался, как маятник стенных часов.

Веснушчатый ударил в мельницу. Взвизгнула какая-то пружинка – и красные крылья закрутились, замелькали, сливаясь в сплошное розовое колесо.

– Теперь в бочку, – шепнул Крендель, и тут же щелкнул выстрел.

В бочке что-то загремело, и оттуда выскочил ухмыляющийся медведь с кружкой пива в руках.

– Вот какие стрелки у нас в Карманове! – с гордостью сказал Кожаный и похлопал ладонями, изображая аплодисменты. – Ни в Тарасовке, ни в Перловке сроду не было таких стрелков.

Он встал и торжественно снял кожаную кепку.

– Как ваше имя и отчество?

– Василий Константинович.

– Позвольте, уважаемый Василий Константинович, и мне стрельнуть в вашем присутствии.

Отойдя к задней стенке, Кожаный хлопнул медведя по голове, затолкал его в бочку, наладил остальные мишени. Вернувшись к барьеру, быстро зарядил все пять винтовок.

– Стреляем по-кармановски! – крикнул он и выстрелил.

Утка крякнула и перевернулась.

Вторую винтовку Кожаный взял одной правой рукой, а левую руку сунул в карман, чтоб не мешала.

Выстрел – гусь рухнул.

Лебедя он сшиб одной левой, а в мельницу стрелял обеими руками, но даже не донес винтовку до плеча. Выстрелил от живота – и крылья мельницы закрутились.

Медведя же, сидящего в бочке, Кожаный совсем обидел. Он вообще не целился в него. Даже не поднял винтовку с прилавка, просто нажал курок – и медведь выскочил из бочки со второй кружкой пива в руках.

– Заряжай! – крикнул стрелок и похлопал сам себе ладонями.

После такой потрясающей стрельбы обстановка в сразу накалилась. В тире запахло порохом. Толкая меня локтями, Крендель кинулся заряжать винтовки, а Василий Константинович задумчиво разглядывал мишени.

Строго поджав губы, он разложил винтовки перед собой и замер. Собранный, подтянутый, он сейчас напоминал ныряльщика, который стоит на вершине скалы, собираясь прыгнуть в море.

Вот он шагнул вперед, схватил сразу две винтовки, одну правой, другую левой рукой. Два выстрела слились в один. Боевой слон рухнул на колени, а тигр прыгнул на антилопу.

Стрелок схватил две другие винтовки, и жираф бросился бежать на месте, а заяц застучал в пионерский барабан.

– Вот это по-кармановски! – сказал Кожаный. – Теперь валяй в сундучок.

– Стреляйте вы. Я передохну.

– Заряжай, – согласился Кожаный и отошел поправить мишени.

Вернувшись, он лениво стянул с рук перчатки, одним махом сбросил кожаное пальто и внимательно оглядел нас, как бы проверяя, сумеем ли мы оценить то, что сейчас произойдет.

– Стреляю в слона! – четко сказал он и вдруг выстрелил в потолок.

Пуля с визгом отскочила от потолка и ударила рикошетом точно в белую кнопку. Многострадальный слон рухнул на колени, а стрелок схватил другую винтовку и пальнул в стену. Взвизгнула пуля, рикошетом ударила в кнопку, и тигр прыгнул на антилопу. Жирафа Кожаный подбил рикошетом от другой стены, а зайца обидел не меньше, чем пивного медведя – выстрелил в пол, и все-таки пуля попала куда надо. Пришлось зайцу молотить в барабан.

– Выстрел в сундучок! – объявил Кожаный и на этот раз тщательно выбрал винтовку. – Но, конечно, не какой-нибудь перловский выстрел или тарасовский. Стреляем по-кармановски!

Он нырнул под прилавок и достал узкую черную ленту.

– Завяжи-ка мне глаза, – сказал он Кренделю.

– Не может быть, – ахнул Крендель.

– Завязывай, да покрепче.

Волнуясь и восхищаясь, Крендель завязал ленту у него на затылке.

С повязкой на глазах и винтовкой в руках Кожаный был похож на пирата, играющего в жмурки. Он вскинул винтовку, уставил ее в потолок и медленно стал опускать, направляя ствол на мишени. Вначале он нацелился в утку, перекочевал на гуся, миновал лебедя, задержался немного на слоне, и слон даже задрожал, но ствол поплыл дальше, ощупал тигра и вдруг отскочил в сторону, уперся в сундучок и заплясал на месте, выискивая кнопку размером с рисовое зерно.

Сухо щелкнул выстрел, и в первое мгновенье я не понял: попал Кожаный или нет. Но вот в сундучке что-то звякнуло, и тире раздалась нежная, хрустальная мелодия:

Мой миленький дружок,Любезный пастушок…

Тихо-тихо играл музыкальный сундучок. Казалось, в нем сидят кармановские гномики и трясут золотыми колокольчиками.

– Да, – вздохнул Василий, когда сундучок затих. – Трудно с вами тягаться. Ладно, сейчас я не буду стрелять. Последний выстрел останется за мной.

– Как так? Это не по-кармановски!

– Почему не по-кармановски? Выстрел останется за мной!

– Проиграл! Проиграл! – закричал Кожаный. Сдался!

– Ах, проиграл? Ладно, отойдите в сторону. Подальше отойдите, а то как бы рикошета не получилось.

Он выбрал винтовку, несколько раз вскинул ее к плечу.

– Ваш сундучок играет только одну мелодию?

– Сколько же тебе надо? Хватит и «Пастушка».

– А больше он ничего не играет? – спросил Вася, убирая одну руку в карман, а другой вскидывая винтовку.

– Больше ничего.

– Ну так послушаем! – сказал Вася и выстрелил.

Пуля ударила в сундучок, в нем что-то крякнуло, и в тот же миг послышалась мелодия. И правда, это была совсем другая мелодия, да, гномики заиграли бодрей.

Я люблю тебя, жизнь,И надеюсь, что это взаимно…

– Что такое? – прислушивался Кожаный. – «Я люблю тебя, жизнь…»?

– «И надеюсь, что это взаимно…» – ответил Вася и вышел из тира, твердо хлопнув дверью.

– Какая жизнь? – повторял Кожаный, присаживаясь на корточки перед сундучком. – Какая, к черту, жизнь?

Он нажал кнопку, и сундучок заиграл «Пастушка».

– Ничего не пойму. Откуда взялась эта жизнь? Да и вообще, что это за парень? Я его раньше в Карманове не видал.

Кожаный задумался, прошелся по тиру взад-вперед и, наконец, вспомнил о нас.

– Так значит, вам монахов надо? – спросил он.

– Ага, – кивнул Крендель.

– Тогда пошли.

– Куда?

– Сюда, – ответил Кожаный и поманил нас за прилавок.

Наступая на пульки, там и сям валяющиеся на полу, мы подошли к стене, на которой висели мишени. Кожаный стукнул в стену кулаком – и в ней открылась дверца.

– Заходите, – сказал он. – Только поскорее.

В узенькой темной комнате, которая оказалась за дверью, вокруг стола, освещенного оплывшею свечкой, сидели монахи и играли в лото.

Пять обстриженных монахов