Стакан без стенок (сборник) - Александр Кабаков

Эдуард получил место терапевта в физкультурном диспансере, как и задумывал Дмитрий Владимирович. На этом месте Эдик проявил себя хорошим врачом, стал даже немного известен в городе, особенно среди больных, у которых столько болезней, что они не знают, к какому специалисту идти. И они идут к Эдуарду Харитоновичу – так в соответствии с паспортом к нему теперь обращаются посторонние. Эдуард Харитонович с ними подолгу беседует, иногда даже не в обстановке диспансера, холодной и вообще неприятной, а просто (если осмотр не требуется, только ознакомление с распечатанными результатами анализов) в соседнем кафе – что пациентов успокаивает. В некоторых случаях дело ограничивается собственным его советом, и если больной этому совету следует, то почти всегда наступает улучшение. А иногда он рекомендует страдальца хорошему специалисту – большей частью из своих однокурсников. Лечение, как правило, идет не более, но и не менее успешно, чем шло бы обычным образом, без рекомендаций, но пациенты очень довольны, потому что одно дело лечиться на общих основаниях и совсем другое – по рекомендации. Плацебо, скажете вы? Да, плацебо, отвечу я. Но ведь помогает!

Вот так складывается профессиональная судьба нашего Эдика. И личная жизнь устроилась не хуже. Жена его Агриппина, в девичестве Дедушева, не работает, хотя и получила полезный диплом, – но работать у нее никакой нужды нет, потому что репутация Эдуарда Харитоновича прилично оплачивается. Так что Груня спокойно сидит с годовалой дочкой.

Дочку назвали, конечно, Машей.

И с другими людьми за эти годы произошли перемены – потому что, как уже было сказано, три года в наш век – срок большой.

Дмитрий Владимирович сильно постарел после сюрпризов, которые преподнесли ему дочери – сначала сбежавшая младшая, а потом и старшая, почти немедленно вышедшая замуж за освободившегося жениха. Как-то он сразу устал, потерял силы и уже совершенно не хочет оставшиеся тратить в диспансере. К старшей дочери и ее мужу, которого своими же руками сделал популярным профессионалом, он испытывает опасливое уважение, но с нетерпением ждет шестидесяти, чтобы, сразу уйдя на пенсию, погрузиться в их семью, возиться с внучкой и со спокойной иронией размышлять об этом анекдоте, который называют «жизнью». А Эдик уж пусть обеспечивает эту самую жизнь и заботится обо всех.

Существенные перемены произошли также у Клавдии Новогрядской и Вениамина Вениаминовича Шестиковича. Проконсультировавшись у специалиста относительно того, не слишком ли близкое – седьмая вода на киселе – у них родство, симпатичные эти люди тоже поженились, почти одновременно с Эдуардом и Груней. Однако вторая пара оказалась более энергичной, чем первая: родили уже двоих детей, разнополых, и Клавдия ждала третьего. За те же три года они полностью изменили вообще образ жизни: Вениамин Вениаминович бросил почетную должность слесаря-сборщика на военном заводе, а Клавдии бросать было нечего, так что взяли они в аренду через тех же Краснова и Сниккера квартиру беглого Воронова и открыли там гостиницу на сутки и почасовую. В приличном доме такая гостиница должна была бы возмутить соседей, в первую очередь Дедушева, и вообще испортить репутацию персонажам, прежде абсолютно благопристойным. Однако именно благодаря их благопристойности все устроилось наилучшим образом: постояльцы выглядели прилично и вели себя тихо, как и подобает приехавшим на сутки по делам в министерство или головной офис командированным менеджерам выше среднего звена – гостиница была чистенькая, со всеми удобствами, включая плазменную панель и биде, недешевая. И, к слову, о биде: если и приходили сюда часа на три незаконной любви смущенные пары, то и они были абсолютно приличные. Как правило, мужчина очень немолодой, некрасивый и усталый, а с ним женщина немного моложе, иногда хорошенькая, иногда так себе, но всегда скромно одетая и даже почти не накрашенная. В общем, никто Шестиковичей за содержание дома свиданий не осуждал. Мораль ведь сильно расширилась за последние десятилетия, согласны?

А теперь плохая новость: Краснов умер.

И ведь нестарый еще человек был! Вдова его считала, что покойный себя сжег, работая за двоих, за себя и бестолкового партнера, надорвался. Но поделиться этими грустными соображениями ей было уже не с кем. Жена Сниккера тоже очень горевала: ее мужу теперь придется работать за двоих, а доход не увеличится, поскольку долю Краснова в бизнесе унаследовала его только что упомянутая вдова, к работе, конечно, никак не пригодная. Так что мгновенный инсульт Краснова многих искренне огорчил – и друг его детства Дмитрий Владимирович тяжело задумался, и Вениамин Вениаминович на похоронах выглядел еще более серьезным, чем обычно, и даже Эдуард Харитонович урвал час из времени приема пациентов и присутствовал на отпевании – да, отпевали Краснова, а как же, теперь всех отпевают, – но на кладбище, конечно, не поехал… А Клавдия с Груней плакали, как по родному. Вот такие дела, я даже рассказывать вам не хотел, но обязан – обязан автор читателям рассказывать всю придуманную им правду.

В общем, прошло, о чем было сказано, три года. И, как принято в этом повествовании, вся компания в один из рождественских волшебных дней собралась у Дедушевых, но уже не в гостиной, поскольку с рождением у Эдика и Груни дочери Маши бывшая гостиная стала как бы спальней Дмитрия Владимировича, а бывшая его спальня – детской. Получается, собрались все в спальне Дмитрия Владимировича, хотя ничего в бывшей гостиной не изменилось, просто на ночь раскладывался диван и вынимались из его недр простыни и одеяла… Ну, не важно. Собрались и собрались – сели вокруг стола, поставили к столу высокий детский стульчик для девочки Маши и коляски с гостевыми детьми. Начали выпивать понемногу – все, включая старого Дедушева и крепкого Вениамина Вениаминовича, сильно сбавили в этом занятии, годы свое берут – и закусывать едой, приготовленной отчасти Груней на месте, отчасти же принесенной Клавдией в кастрюлях.

Настроение у всех почему-то было тревожное какое-то…

Ладно, хватит томить.

Кто-то открыл своим ключом входную дверь.

Все сидевшие за столом – кроме детей – встали, будто включенные этим щелчком.

Спустя секунду в комнату вошли трое: Мария Дедушева, Михаил Воронов и еще незнакомая пожилая женщина, то есть знакомая одному только Дмитрию Владимировичу, потому что это была его двоюродная сестра Марта, давно живущая в Ленинграде, а последние двадцать лет в Санкт-Петербурге. С Мартой Дмитрий Владимирович никаких отношений не поддерживал, и она с ним – тоже, а почему, уже ни тот, ни другая не помнили. Так сложилось: компании и интересы, не говоря уж о местах постоянного жительства, были разные – Марта была художницей, вела питерскую богемную жизнь, то есть порядочно выпивала и редко прибирала в квартире-мастерской окнами на Исаакий…

Потребовалось каких-нибудь полчаса, чтобы все выяснилось.

Беззаветно любя свою сестру, Мария решила исчезнуть, чтобы не мешать счастью Груни и Эдика – она знала, что судьба толкнет ее жениха к той, которая в тяжелый момент окажется ближе. Сама же не стала сразу связывать, как говорится, свою судьбу с Мишей, хотя уже было между ними нечто большее, чем соседская симпатия. Однако Мария твердо решила переждать в Питере, у тети, пока молодой человек как следует встанет на ноги и в деловых странствиях по миру восстановит все потерянное. Современные девушки, даже самые романтические, разумно смотрят на жизнь…

Вскоре еще одна пара поселилась в доме – в однушке Михаила. Пока детей нет, вполне достаточно.

Только пришлось долго выветривать гостиничный дух.

Шестиковичи некоторое время спустя открыли мини-гостиницу в соседнем корпусе – у них уже сбережений скопилось достаточно, чтобы не арендовать, а купить квартиру. Ну, и Воронов подбросил – вернул по-родственному часть квартплаты за три года.

Дмитрий Владимирович ушел на пенсию. Он примирился с Мартой и по телефону – у него тариф выгодный – подолгу обсуждает с нею возможности обмена жилплощади в Питере на Москву. Марта никак не может решиться, но разговор поддерживает.

Все, с кем я начинал рассказ, счастливы и часто собираются в старой квартире Дедушевых. Выпивают за всё хорошее, обязательно поминают, не чокаясь, Краснова.

Короче, жизнь вполне наладилась исключительно благодаря такой старомодной вещи, как беззаветная сестринская любовь. А вы говорите…

Я же остался на некоторое время в одиночестве, как всякий автор, закончивший сочинение и простившийся с его героями. Население опять к Новому году готовится, рождественские подарки скупает оптом, компании сколачивает… А я сижу вот, задумчиво перелистывая двенадцатый том тридцатитомного Диккенса, в котором под странным названием «Битва жизни» уже описано все, о чем я вам рассказал. Даже имена моих персонажей начинаются теми же буквами, что у гения.