Все тёлки мимо - Джастин Халперн

И все-таки я вынес из этого курса кое-какие обрывки знаний. И однажды пасмурным утром в начале октября сел на переднее сиденье папиного серебряного "олдсмобиль-бруэма", и мы поехали на экзамен, в ОТС [4] "Клермонт-Меза".

– Ну как, рад? – спросил папа.

– Да вроде бы.

– Вроде бы? Это же твоя независимость. Получишь права – сможешь сесть в эту вот машину и, если захочешь, свалить из дома навсегда.

– Ну, это я и без прав могу.

– Фиг. Противозаконно.

– Ну, строго говоря, если я возьму твою машину и свалю навсегда, это тоже будет противозаконно. Угон, – сказал я.

– Ладно уж, давай поедем дальше молча. Спустя несколько минут мы подъехали к бурому зданию, один вид которого навевал уныние – хоть вешай табличку "Здесь умирают мечты". Мой папа, как и большинство вменяемых американцев, ненавидит ОТС. Когда мы вошли в холл и увидели, что там не протолкнуться, и все потные, замотанные, теряющие терпение… В общем, папа начал нервно переминаться с ноги на ногу и грызть ногти:

– Ты только погляди, какой бардак. Все воняют, как собачья будка. И ждут, стоят, словно в России за батоном хлеба. Слушай, я-то на хрена здесь? Это тебе экзамен сдавать… – И спустя еще минуту: – Все, с меня довольно. Не могу больше. Разбирайся сам, – и был таков.

Не успел я и слова сказать, как папа выбежал из здания, плюхнулся на скамейку и уткнулся газету.

Я отстоял в очереди еще несколько минут, и болезненно-тучная секретарша выдала мне квиток с номером. Я нашел место в зале ожидания. Вокруг были либо подростки, либо дряхлые – в жизни таких не видел – старики и старушки. Спустя тридцать минут меня вызвали.

Я вернулся к стойке администратора. Меня встретил загорелый кореец лет сорока восьми, одетый в белый халат, как лаборант.

– Халперн, Джастин? – прочел он вслух, держа в руках список.

– Я предпочитаю обращение "Джастин Халперн", – пошутил я.

Несколько секунд кореец разглядывал меня молча.

– Пойдемте, – сказал он наконец и вышел через тамбурную дверь на автостоянку.

В машине я вдруг разволновался. До этой минуты нервы у меня были как канаты, но, оказавшись за рулем папиного "олдсмобиля" в папино отсутствие, я впервые подумал: "Как здорово было бы поехать куда-то самому. В кино, или в школу, или даже на свидание… чтобы девушка тебе подрочила, сначала надо пригласить ее на свидание". Опьяненный этим обилием возможностей, я никак не мог сосредоточиться на гнусавом голосе экзаменатора и его отрывистых приказах. Я судорожно стиснул руль – аж пальцы занемели. Каждое указание экзаменатора повторял вслух, точно мы пародировали Эбботта и Костелло.

– Здесь – налево, – сказал экзаменатор.

– Здесь – налево?

– Да. Здесь – налево.

– Здесь налево.

– Прекратите, – рявкнул экзаменатор.

Хуже всего я себя показал, когда требовалось влиться в поток на фривее. Я запаниковал и со скоростью двадцать пять миль в час съехал на обочину.

– Нажмите на газ и перестройтесь! – кричал экзаменатор. – О господи! На газ и перестройся!

У меня появилось нехорошее предчувствие. И действительно, когда я свернул на автостоянку ОТС, экзаменатор только прошипел: "Вы не сдали!", вылез из машины и изо всех сил хлопнул дверцей. Облом. Мои радужные надежды испарились. А я – я просто снова сказал себе, что плевать хотел на эту никчемную бумажку. Заказывать пиццу и смотреть старые фильмы распрекрасно можно, не имея водительских прав.

– Ерунда, – сказал я папе, когда он подошел к машине. – Честно-честно, я ни капли не расстроился. Ну, подумаешь, пойду и пересдам.

– Сын, таких, как ты, я в жизни не видел. Тебе шестнадцать, ты завалил экзамен на права и ничуть не расстроился? Что это о тебе говорит? Отвечай.

– Что я уравновешенный.

– Нет, тут другое, – и папа печально мотнул головой.

Но друзьям я несколько дней не рассказывал, что завалил экзамен. Слишком мучительно было даже вспоминать.

И вот в пятницу, перед английским, когда мы с Аароном сидели и списывали друг у друга всякие домашние задания, на наш стол упала чья-то тень. Оказалось, надо мной навис Эдуардо, мой одноклассник. Со мной он заговаривал редко – за все время можно на пальцах одной руки посчитать. Но сам Эдуардо запомнился мне накрепко. Высокий, плотный, черные волосы зачесаны так гладко, словно он только что вылез из бассейна. И вдобавок единственный одиннадцатиклассник с самыми настоящими усами. Правда, у некоторых акселератов начинала пробиваться растительность, и они тоже пытались отращивать усики. Но какие-то жидкие, тонкие, словно, прости господи, у карикатурных педофилов. Только у Эдуардо усы были что надо – густые, как щетка. На меня они наводили ужас. Я задумался, что может понадобиться Эдуардо от меня. Да вроде бы ничего, разве что…

– Хочешь списать домашку? – спросил я, протягивая ему листок.

– Чего? Не-а. Мне-то зачем: я ее сам делаю, и вовремя. Брось свои расистские намеки, дубина, – сказал он.

– Извини, я ничего пло…

– Знаешь мою кузину Дженни? – прервал меня Эдуардо.

– Дженни? А как ее фамилия? – у нас училось несколько десятков Дженни, и я подстраховался. А то еще ляпну что-нибудь.

– Дженни Химинес. Она с твоего семинара риторики, дятел.

– Дженни Химинес – твоя кузина? – удивился я. Дженни была очень милая и с абсолютно гладким – ни тени усиков – лицом.

– Я мексиканец. Мы все – кузены.

– Ха! Кто из нас теперь разводит расистские нам… – я осекся, потому что Эдуардо даже не улыбнулся. – Да, я ее знаю. Нормальная девчонка.

– Ты ей нравишься, дурак ты беспонтовый, – объявил он.

Умолк, достал из кармана маленький гребешок с коротенькой деревянной ручкой, провел им по усам ровно два раза, убрал гребешок, вернулся за свой стол.

– Ты должен пригласить Дженни на осенний бал, – сказал Аарон, едва Эдуардо удалился на безопасное расстояние.

– Еще чего! Ни на какой бал я не пойду.

В старшей школе я вообще не ходил на танцы. Рост у меня был шесть футов, вес – сто двадцать фунтов, и в вихре танца я походил скорее на насекомое – на богомола, например, – чем на человека. На богомола, пытающегося сбить с себя пламя. И вообще вечер пятницы у меня уже занят: мы с Аароном встречаемся у меня, будем смотреть "Хищника" и "Хищника-2".

– Но если ты ее пригласишь, можем пойти вчетвером. Я иду с девушкой.

– Что-о-о? – я не поверил своим ушам. – Ты? На бал с девушкой? Когда это ты успел кого-то пригласить?

– Два дня назад. На уроке математики. Я пригласил Мишель Портер. Она согласилась.

– Я даже не знал, что Мишель Портер тебе нравится.

– Привет! Я тебе сколько раз говорил, что мне нравится ее характер. И что сиськи у нее большие – говорил ведь?

– Ну, даешь… Или ты разницы не понимаешь? Одно дело – сказать, что тебе нравится чей-то характер и большие сиськи, а совсем другое – пригласить ее на бал и смолчать, и мне ни слова… Ясно? – взорвался я.

– Ты чего? Разве ты за меня не рад? – удивился Аарон.

И верно, мне следовало бы порадоваться за Аарона. Я сам это понимал, но почему-то разозлился, как будто он меня предал. А еще устыдился, что я никуда не гожусь. Даже Аарон меня обогнал, даже у него начинается настоящая жизнь. Мерзко думать, что в вечер осеннего бала я, как последний неудачник, останусь дома и уткнусь в видак. Надо что-то делать.

– Отлично. Тогда я приглашу Дженни, – сказал я. Подозреваю, это прозвучало абсолютно неубедительно.

– Если она согласится, мы вас подвезем, – отозвался Аарон.

– Ну, знаешь, я предпочел бы не катать девушек на минивэне твоей мамы.

– Две секунды назад ты вообще не собирался на бал! Свинья. Я просто хотел тебя выручить, раз у тебя нет прав.

– Права я получу. И знаешь что – на прошлой неделе я сдавал на права в первый раз, но провалился. Я тебе об этом сейчас говорю, потому что вообще во все тебя посвящаю, мы же друзья, и я не хочу, чтобы какие-то мои новости сваливались на тебя как снег на голову, – выпалил я скороговоркой.

В тот же день, но уже по дороге домой из школы (естественно, пешком) я осознал: я поставил перед собой две цели, о которых даже подумать страшно, но достичь их надо в ближайшие три недели. Первая – впервые в жизни пригласить девушку на танцы. Вторая – сдать на права. Я решил начать с той задачи, которая все-таки полегче, – с экзамена. Я пока не знал, что папа уже успел хорошенько поразмыслить над моей проблемой.

В полчетвертого я вошел в дом – и обнаружил, что отец вернулся с работы пораньше, да еще и переоделся в свои "боевые" треники. Эти штаны он надевал только чтобы прикончить во дворе какое-нибудь животное или сделать по дому что-нибудь, требующее недюжинной силы. Треники были серые (папа вообще предпочитает этот цвет спортивной одежды), но с синими и желтыми полосами по бокам и резинками в районе лодыжек – вероятно, для улучшения аэродинамики. Войдя в гостиную, я наткнулся на стальной взгляд отца:

– Вы, мой друг, научитесь водить машину. Потому что я тебя сам научу, бля. – Вены на его шее немедленно вспухли.